На несколько секунд замерев на опушке, я развернулся и энергичным шагом направился к стоянке самолетов. Сегодня к десяти вечера привезли долгожданные запчасти для моего «ястребка», и сейчас я направлялся к месту ремонта, чтобы узнать как там идут дела.
А дела шли по полной. Как такового самолета не было, а были аккуратно разложенные запчасти.
— Ну как? — спросил я у Семеныча, который вместе с еще двумя механиками возились у отстыкованного крыла, вернее остатков крыла, примеряясь как его починить теми материалами что были привезены на трех машинах.
Задумчивый взгляд был мне ответом. Ясно, что не скоро.
— Что? А… дня через три… не раньше. Мы только начали, — был мне невнятный ответ. Было видно, что мой механик полностью ушел в работу.
Еще раз кинув взгляд на остов истребителя, стоявшего на подставках в стороне, я развернулся и направился на опушку леса, где мы проводили наши занятия. Летчики обоих полков уже стали собираться, покуривая перед началом занятий, как у штаба поднялась суета.
— Что случилось? — спросил я у пробегавшего мимо знакомого парторга.
— Из штаба дивизии звонили. Приказали вылететь на самолете с радиостанцией в место прорыва танковых и моторизованных частей.
— Да? — удивился я.
Приказ трудно назвать глупым, разведданные нужны были как воздух, но и обдуманным его тоже не назовешь, скорее отчаянным. Любой знающий командир скажет, что места прорыва охраняется истребительной авиацией свято. Наш случай с удачной авиаразведкой на «пешке» был простой случайностью, который может повторяться так же случайно.
То есть вылетать должны были смертники. Можно было бы послать «таиры», но их не было. После ремонта три уцелевшие «троечки» отправили на Балтику, для дальнейших испытаний, вместе со всей командой и конструктором. Мой случайный экспромт о великолепных данных этого самолета, для атак на морские конвои нашел отклик в верхах, в которые неведомыми путями дошло, что я сказал после первого полета.
К вылету готовили машину комиссара. Шансов уцелеть не было, и добровольцы вышедшие вперед из строя, были смертниками. Я стоял радом с Сомином, когда зачитывали приказ, и вызывали добровольцев.
— Шансов нет, — пробормотал я себе под нос, когда стрелок-радист комиссара сержант Маликов с бледным лицом делает шаг вперед, зеркально повторяя движения своего командира.
— Разойдись, — донеслась до меня команда комполка, но я не сразу отреагировал на нее, так как пристально смотрел на два капонира, из которых торчали острые носы мессеров.
— Пойдем, — сказал Сомов, взяв меня за рукав гимнастерки.
— А? — не расслышал я, так как в моей голове стремительно закрутились мысли.
— Ты чего? — спросил он.
Большинство, несмотря на команду, расползлись по опушке наблюдая за летчиками, которые получали инструктаж от командования.
Почесав пальцем за ухом, я задумчиво сказал:
— Есть одна идея.
Сомов проследив мой взгляд, аж подпрыгнул.
— Ты что удумал? Слышал, что комдив сегодня сказал?
— Слышал, — буркнул я.
Сегодня прилетал комдив с поздравлениями и инспекцией, вот он и сообщил о том что мессеры у нас заберут. К вечеру должны придти машины, и эвакуировать их. Так что они находились под охраной. Командование даже тут подсуетилось, и с пяти разбитых «худых» был снят уцелевший боезапас и сложен рядом с трофейными машинами. Вдруг пригодиться.
После чего, комдив сообщил о том, что в штаб фронта направлено представление о присвоении мне высокого звания дважды Героя Советского Союза, с награждением второй медалью «Золотая Звезда». И с этим была проблема. Оказалось дважды героям на родине сооружают бронзовый бюст. А мне где? Я сказал об этом Никифорову, дополнив что собираюсь после войны жить в Москве, значит и бюст должен стоять там, пусть думает.
Кинув еще один взгляд на капониры, я вздохнул и сказал Сомову:
— Это единственный шанс, — после чего не слушая возражений, развернулся и побежал к командованию полка.
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться, — приложив руку к пилотке, спросил я.
— Обращайтесь, — оторвавшись от карты, измученным голосом ответил Никитин. Место совещания находилось на опушке. Был вынесен стол, и на нем растленна карта, которую сейчас изучал комполка вместе с Тарасовым.
