Затем кто-то из немцев потащил Лизюкова к роще, а другие полезли в танк за трупом Ассорова. В конце концов, его тоже подтянули к люку. А дальше что-то произошло… Но что?
Наиболее вероятным, как мне кажется, является следующее предположение. Из документов расследования полковника Сухоручкина, подтверждённых и оперативными документами частей 2 ТК, следует, что в то утро немецкая авиация совершила несколько массированных и продолжительных налётов на танки 26 и 27 тбр, которые в это время находились не более, чем в полутора километрах от стоявшего на дороге КВ Лизюкова. 23 июля 2 ТК предпринял последнюю попытку наступления, которая была сорвана главным образом свирепыми бомбёжками немецких пикировщиков. (Справедливости ради следует сказать, что в трофейных документах встречается упоминание и о действиях советской авиации в том же районе.)
Возможно, именно в те минуты, когда взмокшие от усилий немецкие солдаты подтащили труп Ассорова к люку и стали вытягивать его наверх, в небе послышался гул подлетавших самолётов. Они быстро приближались к району рощи и идущей восточнее дороги на Большую Верейку. Нет нужды говорить о том, что противник опасался удара наших штурмовиков. Но и подлёт собственной авиации в той ситуации не сулил немцам ничего хорошего. В любом случае безопаснее было сначала укрыться в траншеях, а только потом выяснять, чьи же это самолёты подлетают к полю боя.
Даже в случае подхода к роще пикировщиков люфтваффе положение немецких автоматчиков оказывалось рискованным. Они были на русском тяжёлом танке, открыто стоявшем без всякой маскировки у дороги на направлении большого русского наступления. У немецких солдат не было ни малейшего понятия о намерениях пилотов люфтваффе. Лётчики могли начать штурмовку наступающих русских танков севернее, но могли запросто нанести удар и по одинокому КВ, как «авангарду» противника, даже не предполагая, что живых русских здесь уже нет и у танка находятся только немецкие солдаты.
Сразу оценив, чем грозит им удар авиации, и в какое месиво могут превратить пилоты «илов» или «юнкерсов» весь район вокруг неподвижно стоящего танка, немецкие автоматчики не стали испытывать судьбу и постарались как можно скорее убраться с дороги в спасительные окопы и щели на опушке рощи. (Возможно, здесь у них были специальные полотнища для обозначения авиации своих позиций.) Поэтому они и бросили труп Ассорова прямо на башне, а труп Лизюкова оттащили только на 100 метров от танка.
Можно предположить и следующее: замотавшись с вытаскиванием из башни сначала одного, а затем и второго трупа, и с трудом вытянув убитого Ассорова через верхний люк, немецкие солдаты решили, что вообще-то нет смысла тащить «красного комиссара» вместе с генералом и бросили его прямо на башне, забрав лишь документы. Поэтому обмякшее тело Ассорова свесилось из башни вниз, что и увидели несколько часов спустя разведчики 1 ТК.
Нельзя исключить и элемент чванливого куража вражеских солдат над мёртвым Ассоровым, которого они специально выволокли из башни и свесили вниз для «бравой» постановочной фотографии: громада уничтоженного русского танка и свисающий из его башни убитый большевистский комиссар! Так сказать, для наглядности всесокрушающей мощи германского оружия!
Мёртвого Лизюкова вражеские автоматчики взялись было тащить по ржаному полю, но, проволочив его около 100 метров, тоже бросили. Скорее всего, соображения здесь были те же: нет нужды тащить труп в рощу, доказать свой успех можно и без этого, тем более что добираться от рощи до трупа (в случае, если убитого генерала надо будет показать) было недалеко.
И наконец, вполне можно предположить, что за реальной причиной, по которой труп Ассорова был брошен на башне, а труп Лизюкова лежал в 100 метрах от танка, стояло сочетание множества факторов. В любом случае в руках немецких солдат были документы и награды убитых, и тащить в рощу ещё и трупы они посчитали теперь ненужным.
