– Разрешите идти? – вставая, спросил Сергей Георгиевич.
Ворошилову не хотелось так просто отпускать своего бывшего подчинённого. Будучи человеком любопытным, он хотел как можно больше узнать о нём и о причине такого странного назначения.
– Погоди уходить. Лучше скажи мне, где ты с товарищем Сталиным познакомился?
– В Кремле, – честно ответил Сергей Георгиевич.
– Как это в Кремле, когда он мне сказал, что с девятнадцатого года с тобой знаком.
– Не могу знать, товарищ маршал. Может быть, пошутил товарищ Сталин?
– Может быть, и пошутил, – согласился Ворошилов. – А может быть, и нет, – многозначительно добавил он. – Первую конную вспоминаешь?
– Гораздо чаще, чем можно было предположить, – честно и прямо ответил Суровцев.
Работая с оперативными документами, он не раз и не два встречал знакомые по Первой конной имена и фамилии. Были среди них маршалы С.К. Тимошенко и Г.И. Кулик, недавно разжалованный до генерал-майора. Был очень значительный список нынешних генералов, а значит, в недалёком будущем маршалов: А.В. Тюленев, О.И. Городовиков, К.С. Москаленко, П.С. Рыбалко, Д.Д. Лелюшенко, И.Р. Апанасенко, К.А. Мерецков, А.И. Ерёменко, Д.И. Рябышев, П.Я. Стрепухов, А.А. Гречко, С.М. Кривошеин, П.Ф. Жигарев, А.И. Леонов, Я.Н. Федоренко, А.С. Жадов, П.А. Белов, В.В. Крюков, Т.Т. Шапкин и другие. Сколько командиров воевало на низших командных должностях – невозможно было и сосчитать. Но не было среди них фамилии комполка Гриценко.
И теперь и тогда существовало несколько объяснений такого феномена «засилья будённовцев». Назывались и называются разные причины. Иногда это связывают с небывалым развитием бронетанковых войск, командную основу которых составили именно кавалеристы. В тридцатые годы объясняли исключительной преданностью всех будённовцев «делу партии». Но был и ещё один любопытный факт – в конной армии товарища Будённого все усиленно учились. Кто просто читать и писать, а кто-то азам военного дела.
Знания основ тактики и стратегии закреплялись прямо на поле боя. Приказ Наркомата военных дел № 104 от 28 января 1918 года «О подготовке инструкторов пехоты, кавалерии, инженерных войск и пулемётного дела, стоящих на платформе Советской власти» в Первой конной знали и чтили. Много уже говорилось о слабом батальонном звене в Красной армии. Но в отличие от белых армий, во время Гражданской войны здесь усиленно готовили младшее командное звено. Ускоренные курсы от двух до восьми месяцев давали неплохие командные кадры, которые быстро делали военную карьеру.
– Какой-никакой, а ты тоже наш, – вдруг заявил маршал. – Потому только с тобой и разговариваю. У казаков при крепостном праве с Дона выдачи не было. У нас при социализме из Первой конной выдачи тоже нет. Спрашивали меня о тебе в прошлом году. Послал куда подальше. Сами, говорю, разбирайтесь. Если у вас на него что-то есть – берите и разбирайтесь! А ко мне нечего ходить. Мы ещё в гражданскую быстро выясняли, кто чего стоит. Воевал, я сказал, ты хорошо.
– Спасибо, Климент Ефремович, – поблагодарил Суровцев.
– Гриценко спасибо скажи. Памяти его светлой. А вообще не думай, что сейчас, как в двадцатом. Есть теперь и у нас образованные командиры. В том числе и по партизанским действиям есть специалисты. И не нам с тобой чета – опыт современной войны имеют.
Ворошилов знал, что говорил. Так он открыто покровительствовал полковнику инженерных войск Илье Григорьевичу Старинову, прошедшему Испанию и попавшему в немилость к самому Сталину. 14 ноября 1941 года группа Старинова в оккупированном Харькове с помощью радиоуправляемой мины целиком уничтожила штаб 68-й немецкой дивизии вместе с её командиром генерал-лейтенантом Георгом фон Брауном. Немцы развернули огромную дезинформационную работу, чтобы хоть как-то сгладить неприятный эффект от удачной акции, как они посчитали, советской разведки. Кому захочется признать, что в глубоком тылу немецких войск взлетают на воздух штабы дивизий! Жертвой немецкой дезинформации Старинов и стал.
Сталин поверил немцам, объявившим о «несчастном случае, связанном с неосторожностью». Ворошилов немцам не поверил. Спорить с вождём он не стал, но и в обиду ценного специалиста не дал. Прямо и твёрдо сказал Берии: «Оставь Старинова в покое!» Ещё задолго до войны при обсуждении генерального плана реконструкции Москвы, когда десятками сносились православные храмы, он отработал эту схему поведения на Кагановиче. С огромного макета города во время знаменательного совещания один за другим исчезали крохотные фигурки московских церквей.
Воровато оглядевшись по сторонам, Каганович стащил с макета крошечную, меньше шахматной, фигурку собора Василия Блаженного и сунул её в карман пиджака. Так и исчез бы навеки памятник, если бы не Ворошилов. Бдительный полководец заметил кражу и чуть не задохнулся от возмущения. Оглянувшись в свой черёд по сторонам, взял себя в руки, приблизился к Кагановичу и с нотой угрозы в голосе процедил сквозь зубы:
– Лазарь, поставь храм на место!
