— Я, Джек Ромбо Абсолют, признаюсь в том, что я гнусный изменник, предавший Англию и ее славного короля Георга… — Он покачал головой. — Это ложь. Я не могу ее подписать. Если вам так уж нужно, вздерните меня за мою глупость, но жить изменником я не хочу и не стану.
— Вы совершенно уверены? — вздохнул полковник.
Джек почувствовал, как ужасающее предчувствие стягивает незримой петлей его горло, и, пока еще мог говорить, отчетливо, с расстановкой произнес:
— Совершенно. Уверен.
— Хороший мальчик, — сказал Тернвилль и, взяв со стола лист бумаги, демонстративно разорвал его надвое. — Поступи вы иначе, я был бы разочарован.
Он щелкнул пальцами, и выступивший вперед служитель протянул Джеку бокал, от которого исходил запах шерри. Юноша схватил его двумя руками, чтобы не было видно, как они дрожат, и, запинаясь, спросил:
— Что… что происходит?
Тернвилль отпил маленький глоток из своего бокала и поставил его на стол.
— Я предлагаю вам службу.
Джек, отнюдь не уверенный в том, что слух его не подводит, залпом выпил половину предложенной ему порции шерри и позволил себе уточнить:
— Прошу прощения… что?
— Службу. Его величеству королю. Хотя, поскольку вы уже состоите в королевской армии, речь скорее может идти лишь о переводе.
Джек осушил весь бокал.
— Можно еще?
Тернвилль кивнул. Бокал снова наполнили, и Джек теперь взял его в правую руку, поскольку та уже вроде бы не тряслась.
— Так вы не считаете меня изменником? — рискнул уточнить он.
— Я считаю вас тем, кем вы сами себя назвали, а именно: дураком. Качество, не вызывающее восхищения, но не слишком удивительное в столь молодом человеке и уж всяко не являющееся преступлением, заслуживающим петли. Кроме того, у вас имеются и иные качества, удостоверенные, — махнул он рукой на бумаги, — генералом Мерреем, полковником Бургойном, капитаном, о да, капитаном Энглдью с «Робусты». Отвага, граничащая с безрассудством. Талант к маскировке. Способности к языкам и… умение управляться с оружием. Все это очень полезно для нас.
— Вот как?
Второй бокал шерри Джек тянул маленькими глотками.
— Но еще более полезно… то, что вы, во всяком случае там, где мы намерены вас использовать, никому не известны. Мы можем, — величаво взмахнул рукой Тернвилль, — предоставить вам особое… поле деятельности. Дать вам другое обличье, другое имя. Не столь необычное, как Абсолют, а?
Полковник улыбнулся, на сей раз не только губами.
— Что это за поле деятельности?
Вместо ответа полковник перевернул прошнурованную подшивку бумаг, на заглавном листе которой значилось хорошо знакомое Джеку имя. Ниже шли вымышленные фамилии, которые были ему перечислены внизу, в каземате, на первом допросе.
— Рыжий Хью Макклуни, — прочел вслух Джек. — Могу ли я…
— Поздней, может быть. Но сперва позвольте мне кратко ввести вас в курс дела. — Тернвилль встал и продолжил свой монолог, глядя на дождь за окном. — С этим ирландцем у нас давние отношения. Я столкнулся с ним еще при Каллодене, хотя тогда об этом не знал. Я чуть было не поймал его в Лондоне, в пятьдесят втором году, когда он замыслил войти в состав «четырех сотен», собиравшихся штурмовать Сент-Джеймсский дворец и захватить короля. «Заговор Элибэнк». Слышали о нем?
— Нет.
— Не удивительно. Для очень многих эта история осталась тайной: мы стараемся, чтобы подобные вещи не становились достоянием гласности. Однако он участвовал и в этом, и в большинстве других заговоров против нашего государства. До нас доходили слухи о том, что он в Америке, ищет оружие, разжигает недовольство. И тут мы нашли его, совершенно случайно… в Бате! — Тернвилль повернулся. — Можете себе представить, насколько я был доволен, наконец-то встретив его. Увы, у нас произошел лишь один, очень коротенький разговор. Должен был состояться второй, через неделю, рано утром, чтобы отношения получили развитие. — Он вздохнул. — Но к утру ирландец исчез. А брат мистера Докинса, — указал полковник на все еще стоявшего за спиной Джека мордоворота, — был мертв. Младший брат. — Тернвилль обошел стол и присел на его краешек. — Рыжий Хью Макклуни — очень опасный человек и самый способный из всех наших противников. Где он, там непременно нешуточные козни. Заговор тысяча семьсот пятьдесят второго года, нынешняя попытка покушения в Бате. Можно не сомневаться: этот человек не успокоится и будет опять готовить нечто, не менее… впечатляющее. — На лицо полковника вернулась полуулыбка. — Он был у нас в руках. Мы упустили его. Нам бы хотелось его вернуть.
— И вы думаете, что я…
— Вы его знаете. Я хочу сказать, вы знаете его в лицо. Мало кто из живых может сказать о себе то же самое. Я поражен тем, что он, судя по вашему рассказу, сохранил вам жизнь.
Должно быть, проникся к вам симпатией, что опять же может сослужить нам добрую службу. Это слабость, какой он еще не выказывал. — Полковник потянулся за своим бокалом. — Мы хотим, чтобы вы нашли его и указали на него нам. Все остальное мы сделаем сами.
— Но как мне его найти? — осведомился Джек, хлебнув шерри.
Тернвилль слез со стола, снова сел на стул и извлек из своей стопки еще одну бумагу.
— Мы подозреваем, что его видели на борту судна, отплывавшего из Саутгемптона в Антверпен, под видом сопровождаемого женой и дочерью методистского священнослужителя. Однако даже если он двинется через Нидерланды, то в конечном счете все равно объявится во Франции. Рыжий Хью состоит на службе и получает жалованье в департаменте, являющемся французским аналогом моего собственного. В «Le Secret du Roi» — разведке Бурбонов. Он отправится к ним за инструкциями и золотом. Последнее заберет, а первое проигнорирует в той части, которую не сочтет нужной делу «проигравшего короля». Ну а потом, как мы думаем, Хью направится к центру якобитского мира.
— К Чарльзу Эдуарду? — Джек знал понаслышке, что Красавчик принц обретается где-то в Германии.
— К этому пьянице? — фыркнул Тернвилль. — Нет, у «Bliadnha Thearlaich», — это прозвучало на искаженном гэльском, — имелся шанс, но он его упустил. Годом Чарли был сорок пятый. Как распевали в тавернах: «Его уже не вернуть».
— Тогда куда же?
— Ко двору «короля в изгнании» Джеймса, Якова Третьего, как он себя именует. Папа по-прежнему предоставляет ему убежище, и вокруг него собирается якобитсткая эмиграция — побитая, павшая духом, пробавляющаяся холодным супом и былой славой. Но именно там взращиваются все планы возвращения Старого Претендента на английский престол. В Вечном городе. В Риме.
— Вы хотите, чтобы я отправился в Рим?