При этом полевую гимнастёрку Лизюкова, как самое убедительное доказательство своей удачи, немецкие солдаты, возможно, решили снять целиком. Эта гимнастёрка красноречиво говорила о высоком ранге своего хозяина и явно не могла оставить фашистских мародёров равнодушными. На ней сияла «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, два ордена Ленина, медаль 20 лет РККА, а ниже них был привинчен значок «За отличное вождение танка». Портупея и офицерский ремень с пряжкой в виде звезды также могли представлять для немцев определённый интерес. Помимо наград на гимнастёрке были петлицы генерал-майора с двумя звёздами на каждой и шевроны на рукавах. Нет никаких сомнений, что в глазах немецких солдат генеральский «мундир» был своего рода трофеем…
Поэтому вражеские солдаты, скорее всего, полностью стащили с убитого Лизюкова его гимнастёрку, содрав или распоров при этом его танковый комбинезон. Пожалуй, именно этим обстоятельством и можно объяснить странную фразу в отчёте полковника Сухоручкина, когда он написал, что разведчиками 1 ТК в 100 метрах от подбитого танка был обнаружен неопознанный труп «красноармейца». Так можно было сказать только о трупе, на котором танкисты не обнаружили никаких признаков, говорящих о возможной принадлежности убитого к комсоставу.
Значит, на Лизюкове не осталось ни гимнастёрки, ни фуражки (возможно, вместо неё на голове у него был обычный танковый шлем), ни генеральских сапог (очевидно, зная, что он идёт в бой на танке, он одел вместо них простые «рабочие» сапоги, подтверждение чему мы находим в воспоминаниях А. Кривицкого[290]. Дополнительной причиной выбора таких «не генеральских» сапог могла быть вязкая грязь после сильного ливня накануне.) Никак не могло быть на Лизюкове и генеральских галифе с широкими красными лампасами.
Из документов немцы захватили: рабочую карту Лизюкова с его пометками, карту масштаба 1:100 000 с кодировкой штаба фронта и штаба корпуса, рабочую карту полкового комиссара Ассорова, различные бумаги, которые лежали в планшетках Лизюкова и Ассорова, а также их личные документы[291]. Ими были: партбилет, удостоверение личности, орденская книжка и, возможно, финансовая книжка с отметками о выплатах денежного довольствия.
И только тоненькая вещевая книжка Лизюкова осталась на трупе. Это неопровержимый факт, подтверждённый документами. Почему она осталась у убитого? Мы не знаем этого точно. Возможно, в отличие от других документов, вещевая книжка по каким-то причинам лежала не в кармане генеральского кителя, а в комбинезоне отдельно от других документов. При этом она совсем не выделялась сквозь ткань комбинезона, и немецкие солдаты посчитали, что в кармане вообще ничего не лежит, и не стали лезть туда. В любом случае можно совершенно определённо сказать, что они вообще не вытаскивали её из кармана. Нет никаких сомнений в том, что если б они достали её и по каким-то причинам решили не брать её с собой, они просто бросили бы се тут же, а не стали засовывать обратно в карман убитого.
Здесь, уважаемый читатель, нам придётся на время отвлечься от событий 23 июля 1942 года. Дело в том, что в нашем дальнейшем исследовании нам не обойтись без обсуждения степени вероятности тех или иных предположений, поскольку каких-либо абсолютных истин в деле обнаружения захоронения Лизюкова, увы, просто нет. Этих истин тем более нет у наших оппонентов, несмотря на все их громкие заверения об имеющихся у них «доказательствах». Совершенно ясно, что никаких доказательств у них на самом деле нет. Не является исключением и заявление эксперта, на которое наши оппоненты ссылаются сейчас чуть ли не как на истину в последней инстанции.
Начнем с того, что это заявление является не более, чем предположением, и не может быть доказательством в принципе! Согласно заявлениям экспертов-криминалистов, при проведении экспертизы существуют три вида выводов:
1. Категоричный, то есть со 100 % уверенностью.
2. Вероятностный (в отрицательную и положительную стороны).
3. НПВ (не представляется возможным)[292].
Из заявлений эксперта следует, что ни о какой категоричности выводов в отношении найденного в Лебяжьем черепа не может быть и речи! Сам же эксперт и подтверждает это, говоря о необходимости привлечения дополнительных данных (медицинских документов генерала). То, что наши оппоненты выдают нам за однозначность оценок, является в сущности выражением личного мнения эксперта о большой, с его точки зрения, схожести характеристик найденного черепа с фото генерала. Но аргумент «похож» в таком деле никак не может быть доказательством!
Вероятность принадлежности найденного черепа генералу Лизюкову эксперт поначалу оценил в 80–85 %. Но характерно, что чем ближе подходило дело к решению о перезахоронении и чем больше нужно было «находчикам» как-то обосновывать свои выдумки после провала их липовых «доказательств», тем выше становилась вероятность в оценках эксперта. В конце концов, СМИ поведали нам уже о его 100 % уверенности![293]
