– Да, это не все, – кивнул Олег, – они наверняка постараются убить меня, как главного соперника в борьбе за кремлевский ситуационно-временной уровень…
– Или меня, – добавил Сталин… …
3.
– Ты смелый и отчаянный человек, – сказал Ходжахмет.
Ходжахмет стоял так близко, что Саша Мельников чувствовал запахи короля террористов, его чисто мужские запахи, не могшие выветриться ни какими неделями и месяцами, проведенными в самых роскошных турецких банях или гаремах, потому как это были запахи войны, непрестанно преследовавшей этого человека, запахи походных костров, пластической взрывчатки, пороховых газов автомата и сильнодействующих медикаментов, которыми на бегу во время боя затыкают кровоточащие раны…
– Ты отчаянно смелый человек, – сказал Ходжахмет, – если ты попытался вернуться сюда к нам, надеясь, что мы не сразу отрежем тебе голову, но дадим что то сказать перед смертью.
Сзади Сашу Мельникова держали крепкие пальцы Ахмед-Гирея – этого могучего телохранителя Ходжахмета, бывшего чемпиона мира по римско-греческой классической борьбе, про которого рассказывали, что он очень любит медленно ломать кости своим врагам, наслаждаясь их болью, а в конце – руками переламывать им шейные позвонки.
Рассказывали, что однажды, когда Ходжахмет приказал Гирею отрезать башку кому-то из провинившихся нукеров, тот не доставая ножа, просто взял и оторвал несчастному его голову, бросив ее к ногам хохотавших, обкуренных анашою и нажевавшихся насвая кунаков и охранников.
– Я вернулся не для того, чтобы ты отрезал мне голову, – ответил Саша, прямо смотря Ходжахмету в лицо, – а потому что наши цели на какое-то время начали совпадать, и я уверен, что и ты и я мы оба теперь заинтересованы в сотрудничестве.
– В сотрудничестве? – изумился Ходжахмет, – после того, что ты сделал в нашем научном центре и после того как ты бежал вместе с моей женой, ты осмеливаешься говорить о каком-то сотрудничестве?
Ахмед-Гирей, почуяв близящуюся развязку, приподнял Сашу, так сдавив ему шею, что у того перехватило дыхание и перед глазами поплыли бардовые круги.
– Да, в сотрудничестве, – задыхаясь, прошипел Саша, – потому что твоя жизнь, Ходжахмет, зависит теперь от моих знаний, без которых тебе, тебе… – Саша задыхался.
Ходжахмет подал Гирею знак, чтобы тот отпустил Мельникова, и когда железная хватка на Сашиной шее слегка ослабла, Саша несколько раз вздохнул и продолжил, – - я могу спасти тебя от смерти, и поэтому нужен тебе, потому как никто кроме меня не распознает признаки твоей скорой гибели, и значит, я нужен тебе, как гарант.
– Да ты все выложишь мне и так, когда Гирей начнет переламывать твои кости, – сказал Ходжахмет.
– Мне нечего будет выложить тебе, – возразил Саша, – потому что знание выплывет только в определенной ситуации, потому что это ассоциативное, а не конкретное знание, Ходжахмет, и ты прекрасно понимаешь о чем я говорю.
Ходжахмет и вправду все понял.
Саша имел в виду, что он сможет расшифровать ситуацию, признаки которой хранятся у него в голове, но ни под какими пытками он не сможет – даже если и захочет – не сможет сформулировать всю систему признаков, по которой он определит смертельную ситуацию в которой погибнет Ходжахмет.
– Ты предлагаешь бартер? – спросил Ходжахмет.
– Да, – ответил Саша.
– Я поставлю тебя при себе, чтобы ты предупредил меня о моей смерти, так? – уточнил король террористов. – да, – снова кивнул Саша.
– А что взамен? – поинтересовался Ходжахмет.
– А взамен ты поможешь мне и моим товарищам найти группы, посланные в первую и вторую ключевые ситуационно-временные точки.
– Ничего себе! – присвистнул Ходжахмет, – однако, губу вы там со Старцевым раскатали.
– Убит Старцев, – сказал Саша, – один ты теперь, Ходжахмет на этом свете остался.
***
– я ничего еще не решил насчет тебя, – сказал Ходжахмет, когда они вместе с Сашей летели над Заливом.
Старый добрый, проверенный Вьетнамом Ю=Эйч-1 нес их почти над самыми гребешками волн, каждым оборотом лопастей своего несущего винта приближая соперников к острову, куда после прошлогоднего разгрома Ходжахмет переместил свой научный центр.
– На острове растет дуб, – вспомнил Саша бабы Глашины слова.- На этом что ли острове? – внутренне задал он себе вопрос.
