Из машины вышел генерал и подошел к лежавшему на траве немецкому пилоту. О чем они используя переводчика говорили, я конечно не слышал, все-таки с полкилометра до них было, но понять оказалось не трудно. Судя по тому, как вел себя генерал, пилот оказался немалой шишкой. Засуетились бойцы, грузя раненого в подъехавший санитарный автобус, и на двух полуторках поехали в сопровождении.
«Да кто же это такой?» — подумал я озадаченно.
В это время к генералу подошел какой-то командир и что-то ему сказал, подавая бинокль, при этом он тыкал пальцем в мою сторону.
Заметив, что генерал смотрит на меня, я замахал рукой, судорожно держась второй за верхушку дуба и стараясь сильно не шевелиться: ветка на которой я сидел и так потрескивала и похрустывала. Ветер, нечувствительный внизу, заметно качал верхушку, отчего амплитуда моего колебания кружила голову.
Вас не укачивает? Нет? Да что вы говорите! А попробуйте посидеть на верхушке шестнадцатиметрового дерева в течение часа, посмотрим, что с вами будет.
— А еще есть? — отвлекла меня от наблюдения самая пробивная баба из присутствующих.
— Есть? Да я еще не начинал, — ответил я, и продолжил травить им похабные анекдоты. Месть мелкая, нечего было меня на дерево загонять, но приятная.
Жена спрашивает мужа:
— Что ты мне подаришь на день рождения?
— Я тебя изнасилую!
— А если я не дамся?
— Ну, тогда и ходи, как дура, без подарка!
Слышали меня хорошо, я говорил достаточно громко, так что под деревом собрался кружок любителей анекдотов. Те, кто краснел и слушал стояли левее. Те, кто не краснел, но ржали как ненормальные – правее. Те, кто слушать не мог, уже разбежались.
— А еще? — жадно спросила та же баба.
Честно говоря, запас уже кончался, да и горло пересохло.
— А то, — ответил я глядя как «эмка» переехала мост и свернув с дороги направляется к нам.
— Решила хозяйка переложить печку. Наняла мужика. Пришел печник, натаскал кирпичей, глины, кладет печку. Женщина ему поплакалась:
— C мужем развожусь, храпит, сволочь, так что стекла дребезжат. В Москву возила, академикам показывала, денег кучу извела – все одно храпит.
— А спит как? — спрашивает печник.
— Hа спине, как все – отвечает женщина.
— Как захрапит, раздвинь ему ноги – советует мужик.
Наследующий день приходит печник доделывать работу, и встречают его накрытый стол и нарядная хозяйка.
— За что, хозяйка?
— Помог твой совет, перестал мой мужик храпеть, как отрезало. Только скажи, как ты, простой печник, сумел сообразить то, до чего академики не додумались?
— Так то академики, — отвечает печник, — А мы запросто рассуждаем, по-печному: Ноги раздвинешь – яйца упадут и задницу закроют. ТЯГИ НЕТ, И ХРАПА НЕТ!
Генерал вышел из машины под множественный хохот, который расходился волнами по мере пересказа.
С недоумением оглядевшись, он направился к единственному в поле дереву. Люди с интересом наблюдали за ним. Военных среди них не было, так что никакого чинопочитания не наблюдалось. Ну, приехал генерал, ну и пусть его, лучше давайте еще послушаем.
Однако генерал им этого не дал. Его адъютант, который шествовал с правого бока от своего командира, задрал голову, придерживая явно шитую на заказ фуражку, и крикнул:
— Кто такой?
Вопрос был задан на русском, уже хорошо.
— Лейтенант Суворов. Двенадцатый ИАП. Проводил разведку переднего края, согласно приказа штаба фронта. При возращении встретился с парой мессеров, в результате скоротечного боя сбил обоих. После чего на меня напала вторая пара, которых я также сбил, но и сам был вынужден идти на вынужденную посадку из-за сильного повреждения самолета.
Слышали мы друг друга прекрасно, поэтому разговаривали особо не повышая голоса.
— Суворов? Так вы тот самый летчик что двадцать немецких самолетов сбил? — спросила та же говорливая бабка, прерывая старшего лейтенанта на моменте очередного задавания вопроса.
— …Ну да, это я.
Говорить свою фамилию мне категорически не хотелось, но пришлось.
— Это вы летали на «мессершмитте»? — продолжал спрашивать адъютант.
— Я. Трофей добыли, вот на нем и вылетел.
— Понятно. Будет лучше если вы слезете с дерева, и мы продолжим разговор, — сказал адъютант после того как генерал ему что-то тихо сказал.
