Сопоставление наших и немецких документов и хронология боёв в этом районе позволяют с большой долей вероятности предположить, что этим единственным танком (относительно действий своих частей штаб дивизии дал в сводке только проверенные данные, без натяжек и необоснованных утверждений), скорее всего, и был одинокий КВ Лизюкова, подбитый у южного отрога рощи…
Во второй половине дня на высоту 188,5 южнее Лебяжьего вышла танковая разведка 89 тбр 1 ТК и с ходу прошла за южный отрог рощи[300], миновав и подбитый КВ Лизюкова. Никто уже не вёл по ним огня с опушки, немцы, судя по всему, заняли круговую оборону в широкой центральной части рощи, опасаясь оставаться в её узком и насквозь простреливаемом южном отроге. Как указано в документах расследования полковника Сухоручкина, разведчики были у подбитого танка, видели свисавшее из башни тело с 4 прямоугольниками, но внутрь танка не заглядывали…[301]
Сейчас, с позиции современности, зная, как много невыясненного осталось в судьбе погибшего Лизюкова, нам трудно понять, почему же те разведчики равнодушно прошли мимо подбитого танка, едва взглянув на убитого полкового комиссара (!), и даже не попытались снять его тело с башни. Нам трудно понять, почему они не заглянули в танк, хотя бы для того, чтобы выяснить, нет ли там раненых танкистов.
Но чтобы лучше понять это «почему?», надо представить себе страшную обстановку тех дней, когда кровь и смерть, рваные куски человеческих тел и разлагающиеся на жаре трупы, сожженные танки и запах горелого мяса вблизи их почерневших остовов уже мало волновали опустошённых происходящим людей. Срабатывала определённая психологическая защита — не думать об увиденном, иначе можно было бы и умом тронуться. Ни одна нормальная психика не выдержала бы, если б люди глубоко переживали смерть каждого встречавшегося им на тех полях убитого. К этому добавлялись крайняя усталость, постоянный стресс боевых действий и изматывающее нервное напряжение. Да и подбитых и сожженных танков они повидали столько, что лезть и заглядывать ещё в один не видели смысла, тем более что это вообще был для них танк «чужой», то есть не своей части!
К вечеру 89 тбр перешла в наступление на Большую Трещёвку и до ночи вела тяжёлый бой с упорно оборонявшимся там противником. А ночью замкомандира бригады подполковнику Давиденко доложили, что бойцы обнаружили в поле изуродованный труп, на котором была обнаружена вещевая книжка генерала Лизюкова. Труп был найден во ржи, примерно в 100 метрах от подбитого КВ. По приказанию Давиденко труп принесли на НП. Опознать погибшего не было возможности, так как его голова была разбита или раздавлена. И Давиденко оказался перед очень непростым выбором.
Случись это на КП какой-нибудь из бригад 2 ТК, что стояли не более чем в 3–4 километрах отсюда, и всё однозначно пошло бы по-другому. Но так не случилось, и убитого Лизюкова принесли на КП одной из танковых бригад соседнего корпуса. Обезображенный труп генерала Лизюкова лежал перед Давиденко, но он, скорее всего, просто не мог в это поверить! Даже в самом 2 ТК ещё даже не знали ни об исчезновении, ни, тем более, о гибели своего командира! В штабе корпуса было всё спокойно, так как там всё ещё думали, что генерал прорвался к ушедшей в прорыв бригаде и руководит боем под Медвежьим!
Для Давиденко принесенный неопознанный труп был труднообъяснимой загадкой. Вещевая книжка была на имя генерала, но вид убитого явно говорил ему о том, что это простой танкист. И перед Давиденко, у которого голова и без того была занята множеством самых неотложных дел по организации завтрашнего боя, вдруг встал ещё один неожиданный вопрос: что делать с трупом?
Опознать погибшего было нельзя, радио и телефонной связи со штабом бригады и корпуса, судя по всему, не было, а ехать самому в тыл и выяснять, не произошло ли чего у соседей (и неизбежно бросать при этом управление своими частями!), Давиденко никак не мог. Конечно, следовало бы доложить о странном трупе и просить каких-либо распоряжений сверху, но посылать кого-либо из танкистов ночью в тыл на розыски начальства Давиденко не стал. На рассвете предстояли новые тяжёлые бои, и экипажам нужно было дать хоть какой-то отдых.
К тому же нельзя забывать о том, что никакой информации о местонахождении командира соседнего корпуса Давиденко не имел и даже не мог предположить, что там случилось. Его никто не ориентировал о поисках пропавшего Лизюкова, ничего не знал он и о том, что командир 2 ТК ещё утром ушёл на своём танке на юг и до сих пор не вернулся. Уж наверняка он поступил бы по-другому, если бы знал, что Лизюков пропал и его все ищут! Но во 2 ТК ещё и не думали искать Лизюкова! Тем более никто не искал Лизюкова в соседнем танковом корпусе, где вообще мало что знали о действиях соседа.
