Последним появился никто иной, как Луций Эквитий, самозваный внебрачный сын Тиберия Гракха, которого Метелл Нумидиец, будучи цензором, пытался исключить из списков Ordo Equester. Толпа вновь разразилась приветствиями – перед ней стоял потомок обожаемого ими Тиберия Гракха. Марий понял, насколько точна была его метафора об огромном добродушном быке: толпа прихлынула к ростре, заставив Луция Эквития подняться выше. Волна подкатывала все ближе и ближе к голосующим и сенаторам. По их рядам пробежал всплеск страха перед толпой, несущей в себе силу зверя, ослепленного гневом.
Горстка выборщиков оказалась в тесном кругу, который уже невозможно, казалось, разорвать.
Когда все вокруг оцепенели в объятиях ужаса, Гай Марий быстро вышел вперед и поднял руки, выставив ладони перед приближающимися лицами; жест приказывал: "Остановиться! Стоять!" И толпа тут же замерла, напор ослаб, и теперь шквал аплодисментов обрушился уже на Мария – на Первого Человека Рима, Третьего Основателя, победителя германцев.
– Быстро, ты, идиот! – прошипел он Сатурнину, который все еще стоял, зачарованный оглушительным шумом и грохотом. – Скажи им, что услышал гром – и поэтому собрание распускается!
Марий приказал барабанщикам отбить дробь и в наступившей тишине снова воздел руки к небу:
– Гром! – закричал Марий. – Голосование переносится на завтра! Идите по домам, люди Рима! Домой!
Толпа разошлась.
К счастью, большинство сенаторов нашло убежище внутри Курии, куда Марий и поспешил, заметив, однако, что Сатурнин сбежал с ростры на площадь и бесстрашно втиснулся в самую гущу толпы, улыбаясь и пожимая всем руки, подобно одному из писидианских мистиков, веривших в силу пожатия руки как в скрепление добрых отношений. А Главция, городской претор? Он стоял на ростре, с улыбкой на лице наблюдая за мелькавшим в толпе Сатурнином.
Все лица повернулись к Марию, когда он вошел в Курию – белые от пережитого страха, застывшие в напряженном ожидании.
– Что за гадость! – встретил его Скавр, как обычно прямой, но с явными следами страха на лице.
Марий посмотрел на сбившихся в кучу отцов-сенаторов и ответил довольно резко:
– Расходитесь по домам! Толпа не причинит вам вреда, но лучше идите через Аргилетум. Окружной путь все же надежней. Ступайте же!
Тех, с кем он хотел еще поговорить он слегка придерживал за плечо. Сулла, Скавр, цензор Метелл Капрарий, верховный жрец Агенобарб, курульные эдилы Красс Оратор и кузен его Сцевола… Сулла, заметил он с интересом, отошел к Сципиону-младшему и Метеллу Поросенку, о чем-то пошептался и сделал такое движение, будто похлопывает их по плечам, когда они выходили. "Нужно выяснить, что за этим кроется" – подумал Марий, – "Но позже, когда будет время. Что бы означал этот жест?"
– Итак, сегодня мы столкнулись с тем, чего раньше не видели, – начал он. – Сопротивление – и активное…
– Я не думаю, что они хотели причинить вред, – заметил Сулла.
– Я тоже не думаю, – ответил ему Марий. – Но они похожи на быка, не ведающего своей силы… – Марий подозвал жестом главного писца. – Пошли кого-нибудь на Форум! Мне срочно нужен глава коллегии ликторов.
– Что вы хотите предложить? – спросил Скавр. – Отложить выборы трибунов?
– Нет, мы должны довести дело до конца, и побыстрее. Сейчас бык еще послушен, но кто знает, до чего он может дойти, если вконец изголодается?! Нельзя ждать, пока на его рогах появится солома – пока рога вонзятся в кого-нибудь из нас. Я послал за главой ликторов, так как мне кажется, что бык может решить, будто ему теперь море по колено. Я собираюсь собрать рабов, чтобы за ночь они соорудили баррикаду вокруг места выборов – как обычно делается во время погребальных представлений. Они к этому привыкли и не будут сочтут ограду проявлением нашего страха. По внешнему краю я расставлю ликторов – в туниках, а не в тогах, и не вооруженных. Надо сделать все, чтобы не толкнуть быка на опасную мысль о том, что он сильнее нас, – быки сообразительны, да будет вам известно! И завтра мы проведем выборы трибунов – голосовать будут всего лишь тридцать пять человек, все пройдет быстро. Из сказанного следует, что, расходясь по домам, вы нанесете ряд визитов и распорядитесь, чтобы сенаторы готовились к завтрашнему голосованию. Таким образом у нас и наберется как раз по одному представителю от каждой трибы. Это будут ускоренные выборы, закон разрешает такие и голосование состоится. Все все поняли?
– Поняли, – ответил за всех Скавр.
– Где сегодня Квинт Лутаций? – спросил Сулла у Скавра.
– Болен, я думаю. Он никогда не страдал от недостатка мужества.
Марий взглянул на цензора Метелла Капрария.