— Товарищ подполковник, шанс исполнить приказ есть только в одном случае, это если воспользоваться трофейным мессером. Мощная радиостанция на истребителе и собранная стационарная, плюс фактическая незаметность среди своих сородичей дает возможность выполнить приказ. Я согласен лететь, более того я требую чтобы отправили меня. На данный момент на аэродроме нет пилота знающего «худого» лучше меня.
В глазах Никитина появилась надежда пополам с радостью.
— Черт возьми Суворов… Спасибо, лейтенант.
Немедленно началась подготовка к вылету, истребитель заправлялся не только горючим, но и боезапасом. Настраивались на отдельную волну станции. В кабине сидел инженер с длинной отверткой и постоянно что-то бормотал в микрофон, все были заняты делом.
— Вот тут прорыв, пролетаешь, осматриваешься, докладываешь. Наступление началось три часа назад, связь сразу была потерянна, видимо это работа немецких диверсантов в наших тылах. Так что нам кровь из носу надо знать что там происходит. Отправленные делегаты связи и курьеры не вернулись.
Я изучал карту, до места прорыва нужно лететь почти сто километров, далековато от нас.
Прикинув примерный маршрут, я стал запоминать ориентиры, как мне сообщили, что самолет готов.
— Давай Суворов, мы надеемся на тебя, — хлопнув меня по плечу, сказал Никитин.
Вперевалочку я подошел к крылу и с помощью пары механиков, готовивших самолет к вылету, забрался в кабину.
— От винта! — крикнул я запуская мотор.
— Есть от винта, — отскочив в сторону механик махнул рукой. Бойцы вытащили из под колес стопоры, и я проверив все системы, пока мотор прогревался, закрыл фонарь, и после приказа по радио, покатился на ВПП.
Взвыв мотором, истребитель начал разбег и после отрыва, я радостно пропел незамысловатый мотив. Вот я и снова в воздухе.
Поднявшись на километровую высоту, я определившись с ориентирами направил самолет в нужную сторону. Под крылом пролетали небольшие городки, села, деревни, хутора. Синевой отдавали реки, озера, омуты, железнодорожные станции с зенитками, которые я облетел по дуге. Восьмерка наших истребителей возвращавшихся с задания. Нападать на меня они не стали, видимо были пустыми, просто сплотились настороженно наблюдая за мной, и проследовали дальше. Видимо посчитав, что восемь «ишачков» против одного мессера это слишком, и великодушно отпустили меня. Шучу конечно, если серьезно, то уйти от них проблем для меня не было, скорости разные. Пролетев над противотанковым рвом в котором хорошо различимо копошилось множество народу, я полетел дальше.
Через пять минут показались дымы и мелькавшие там черточки самолетов. Восемьсот метров по моему мнению было самая приемлемая высота для наблюдения за землей, и при этом можно не опасаться что в меня могут попасть с земли.
Самолетами при ближнем рассмотрении оказались «хейнкелями» которые бомбили что-то в стороне. Выше метров на пятьсот, западнее от меня, барражировали несколько звеньев «худых». На меня они внимание не обращали, как я и думал меня они приняли за своего. Сделав несколько кругов, я стал вызывать полк:
— «Тычинка», «Тычинка», я «Пестик», ответьте! Прием!.. Найду кто позывные придумал язык вырву, — буркнул я себе под нос.
— «Пестик», я «Тычинка». Вас слышу! Прием!
— «Тычинка». Прорыва нет! Это разведка боем как поняли меня? Войска держатся. Противник добился небольших успехов в квадрате восемь-три, и восемь-семь. Как поняли меня? Идут бои местного значения. Бронетехники противника не вижу только пехотные части. Как поняли меня? Танков тут нет.
— «Пестик». Вас поняли. Проверьте квадрат одиннадцать-семь, как поняли меня?
— Понял вас. Квадрат одиннадцать-семь. Отбой.
Этот квадрат куда меня направили находился как раз там где работали улетевшие «хейнкели». К висевшим в высоте мессерам подошла смена и отработавшие свое ушли на аэродром, а я стал хаотично облетывать нужный мне квадрат.
— «Тычинка», я «Пестик» прием!
— «Пестик», я «Тычинка», слышу тебя хорошо!
— «Тычинка», я «Пестик». В квадрате одиннадцать-семь наблюдаю наши войска в движении. Десять минут назад на них был совершен налет восемнадцатью «хейнкелями». Наблюдаю перемещение частей. Подтверждаю нахождение в тылу обороны диверсантов противника. Во время бомбежки не однократно наблюдал пуски сигнальных ракет, указывающих места расположения крупных целей. В воздухе постоянно барражирует не менее десяти истребителей противника. Как поняли меня?
