Прежде чем начать рассказ, я достал из планшета карту, и сказал:
— Вот в этом месте я расстрелял три полуторки…
— Подожди-ка, это же наш тыл? — прервав меня, озадаченно сказал Никифоров.
— Ну-да. Так вот те, кто ехал на них, вывесили опознавательные знаки. Немецкие кресты.
— Диверсанты? — нахмурился собист.
— Скорее всего, да…
— И ты их… — показал он рукой пикирование.
— Ну, и я их… — кивнув головой, повторил я жест Никифорова.
— Здесь?
— Да, вот тут.
— Восемнадцать километров от нас. Сколько уцелело?
— Чуть больше десятка. Я на первом заходе из пушки две передние машины в хлам, а пока разворачивался, пока на новую атаку, эти из третьей разбежались. Ну я пару раз кусты из пулеметов прочесал, да уцелевшую машину поджег, и на аэродром полетел.
— Значит они без транспорта? — делая пометки на карте, спросил он.
— Не думаю, что надолго, — покачал я головой.
Никифоров скривился от моих слов.
— Жди меня тут. Я в штаб, нужно отправить сообщение в особый отдел дивизии.
— Хорошо… Товарищ политрук…
— Да? — с некоторой тревогой спросил меня Никифоров, видимо опасаясь, что я еще сообщу ему что-то не очень приятное.
— Можно поговорить с комиссаром Тарасовым?
— Зачем?
Вздохнув, я довольно сжато рассказал о погибших детях, и бойцы которые шли по той же дороге, захватили пилотов живыми.
— Где? — спросил он снова открыв карту.
— Вот тут, — ткнул я пальцем.
— Хочешь раздуть это дело? — спросил он у меня.
— Да, — довольно жестко ответил я. У меня перед глазами до сих пор стояла смазанная картинка изломанных детских тел на пыльной дороге.
— Хорошо, жди. Мы подойдем вместе.
Пока Никифоров ходил и передавал сообщения, меня покормили принесенным завтраком.
— Товарищ лейтенант, а вы снова будете выступать? — с жадным любопытством спросила Любаша, раскладывая на столе все, что принесла.
— Разрешат, споем. А что, без меня не пели? Тот же Казаков хорошо поет или…
— Они поют конечно хорошо. Но у вас такие тепло-душевные получаются, прям за душу берут. Майю из прачечной помните? Из нового пополнения. Так вот, она консерваторию заканчивала, говорит у вас талант певца, очень редкий дар исполнять любую песню как будто она написана для вас. И еще у вас каждый раз новая песня. Многие специально приходят с тетрадками записывают. У нас ночью телефон не замолкает звонят даже из штаба фронта все тексты песен переписывают. Мне Лешка-телефонист рассказал. Мне вот понравилась про «Вологду». Или вот «Люди встречаются», такая хорошая. А какая сегодня будет? — с детской непосредственностью спросила девушка.
— «Комбат» будет, — с легкой улыбкой ответил я.
— Какая?
— «Комбат», песня так называется.
— А-а-а-а, понятно. Вот каша и блинчики. Компоту налить?
— Угу, — кивнул я, так как говорить набитым ртом уже не мог.
Самое забавное в этих песнях я их не запоминал, как сказал мой учитель, игры на гитаре у меня уникальная память на песни, что один раз услышал я могу произвести в точности через большое количество времени. Дар не дар, но в жизни он мне не раз помогал.
Когда я закончил, Люба убирала тарелки, и вытирала стол, пока я вдыхал свежий воздух у открытого оконного проема землянки, послышались шум движения нескольких человек.
Тарасов пришел не один. С ним кроме Никифорова спустился в землянку и комиссар Ломтев, из полка Запашного. Пропустив мимо выбежавшую наружу официантку, они подошли к столу и расселись по стульям, вопросительно посмотрев на меня. То что я позвал их не просто так они похоже знали, судя по нахмуренным лицам. Скорее всего это Никифоров им сообщил в общих чертах.
Вздохнув я начал свой рассказ.
После комиссаров за меня взялся Никифоров и подошедший Кирилов, особист из нашего полка, то есть майора Запашного. Во время моей нашей посадки его не было в расположении, ездил в штаб дивизии, так что появился он как раз вовремя.
Мурыжили они меня на пару до семи часов вечера, у меня уже язык устал в мельчайших подробностях рассказывать как все происходило.
— Распишись тут, и вот тут, — подал мне карандаш Кириллов, и стопку написанных моих показаний.