– Вам, Гай Цецилий, выпадет завтра трудная задача. Эквитий выставил свою кандидатуру. Я прошу: позвольте ему остаться. Что скажете?
– Отвечу – нет, Гай Марий. Человек, который был рабом, не может сделаться плебейским трибуном. Это неслыханно.
– Хорошо, тогда у меня все. Благодарю вас. Стойте на своем. И пусть все сенаторы будут завтра здесь. Даже если боятся. Луций Корнелий, останьтесь. Дождитесь главы ликторов. Будет лучше, если ты тоже примешь участие в нашем с ним разговоре.
Толпа вернулась на Форум с рассветом и обнаружила, что место голосования обнесено оградой, какую обычно возводили при погребальных игрищах гладиаторов; одетые в малиновые туники ликторы стояли вдоль ограды на расстоянии шага друг от друга, держа в руках длинные толстые жерди. Это никого не озлобило, и когда Гай Марий вышел и объяснил, что возвели ограду, чтобы никто не пострадал в давке, – речь его встретили громкими возгласами одобрения. Чего толпа не видела, так это группу людей внутри Курии, размещенных там Суллой еще ночью: пятьдесят молодых людей первого класса в кирасах, шлемах и с мечами в руках. Возглавлял их взволнованный Сципион-младший, но на самом деле командовал ими Сулла.
– Мы двинемся только тогда, когда я скажу. Кто выступит без приказа – убью.
На ростре было весьма оживленно; пришло на удивление много выборщиков и половина Сената, а сенаторы-патриции чинно стояли на лестнице. Среди них находился и Катулл Цезарь, выглядевший настолько больным, что ему выдвинули кресло; там же стоял Капрарий, цензор, плебейский статус которого обязывал его быть на Комиции, но он хотел, чтобы его могли видеть.
Когда Сатурнин снова объявил свою кандидатуру, толпа почти впала в экстаз от восторга – сыграло, все же, свою роль вчерашнее поведение. Остальных кандидатов встретили, как и раньше, молчанием. Пока не появился Луций Эквитий.
Марий взглянул в сторону стоящих на лестнице сенаторов и изобразил вопрос, высоко подняв бровь, направляя его Метеллу Капрарию; тот упрямо затряс головой. Сказать что либо было невозможно – они не услышали бы друг друга: толпа никак не могла угомониться при виде Луция Эквития.
Затрубили трубы, Марий вышел вперед, и вдруг все стихло.
– Этот человек, Луций Эквитий, не может быть выбран на пост трибуна. Есть одно пятно на его репутации, о котором расскажет цензор…
Сатурнин появился за спиной Мария и встал у самого края ростры:
– Я отрицаю какую бы то ни было правомерность этого поступка!
– На основании слов цензора я заявляю, что подобный шаг недопустим, – Марий даже не шевельнулся.
Сатурнин вновь закричал, привлекая внимание толпы:
– Луций Эквитий такой же римлянин, как и все мы! Посмотрите на него! Это же копия Тиберия Гракха!
Однако Луций Эквитий уже спустился вниз. Сенаторы и их сыновья достали припрятанные под тогами ножи и дубинки и сдвинулись, будто желая скрыть Луция Эквития за своими спинами.
Луций Эквитий, отважный воин в прошлом /как он себя рекомендовал/ отступил назад и повернулся к Марию:
– Помогите мне! – взмолился он.
– Я был бы и рад, смутьян ты эдакий. Однако, положение таково, что выборы надо закончить побыстрее. Тебе нельзя здесь стоять. А то тебя кто-нибудь тебя просто столкнет с ростры. Хочешь спастись – укройся в одной из камер Лаутумиея, пока все не разойдутся по домам.
Десятка два ликторов стояли на ростре, и десять из них – были с фасками, означавшими их принадлежность к свите Гая Мария. Он велел им окружить Луция Эквития, и они провели его через толпу, разрезая людской океан.
"Не верится даже, – думал Гай Марий, провожая процессию глазами и рассматривая колышущийся океан голов. – Послушать их выкрики – так они возносят людей до уровня богов. Вероятно, им кажется, будто я арестовал этого малого. Но что они делают? Что и всегда, когда видят цепочку ликторов с фасками на плечах, отходят в сторону, давая величию Рима следовать своим путем. Даже ради Луция Эквития не нарушат они обычая. Да и что им сам Луций Эквитий? Двойник Тиберия Гракха, которого они любили, обожали, почитали. И приветствовали они вовсе не Луция Эквития – они воздавали честь незабытому ими Тиберию."
С гордостью Марий смотрел на медленно разрезающий толпу ликторов – с гордостью за Республику, за силу и мощь ее традиций. "Вот и я, – думал Гай Марий, – стою здесь в своей тоге с пурпурной каймой, не боясь ничего на свете, поскольку она на мне, и знаю, что я – величайший из всех, когда-нибудь в ней ходивших. Хотя у меня нет армии, но внутри города меч не заменит фаски; ни к чему – они все равно посторонятся перед скромными символами моей власти: несколькими прутьями да куском ткани, на котором багрянца меньше, чем они могут ежедневно видеть на иных saltatrix tonsa. Да, быть консулом Рима – лучше, чем царем всего мира."
