Я выхватываю у нее плойку и делаю вид, что собираюсь ударить ее по голове.
– Ты здесь, чтобы поддержать меня или обсудить все мои недостатки?
– Прости! Просто к слову пришлось. – Она обращается ко мне с веселой улыбкой. – Не грусти слишком долго. Это не твой стиль. Кроме Кавински, есть и другие парни. Парни, которые не являются сопливым номером два моей кузины. Парни типа Джона Макларена. Он сексуальный. Я бы сама им увлеклась, если бы он не был заинтересован тобой.
Я тихо отвечаю:
– Прямо сейчас я не могу думать ни о ком другом. Мы с Питером только что расстались.
– Между тобой и Джонни-бойем есть жар. Я видела это своими собственными глазами на вечеринке в честь капсулы времени. Он хочет тебя. – Она ударяет меня плечом. – Тебе он тоже раньше нравился. Может быть, кое-что еще осталось.
Я игнорирую ее и продолжаю закручивать волосы, прядь за прядью.
***
Питер по-прежнему сидит передо мной на химии. Я не знала, что возможно скучать по кому-то еще сильнее, когда он находится всего лишь в нескольких футах. Может, это потому, что он даже ни разу не взглянул на меня. Я до конца не осознавала, какой большой частью моей жизни он стал. Он стал мне таким… знакомым. А теперь он просто ушел. Не ушел, все еще здесь, просто для меня он больше недоступен, что, возможно, еще хуже. На минуту все было действительно хорошо. Все было действительно, действительно хорошо. Разве было не хорошо? Может быть, по-настоящему, очень хорошему не суждено длиться слишком долго; возможно, именно это и делает его еще более очаровательным – то, что оно временно. А может быть, я просто пытаюсь заставить себя почувствовать лучше. Это срабатывает, чуть-чуть. Но сейчас мне достаточно и крохотного чуть-чуть.
После окончания урока Питер задерживается у своего стола, а затем поворачивается и говорит:
– Привет.
Мое сердце ускоряется.
– Привет.
У меня появляется такая внезапная дикая мысль, что если вдруг он захочет меня вернуть, то я скажу «да». Бог с ней с гордостью, с Женевьевой, со всем этим.
– Итак, я хочу назад свою цепочку с кулоном, – говорит он. – Безусловно.
Мои пальцы подлетают к медальону в виде сердца, висящему на моей шее. Я хотела снять его этим утром, но не смогла.
А теперь мне придется отдать его обратно? У Сторми есть целая коробка безделушек и памятных подарков от всех ее бойфрендов. Я не думала, что мне придется возвращать свой единственный памятный подарок от парня. Но он дорого стоит, а Питер практичный. Он мог бы получить назад свои деньги, а его мама могла бы его перепродать.
– Конечно, – отвечаю я, возясь с застежкой.
– Я не имел в виду, что тебе нужно вернуть его прямо в эту секунду, – произносит он, и моя рука замирает. Может быть, он позволит мне оставить его немного подольше или даже навсегда. – Но я его заберу.
Я никак не могу расстегнуть застежку, проходит вечность и это мучительно, поскольку он просто стоит там. Наконец, он подходит сзади и убирает волосы с шеи, так что они покоятся на одном плече. Может быть, это только мое воображение, но мне кажется, что я слышу биение его сердца. Его сердце бьется, а мое, похоже, разбивается.
44
Китти залетает в мою спальню. Я занимаюсь, сидя за столом. Прошло так много времени с тех пор, как я сидела здесь и делала домашнее задание; обычно после школы мы с Питером отправлялись в Старбакс. Жизнь уже одинока.
– Вы с Питером расстались? – требует Китти.
Я вздрагиваю.
– Кто тебе сказал?
– Об этом не волнуйся. Просто ответь на вопрос.
– Ну… да.
– Ты его не достойна, – со злостью произносит она.
Я покачиваюсь на стуле.
– Что? Ты – моя сестра – нечестно, что ты принимаешь сторону Питера. Ты даже не выслушала мою версию. Не то, чтобы тебе следовало выслушивать. Разве ты не знаешь, что никогда не должна быть против своей сестры?
Она поджимает губы.
– И какова твоя версия?
– Моя версия – она, все сложно. У Питера все еще есть чувства к Женевьеве…
– Он больше не думает о ней в этом смысле. Не оправдывайся.
– Ты не видела того, что видела я, Китти! – восклицаю я.
– И что ты видела? – бросает она вызов, выпятив подбородок, словно оружие. – Скажи мне.
– Это не только то, что я видела. Это то, что я все это время знала. Просто – не бери в голову. Ты этого не поймешь, Китти.
– Ты видела, как он ее целовал? Видела?
– Нет, но…
– Но – ничего. – Она подозрительно косится на меня. – Это имеет какое-нибудь отношение к тому парню со странным именем? Джон Амбертон Макларен или как его там?
– Нет! Почему ты спрашиваешь об этом? – Я открываю рот от изумления. – Погоди-ка минутку! Ты снова читала мои письма?
Она морщится, и я знаю, что она читала, злодейка.
– Не меняй тему! Тебе он нравится или нет?
– Это не имеет никакого отношения к Джону Макларену. Это касается только меня и Питера.
Мне хочется рассказать ей, что Питер знал, что именно Женевьева сняла то видео и распространила его. Он знал и все равно защищал ее. Но я не могу испортить впечатление маленькой девочки о Питере. Было бы слишком жестоко так с ней поступить.
– Китти, это не имеет значения. У Питера все еще есть чувства к Женевьеве, и я всегда это знала. И, кроме того, какой вообще смысл строить с Питером серьезные отношения, если мы все равно разойдемся как Марго и Джош? Школьные романы едва ли имеют продолжение, ты же знаешь. И причина этому ясна. Мы слишком молоды, чтобы быть достаточно серьезными. – Даже сейчас, когда я произношу эти слова, слезы стекают из уголков глаз.
Китти смягчается. Она обхватывает меня рукой.
– Не плачь.
– Я не плачу. Просто немного прослезилась.
Тяжело вздыхая, она говорит:
– Если это любовь, то нет уж, спасибо. Я не хочу в этом участвовать. Когда я стану старше, то просто буду делать по-своему.
– Что это значит? – спрашиваю ее я.
Китти пожимает плечами.
– Если мне будет нравиться мальчик, отлично, я буду с ним встречаться, но я не собираюсь сидеть дома и плакать из-за него.
– Китти, не веди себя так, будто ты никогда не плакала.
– Я плачу из-за важных вещей.
– Совсем недавно ночью ты плакала из-за того, что папа не позволил тебе сидеть допоздна, чтобы посмотреть телевизор!
– Да, но для меня это было важно.
Я хлюпаю носом.
– Не знаю, почему я спорю с тобой из-за этого. – Она слишком маленькая, чтобы понять. Часть меня надеется, что она никогда не узнает. Было лучше, когда я не знала.
***