Когда я закончил читать все, что там было написано, в землянку спустился дежурный по полку и что-то прошептал на ухо Никифорову. Бросив на меня быстрый взгляд он отпустил дежурного, и как только я расписался, достал новый чистый листок и сказал:
— А теперь, лейтенант, давай обсудим, что ты расскажешь только что прибывшим военным корреспондентам, которые просто пылают страстью пообщаться с тобой…
Вздохнув, я склонился над столом задумчиво почесав затылок. Фактически ничего думать мне не пришлось все за меня решили особисты.
— Топай давай, — с улыбкой сказал Никифоров, как только я заучил свою речь. Их порадовало, что это меня бросают на растерзание акулам пера, а не их. Проблем с Карповым не было, он находился в штабе, где писал рапорт о вылете, и когда прибыли корреспонденты. Его просто изолировали, и сейчас Кирилов направлялся к нему чтобы он изучил слегка измененную версию наших приключений в тылу.
Во первых, никакие дети мне в селе не помогали. Нам не хотелось чтобы у них были проблемы, так что этот факт мы стерли.
Во вторых, пояснить откуда я умею летать на мессере. Это было не просто, но мы справились. Объяснил, что сидел в кабине трофейного «худого», который я посадил на аэродром еще первых числах июля. Ну, а дальше мои летные данные помогли освоить его в первом же вылете.
В третьих, никакого расстрела немецких диверсантов не было.
Это было все.
Когда я вышел из землянки, меня уже ждал вестовой.
— Товарищ лейтенант, вас уже ждут, — сказал он, и я последовал за ним.
На большой поляне собрались не только корреспонденты, но и все политработники ближайших частей, а также парторги и секретари комсомольской организации. Главным был комиссар Ломтев. Тарасова не было видно, видимо куда-то уехал по делам. Присутствовали так же свободные от службы из обоих полков.
Меня провели к пеньку, исполнявшего роль трибуны, или пьедестала, если посмотреть с дугой стороны. Встав на него, я огляделся, посмотрев в сотни ожидающих глаз, и сказал:
— Шуток не будет. Война – это кровь и грязь! И я это видел.
После двухчасового общения с корреспондентами и политработниками, которым я также в мельчайших подробностях рассказал про расстрел детей, меня отвели в землянку нашей группы, где я, в первый раз за сегодня, увидел парней.
Вы знаете что такое эмоциональная перегрузка? Это такое чрезмерное эмоциональное, физическое напряжение. Именно это я ощущал, когда на подгибающихся ногах подходил к землянке, сопровождаемый множеством знакомых, некоторые спрашивали, когда начнется концерт, другие какая будет новая песня, третьи просили рассказать как это летать на «мессерах», но я молчал – сил оставалось только чтобы дойти до своей новой лежанки.
«Не рассчитал!» — понял я, когда земля вдруг ударила меня по лицу. Это произошло так неожиданно, что никто не успел меня подхватить.
Очнулся я на следующее утро в санчасти. Открыв глаза, я посмотрел на занавешенный простынями потолок. У нас в землянках так не делалось, потому, что когда садились или взлетали самолеты, частенько, меж плохо подогнанных бревен настила, сыпалась земля.
«Санчасть. Только в санчасти так делается!» — понял я где нахожусь. Первой мыслью было, что там с концертом, но посмотрев на прорубленный в бревнах оконный проем, понял что сейчас середина дня.
— Эй, есть тут кто-нибудь? — привстав на локте крикнул я.
Почти сразу занавеска на входе откинулась в сторону и в палату заглянул усатый мужичок в халате санитара.
«Не помню такого, это еще кто? Из нового пополнения?» — подумал я озадаченно. Пока я вспоминал санитара, тот успел исчезнуть с глаз, зато почти сразу в плату впорхнула Мариночка в сопровождении тети Гали, ее помощницы.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она пытливо заглядывая мне в глаза, будто опасаясь что я ее обману.
— Прекрасно. Искупаться охота. Что со мной произошло?
— Встань, — велела она.
Я легко крутнувшись на кровати опустил ноги на посыпанный свежей соломой пол, и встал.
— Сделай два шага. Хорошо, теперь обратно. Хм, сделай два приседания.
— Все в порядке? — спросил я после приседаний.
— Моторика движений в норме, — кивнула Марина.
— Ну так я пойду?
— Какой быстрый, — рассмеялась она.
— Пока полное обследование не пройдешь, ни ногой из палаты, — ответила она.
— Головокружения были?
— Да нет вроде.
— Похожие симптомы?
— А-а-а-а. А! Так я два раза у Никифорова чуть не вырубился, так спать было охота. Он мне еще чая наливал чтобы я сильно не зевал, — вспомнил я.