Не секрет, что точная и своевременная информация на войне порой решает успех всего дела. Увы, в той ситуации никакой достоверной информации о Лизюкове у Давиденко вообще не было. В ту ночь он должен был принимать решение не о том, кому сообщать и куда везти погибшего генерала, командира корпуса и Героя Советского Союза, а что делать с неопознанным трупом в комбинезоне танкиста и простых сапогах.
Не имея никакой информации от начальства о поисках пропавшего Лизюкова и даже не ведая о случившейся трагедии, Давиденко, видимо, решил, что неопознанный труп следует в любом случае захоронить, а происхождение найденной на трупе вещевой книжки выяснить. Так, вероятно, и было принято это решение.
По приказу Давиденко неопознанного убитого, которым, скорее всего, и был генерал Лизюков, отнесли к опушке рощи и похоронили там ночью без каких-либо почестей и памятников. Было не до того, до рассвета оставалось всего несколько часов, а утром людям предстояло снова идти в бой. Возможно, даже фанерной звёздочки не нашлось тогда для Лизюкова, и у опушки рощи не осталось ничего, кроме могильного холмика.
Погибшему Ассорову, механику-водителю и стрелку-радисту из экипажа Лизюкова, скорее всего, тогда не досталось и этого…
На рассвете 24 июля после первых тревожных мыслей о судьбе не вернувшегося комкора, по приказу штаба корпуса командир 27 тбр послал в разведку два лёгких танка Т-60 с задачей пройти по маршруту Лизюкова на Медвежье. Попав под обстрел, танкисты вперёд далеко не продвинулись и вернулись назад[302]. Неизвестность о судьбе командира корпуса только начинала перерастать в подозрения о том, что с ним что-то случилось, но никто в корпусе ещё даже не знал, что Лизюкова уже не удастся найти ни живым, ни мёртвым.
О дальнейшем ходе расследования по линии штаба 2 ТК и штаба Брянского фронта я уже писал ранее, поэтому говорить о нём снова нет смысла.
Почему же можно считать, что похороненный по приказу Давиденко убитый танкист и был погибшим Лизюковым? Конечно, мы знаем не всё, и очевидно, что 100 % уверенности в этом предположении нет. Но ещё более очевидным является то, что все другие версии и предположения являются гораздо менее обоснованными. В пользу версии о захоронении Лизюкова танкистами Давиденко говорит очень веский аргумент — факт обнаружения у погибшего вещевой книжки Лизюкова. Самым логичным и естественным объяснением этому является одно: книжка была найдена в кармане неопознанного танкиста именно потому, что им и был Лизюков. Объяснить этот факт как-то иначе очень трудно, а объяснения получаются откровенно вымученными, натянутыми и надуманными.
Ни нашим, ни немецким солдатам незачем было вытаскивать у убитого генерала его вещевую книжку, чтобы затем засовывать её в карман убитого солдата. Разумного объяснения такому «шпионскому трюку» просто нет. Наши бойцы, обнаружив у погибшего вещевую книжку генерала, сообщили бы об этом командованию, как это фактически и произошло в ночь на 24 июля 1942 года. Если бы её обнаружили немцы, они взяли бы её с собой как трофей вместе с другими документами русского генерала или же просто выбросили б её за ненадобностью.
Но невозможно представить себе, чтобы, взяв у генерала все другие документы, «сердобольные» немецкие солдаты устыдились бы своего поступка и стали бы «совестливо» засовывать его вещевую книжку обратно в карман окровавленного комбинезона. Или положили бы её в карман убитого рядового солдата. Для чего? С какой целью? Кого обманывать? Даже если предположить, что какие-то неизвестные нам мотивы для этого были, то у солдат противника не было никакой уверенности в том, что кто-то вообще в ближайшее время обратит внимание на обезображенный труп солдата и будет осматривать его в поисках каких-либо документов! И даже если это произойдёт, то никаких определённых выводов из этого факта сделано не будет.
Совершенно очевидным является тот факт, что действия немецких солдат после гибели Лизюкова не отличались большой продуманностью. Они сами были явно удивлены произошедшим. Их решения были спонтанными, а за их поступками не просматривается какого-либо «хитроумного плана» и преднамеренности. Конечно, если бы на их месте оказались профессионалы из абвера или офицеры из роты пропаганды, они быстро бы решили, как извлечь из случившегося максимальную выгоду. Но среди измотанных тяжёлыми боями, уставших, грязных и очерствевших от происходящего немецких солдат на передовой их явно не было…