Разыгрывая удивление, Каганович недоумённо смотрел на товарища по партии. Связываться с Ворошиловым было не безопасно. Неизвестно ещё, чья возьмёт… Ещё и Сталин, обладавший острым слухом, обернулся на шёпот.
– Поставь, я сказал, – прошипел Ворошилов.
Не желая скандалить и тем более привлекать внимание к своей выходке, хозяин Москвы глуповато улыбнулся и поставил храм на прежнее место.
– Вот так, – удовлетворённо произнёс Ворошилов и повернул голову в сторону докладчика.
Сейчас по приказу Ворошилова готовилось назначение полковника Старинова на должность начальника Высшей оперативной школы особого назначения Центрального штаба партизанского движения, которую предстояло сформировать на станции Быково. Но присвоение генеральского звания полковнику в очередной раз было отложено лично Сталиным. Не первый и, самое главное, не последний раз в течение войны.
Это невидимая взаимная неприязнь имела любопытное последствие. После смерти вождя Илья Григорьевич Старинов носил медаль «За победу над Германией» совершенно особым образом – обратной стороной. Если кто-то решал, что медаль нечаянно перевернулась, и пытался её повернуть положенным аверсом наружу, то с удивлением узнавал, что медальный барельеф Сталина сточен до основания. А сторону с надписью владелец медали считает единственно уместной.
– Вот что я сделаю, – продолжал маршал, – позвоню Шапошникову и откажусь от тебя. А ты давай определяйся, где и с кем работаешь. А то болтаешься, как хризантема в проруби. Не дело это.
Дело или не дело – Суровцев не знал. Но действительно, теперь у него во внутреннем кармане гимнастёрки кроме генеральского удостоверения лежало удостоверение, само появление которого невозможно было предположить ещё год тому назад. И было оно, наверное, единственным в своём роде. Согласно документу, он, генерал-лейтенант Суровцев Сергей Георгиевич, является консультантом НКВД СССР.
Разговор по телефону с маршалом Шапошниковым занял у Ворошилова не более двух минут:
– Здравия желаю, Борис Михайлович! – говорил он в телефонную трубку. – Беспокою тебя относительно нашего разговора. Встретился я с известным тебе товарищем. Буду его иметь в виду. Но пока нам с ним и говорить не о чем. Вопрос и по моей кандидатуре окончательно не решён.
Какое-то время Ворошилов молча и внимательно слушал, что ему отвечает Шапошников. Закончил общение он сдержанно и коротко:
– Договорились. До свидания.
О чём могли договориться два маршала, Суровцеву оставалось только догадываться. Одно ему было ясно: работать совместно с Ворошиловым ему не придётся. Другой бы на его месте огорчился, но не Суровцев. Покровительства Ворошилова он не искал. Хватало ему покровителей… Любое высокое покровительство в его положении могло обернуться против него.
– Поезжай в Генеральный штаб, – сказал ему Ворошилов, – маршал тебя ждёт. О разговоре нашем особенно не распространяйся.
Прощались тепло, не в пример встрече. Ворошилов дружественно жал Суровцеву руку. Другой рукой держал его за плечо. Вдруг спросил:
– С какого ты года, Суровцев?
– С девяносто третьего.
– А выглядишь моложе. Поди, так и не пьёшь и не куришь? Жена опять же молодая, я слышал… Молодец!
Сергей Георгиевич ощутил неприятный холодок на спине. «Женатый человек – всегда уязвимый человек», – ещё раз повторил он про себя в это утро.
После ухода Суровцева Ворошилов аккуратно собрал разбросанные им самим листки секретного доклада о партизанских действиях. Вложил их в папку. На душе стало спокойнее после этой встречи. Он понял главное: «Если и была какая-то против него интрига, то исходила она не от Берии и не от Шапошникова. И тем более не от Суровцева. Вот чем и хороши бывшие офицеры царской армии, так это тем, что прямые как палки. Интриговать не любят и не умеют и при этом ни черта не боятся. Хотя тоже, хорош гусь! “Не его ума это дело…” Моего, что ли, ума? Уж кто-кто, а я, как никто другой, знаю, что заниматься организацией партизанской войны – это всё равно что на гружёной телеге с крутой горы катиться. Разогнаться – сразу разгонишься. А вот остановиться – незнамо как получится. В 1812 году царь шибко не хотел мужику оружие давать. И правильно делал. У нас после семнадцатого года сами брали, сколько хотели. А потом вдруг и выяснилось, что красные партизаны после гражданской войны оказались и не “зелёные” даже, а стали хуже разбитых белогвардейцев. Вот и сейчас: вооружить партизан просто. А потом пойди – разоружи. Что до этого странного назначения, то это Сталин в обычной своей манере создал ситуацию, в которой всем становится не по себе. И не знаешь, что думать и чего ждать. Ну нравится ему до последней крайности довести человека, чтоб тот уже и стреляться надумал! А потом позвонить почти под утро и пожелать спокойной ночи. Но тут ничего не поделаешь. Хо-хо-хо», – сокрушался Климент Ефремович. «“И вся-то наша жизнь есть борьба!” – не к месту припомнил он строчку из “Марша Будённого”. – И когда только кончится эта борьба?» – ещё подумал он.