— Не слезу. Вот та тетка, в белом платке, обещала меня камнем по голове приголубить. Та, что лопату в руках держит – по хребту, а воооон та, которая, за стариком прячется, грудастенькая такая, обещала изнасиловать. Я конечно не против, но народу много, да и советами замучают.
— Лейтенант, немедленно спуститься! — рявкнул генерал лично.
— Есть, — ответил я и стал осторожно спускаться.
— Товарищ генерал-майор, ваш приказ выполнен. Я спустился, — козырнул я встав перед генералом.
— Ну, здравствуй герой, — внезапно улыбнувшись, протянул генерал мне руку.
Весь путь до полка я мысленно охреневал от той новости, что узнал от генерала Бакунина. Выживший пилот немецкого истребителя оказался ни много ни мало, а самим группенфюрером СС Райнхардом Тристаном Ойген Хайдрихом, более известным в мое время как Гейдрих, известным государственным и политическим деятелем нацистской Германии.
Причем живой. Сломанная нога, кисть руки и выбитые сердитыми русскими бабами зубы не в счет при такой аварии. Вообще странно, что он выжил с такой посадкой.
Машина очередной раз качнулась, выведя меня из раздумий на извечной проблеме русских, то есть на плохом дорожном покрытии, и ревя мотором, продолжила движение. Водитель генерала, который по приказу своего шефа вез меня в расположение, ругнулся. Впереди был затор, и не похоже, что от налета авиации.
— Сейчас по обочине объедем, товарищ лейтенант, — прогудел он и давя на клаксон стал обгонять стоявшие машины и повозки.
Причину пробки мы выяснили через несколько сот метров. Оказалось, там перегородили дорогу бойцы с зелеными фуражками.
— Похоже, ловят кого-то, товарищ лейтенант.
— Наверное.
— Придется подождать.
— Похоже, так и получится, хотя я рассчитывал попасть в часть до темноты, но, видимо, не успеем.
Наше предположение не подтвердилось, дорогу открыли через полчаса.
«Эмка» рванула вперед и пыль столбом поднималась за нами.
Причину задержки мы выяснили через полкилометра. На дороге в хаотичном порядке стояли несколько машин, три из них еще дымились.
— Не авиация работала… — пробормотал я, пока мы проезжали разбитую колонну, в которой копошилось около десятка человек, стаскивая остовы машины с помощью ЗиС-а на обочину.
— А кто? — спросил водитель.
— Диверсанты скорее всего. Видел там две легковушки и штабной автобус?
— Видел.
— Именно по ним и били больше всего. Так что это точно работа немцев.
Как я и опасался, засветло мы не успели, так что, проехав до стоянки автомашин, водитель высадил там меня и стал устраиваться в ней собираясь спать.
В штабе находился дежурный и хмурый майор Смолин, который что-то записывал в боевой журнал.
— А герой. Слез уже с дерева? — были его первые слова.
— Слез. Вот товарищ майор, справка о сбитых подписанная генерал-майором Бакуниным. А так же подтверждение что сбитый пилот одного из истребителей оказался…
— Группенфюрер Гейдрихом, в курсе уже. Есть хочешь? — усталым тоном спросил начштаба.
Что-то было не так, предчувствуя неприятные новости, я спросил:
— Кто?
Смолин рассказывал тяжело, как будто огромная тяжесть на груди не давала ему вздохнуть и говорить в полную силу.
Через пару часов после моего отлета, когда я уже сидел на дереве и смешил народ, на аэродром был совершен налет.
— Одной бомбой… Всех разом. Сомина опознали по часам. Карпова по золотому зубу. От остальных только фрагменты тел. Нет больше твоей группы Сева. Нет.
Эта новость как пыльным мешком ошарашила меня. Нет моих ребят, которых я учил всему что знал не жалея сил своих передавая свой и чужой опыт.
— Иди отдыхай. Никитин приказал перевести тебя обратно в первую эскадрилью. Ты пока числишься за нами, но думаю что это ненадолго. Так что готовься, на днях тебя переведут обратно в полк Запашного.
— Ясно, товарищ майор. Разрешите идти?
— Идите.
Новость была действительно шокирующая, я не обратил внимание даже на то что у Смолина две шпалы, это означало что приказы о присвоении новых званий уже пришел в полк.
Ребята из первой эскадрильи встретили меня молча.
— Будешь? — спросил комэкс, тряхнув зеленоватой бутылкой с мутным содержимым. Не нужно быть прорицателем, чтобы понять что там самогон.
— Я не пью, вы же знаете, — ответил я. К горлу подкатил комок и в глазах запершило.
Холодная дурно пахнущая жидкость, камнем ухнула мне в желудок.