– Ты что? Не слышишь меня? – крикнул Ходжахмет, – я говорю, что твой вопрос я отложил до завтрашнего утра, до утра поживи пока, а там посмотрим.
Саша понял, почему пилот вел "хьюи" так низко над водой. Совсем не потому, что боялся радаров. Ходжахмет в этом регионе был полновластным хозяином и никаких вражеских радаров здесь не могло быть. Просто он подвел их вертолет к острову таким образом, чтобы Саша не смог сверху оценить обстановку и сориентироваться на случай своего побега.
Лихач-пилот со всей скоростью налетел на берег и только в самый последний момент, задрав нос вертолета, поднял машину над набегающими на остекление кабины пальмами.
Подскочил и тут же сбросив обороты турбины, лихо посадил машину н, открывшуюся за пальмовой рощицей маленькую бетонную площадку.
– Дубов здесь не видать, – подумал Саша, вылезая из вертолета, – да и уток на пальмах тоже не видать.
На площадке Ходжахмета встречал новый руководитель центра Абдулла Аббас – белый американец по рождению, до принятия мусульманской веры – майор армии США, доктор математики Алекс Аткинсон.
– Это господин Мельников, – по английски сказал Ходжахмет, показывая на Сашу, – возможно он будет жить и работать здесь с вами, если завтра утром мы не отрежем ему голову.
Аббас смерил Сашу взглядом, цыкнул зубом и ничего не сказал.
Они сели в открытую машину и проехав метров пятьсот, оказались возле бетонного бункера, в котором Саша без труда угадал устье или портал наклонной шахты – хода, идущего глубоко вглубь под землю.
Увидит ли он еще это синее небо и это яркое солнце? Не вынесут ли завтра на поверхность его обезглавленный труп?
Sixteen tons
1.
Соседи бесследно исчезнувшего – как в воду канувшего артиста Лжедмитриева, все ходили, все хлопотали – квартиру то давно уже надо было приватизировать и расселять.
Бронштейны, те давно продали свою комнату какому-то приезжему из лиц кавказской национальности и переселились в новенькую двухкомнатную квартирку в Озерках, алкаш Иванов – тот ни на что не претендовал, а вот Вороновы, те как раз очень хотели заполучить Лжедмитриевские тридцать пять квадратных метров. Им, как ветеранам коммунальной квартиры и как семье из двух человек, в отличие от одинокого алкаша Иванова – освободившаяся комната, как говорится – вполне "светила".
Только вот участковый все твердил одно и тоже, де пропавший без вести таковым по закону считается десять лет, и соответственно имеет право на ту жилплощадь, на которой прописан.
– Но он же не платит! – возмущалась Воронова.
– Жэк выселит его по суду за неуплату, но предоставит меньшую жилплощадь, потому что нельзя же человека выбрасывать на улицу! – отвечал участковый.
– А его комнату нам? – не унималась Воронова.
– А в его комнату тех, кто занимал ту меньшую жилплощадь, – отвечал участковый.
– А мы? – упиралась Воронова, – нам ведь надо!
– А вы, – поглядев на Воронову отвечал участковый, – а вы еще мне должны будете ответить на несколько вопросов, не причастны ли вы сами к исчезновению артиста Лжедмитриева, если у вас был такой корыстный интерес.
В театре музкомедии, где служил Лжедмитриев, тоже проявляли беспокойство. Какой-никакой, а все же артист, на котором держался репертуар. На него ходили. И со дня пропажи – многие одинокие женщины приходили и справлялись. Где? Не заболел ли? Не женился ли? Не уехал ли в Израиль?
Нет, в Израиль он не уехал.
Его увезли в другое место.
В том другом месте Лжедмитриев теперь работал слугой.
Он прислуживал старой русской женщине про которую говорили, что она мать самого Ходжахмета.
Люди быстро свыкаются с переменой мест и с новыми условиями жизни.
Что касается комфорта – то такого комфорта как здесь до жизни на этом острове, пускай даже в статусе слуги, у Лжедмитриева никогда не было и он никогда не мог бы даже и мечтать – иметь сказочно богатые апартаменты, роскошный выбор еды и одежд… Раньше, служа в театре и проживая на тридцати пяти метрах коммунальной квартиры на Моховой, Лжедмитриев имел два приличных костюма, а коньяк покупал дагестанский три звездочки, переливая его потом в бутылку из под Реми Мартен.
Здесь же – он мог заказать мажордому любые одежды, любое питьё и любую еду. Даже любой алкоголь, потому как ни он сам, ни его пожилая госпожа – не были мусульманами.
Поэтому, через пару недель Лжедмитриев легко привык к своей новой жизни.
А что до перемены рода занятий, то выскакивать из-за кулис на сцену в тесных панталонах, изображая героя-любовника, не так то уж и лучше, чем прислуживать мадам Вере Алексеевне Худяковой.
