мы ими, но по осени от Онуфрия ушли. Тайно. Никого не убивали, ничего не воровали… разве по мелочи. Но, по сути, мы бунтари считаемся и воры. Вот так…
Кашинский служилый вообще никак не отреагировал. Чуял, что всё это — присказка.
— Я к чему тебе это рассказал-то, — продолжил Дурной. — Хочу, чтобы ты понял, что я с тобой честен. Но и мне от тебя нужен честный ответ. Знаешь, не бывает такого, чтобы гусь по небу клин утячий вел. А у вас ровно так и выходит. Мишка Кашинец средь вас, как гусь среди уток. Чужой он. Как же так вышло, что вы под его рукой ходите?
Якунька долго молчал. Только стройплощадку острожка оглядывал. Будто бы по-новому.
— Странно вы живете, брате-казаки. То сразу видно было. Теперича понятно, почему… Ладно, слухай. Наша полусотня теперь-то служилая. Но изначально мы на Амур-реку своеволием пошли. Как охочие люди. Разные тута у нас. Кто-то шел сюда за хорошей жизнью… а кто от плохой бежал. Не знаю, слыхали ль вы тута, что воевода Ладыженский запретил людишкам на Амур уходить? Дозоры даже расставил. Но мы исхитрились. Добрались к осени до Тугир-реки, перевалили волок и по Урке до Амура спустились… И наткнулись прямо на Зиновьева. Государева человека. Да стрельцов ево…Похватал он нас. Всех, как одного повязал, стал винить, что воры мы и беглые. Отобрал и брони, и оружье. Некоторым вообще правёж учинил, ровно вины наши уже доказаны. Несколько дней нас так мучал. А потом подсказали нам палачи же наши: киньтесь де дворянину в ножки, в службу поверстайтесь — он вас и простит. Что делать — пошли в ножки падать. Вот так служилыми и стали. Только никакой платы нам за то не дали. Только надуманные долги простили. Даже брони и пищали вернули не всем. Может, стрельцы утянули, а мож и сам Зиновьев. В общем, обобрали нас, как липку, и повелели на Урке-реке пашню завесть. Чтоб, значит, пять тыщ воев прокормить смогли.
«Знакомая песня, — грустно усмехнулся Санька. — А пахать им чем? Ножами?»
— А чтобы наказ тот мы сполняли ретивее, поставил над нами своего человека — Мишку Кашинца. Энтот начальник лют бывает. Но мужик с пониманием. Увидел, что на Урке земли толком нет, и повел наши дощаники пониже. На усть Торы мы встали, там Кашинец и захотел пашни заводить… Но прознали про нас дауры тамошние — и життя не дали! Держали в осаде — меньше чем десятком за ограду не выйти. Какая уж тут пашня. Решил Кашинец к вашему приказному Кузнецу пробиваться. Еле дотянули до ледохода, подобрали двух казаков на плоту…
— Что за казаки? — удивился Санька.
— Тож Зиновьев послал. Послал восьмерых, да шестеро утопли. Только Вторко да Ивашка выжили. Ну, их приняли, да по Амур-реке бегом кинулись… И вот у вас оказались.
Он снова оглядел острожек.
— А вы тута, как в сказке…
Глава 49
— Нешто местные вам не досаждают? — уже прямо спросил Якунька.
— По-разному бывает, — уклончиво ответил Дурной. — Но мы стараемся с даурами и прочими по-людски обходиться. Помним, что это их земля. Лишнего не берем. Тут всего на всех хватает, с избытком!
Якунька только качал головой. А потом с прищуром глянул на Саньку.
— Уж ты не остаться ли нас уговариваешь? Звиняй, мы теперя люди поверстанные…
— Нет, Яков, не уговариваю. Пока нет такой возможности. Ни у вас, ни у нас. Мы еще сами тут ненадежно стоим. Так что вскоре придется ехать к Кузнецу. Всем вместе. Но вообще, знай (и скажи, кому сочтешь нужным), что мы здесь новым людям рады. Кто готов друг за дружку стоять. Кто разбогатеть трудом хочет, а не грабежом местных.
Дурной мечтательно посмотрел в высокое амурское небо.
— Пока возможности нет. Пока…
Чуть больше десяти дней кашинские прожили на усть Зеи. За эти дни они практически отстроили укрепления! Линии срубов-тарасов оградили участок примерно сорок на сорок метров. Даже вторую башню возвели — чуток поменьше и пожиже, но вполне себе готовую. Тарасы еще надо было засыпать хрящом, но это можно и потом сделать. Ибо пришла пора ехать к Кузнецу. Санька точно знал, что около 20 мая его флотилия появится в районе впадения Сунгари-Шунгала…
Прочие ватажники тоже не могли дождаться, когда уже гости уедут. Причем, исключительно из-за одного Михайлы Кашинца. Тот вечно норовил покомандовать. Либо возмутиться от того, что на острожке всё не так сделано. И аманаты у тутошних вольготно ходят, и служба казаками несется без рвения, и вообще все здесь больше о своей мошне думают, а о государевом деле не радеют.
Старик однажды не удержался и осадил зиновьевского ставленника:
— Слышь, Михайла, а тебе шапка боярская темечко не давит? Явился в гости — будь гостем! Внял, порось?
В общем, все рвались в дорогу. На этот раз в спутники к Дурному первым прибился Ивашка. Затем Тимофей-Старик с Гераськой, Корела с Ничипоркой. Санька прямо говорил, что встреча будет непростой, а разговор тяжелым. Всяко может повернуться. После этого сразу решили ехать Тютя с Козьмой. Оба хмурые и суровые. Один Рыта Мезенец да еще пара поляковцев плыть к приказному не захотели. Так что в итоге, в трофейную дючерскую лодку набился ровно десяток.
Санька беседовал с Якунькой не раз, вместе они сговорились, что некоторые из кашинских скажутся больными и останутся на острожке. Будут Рыте помогать… ну, и дальше налаживать отношения. А уж больных и немощных в отряде Михайлы Кашинца хватало. Командир хмурил брови и проверял каждого, но, в итоге, шестеро «медкомиссию» не прошли и остались на «лечении».
15 мая 1654 года флотилия из трех суденышек ускоренно рванула по Амуру и уже через три дня добралась до месива проток и островков у слияния с Сунгари.
— Будем ждать здесь, — сказал Дурной, так как опасался разминуться.
Но «эскадру» Кузнеца трудно было не заметить. Тем более, что полк приказного шел по самому главному руслу…
Напряженная встреча вышла. Онуфрий изначально был невесел, а лицо беглого Дурнова еще больше подпортило ему настроение.
…— Атаман, я знаю, ты собрался людей вверх по Шунгалу вести. Я тебя очень прошу: не ходи! Беда будет.
— Откуда знаешь?
— Не знаю… Опасаюсь. Мы за год немало дючеров, дауров видели. Разговаривали. Богдыхан маньчжурский к войне готовится. Повелел всем местным в его владения переехать. А в городе Нингуте поставил опытного воеводу Шархуду. И тот рать собирает.
Беглец из будущего уже вовсю раскрывал свое послезнание, надеясь убедить приказного. И Кузнец обеспокоился… да
