Но даже в период торжества гордец тоже несчастлив. Потому что гордость, вопреки распространенному заблуждению, вовсе не означает любви к.себе. Гордец абсолютно не способен любить себя, точно так же, как не способен любить других. Потому что любовь — это стремление к Богу, а гордец, напротив, бежит Бога. Любовь — это видение в себе и в других образа и подобия Божьего. Но разве способен гордец на это? Нет, никогда. Он, наоборот, стремится найти в себе нечто Богу чуждое, от Бога отличное и Богу равное. Иногда ему мерещится, что это нечто удалось наконец разглядеть. Но моменты сладкой эйфории, похожие на состояние опьянения, сменяют следующие за ними моменты прозрения собственного ничтожества. И одновременно с пониманием своей никчемности приходит жгучая ненависть к себе, к своей недостаточности, к своей неспособности принести самому себе удовлетворение.
Гордецов часто упрекают в самовосхищении. Но это лишь одна сторона их ощущения себя. Другая же выливается в невозможное отвращение к себе, в непримиримую жестокость к себе. Мало кто из подвижников истязает себя так, как это порой делает гордец. А как гордец занимается самобичеванием! Он за малейшее прегрешение порой готов себя со свету сжить, похоронить заживо. Он скорее ближнему простит подлость в отношении себя, чем себе — непредусмотренный планом самосовершенствования поступок. Отсюда так сильна у гордецов мучительная рефлексия без раскаяния, которая переходит все мыслимые и немыслимые границы и портит в итоге жизнь не только самому гордецу, но и окружающим.
Но в конечном итоге все восхищение собой пройдет, а останется только черная дыра ненависти и отвращения к себе, которые заполнят все его существо и сделаются невыносимой пыткой.
Надо заметить, что постоянные наши упоминания о конечном падении и отчаянии вовсе не означают действительного конца, потому что конец этот, это самое окончательное падение может оказаться началом другого пути. Потому что нередко вслед за осознанием полной собственной несостоятельности возникает вопрос: «А что же я такое? Где я сам?» Иногда, пережив подобную катастрофу, человек понимает, что всю жизнь гонялся за химерами, что в стремлении быть самым лучшим потерял себя самого и уже не помнит, какой же он. И дальше наступает'время долгого соскребания с души налипшей грязи в попытке найти себя под грудой хлама и мусора.
К проявлениям гордыни свт. Игнатий (Брян-чанинов) относит:
Презрение ближнего. Предпочтение себя всем. Дерзость. Помрачение, дебелость ума и сердца. Пригвождение их к земному. Хула. Неверие. Лжеименитый разум. Непокорность закону Божию и Церкви. Последование своей плотской воле. Чтение книг еретических, развратных и суетных. Неповиновение властям. Колкое насмеш-ничество. Оставление христоподражательного смирения и молчания. Потеря простоты. Потеря любви к Богу и ближнему. Ложная философия. Ересь. Безбожие. Невежество. Смерть души.
Если мы проанализируем по этой схеме жизнь и творчество писателя Льва Толстого, то придем к выводу, что именно так развивалась в нем духовная болезнь, повлекшая за собой отречение его от Церкви.
Относительно предпочтения себя всем и презрения ближнего все довольно-таки ясно. Самолюбием мы все грешим в крайней мере. И даже абсурдным кажется не предпочитать себя всем. Ведь «своя рубашка ближе к телу». Понятно также насчет помрачения ума и сердца и пригвождения их к земному. Мы уже настолько погрязли в своих земных заботах, что о Боге вспоминаем крайне редко, по большим праздникам или, напротив, в минуты большой беды.
Сложнее дело обстоит с неверием.
В Евангелии сказано: Если вы будете иметь веру с горчичное зерно, и скажете горе сей: перейди отсюда туда; и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас (Мф. 17; 20).
Что это значит? Неужели никто из нас не верит даже самую малость? Неужели никто из нас не имеет веры с горчичное зерно? В храмах сегодня множество народа, и все уверенно ответят, что Бог есть. Но что такое наша вера? Дело не в жертвах, которые мы готовы или не готовы ради нее принести. Нет, речь сейчас вовсе не об этом.
Вот мы приходим на исповедь, сдавленным голосом перечисляем свои грехи и пороки... А потом выходим из храма и начинаем все по новой. Да, конечно, со многими страстями справиться нелегко. Но ведь есть и другие. Что стоит, например, бросить курить... Трудно, не спорю, но, по сути, не такая уж это проблема. Но почему-то оказывается непросто завязать с этой дурной привычкой. Силы воли не хватает, скажете? Да не в силе дело. В воле? Пожалуй. Мы не хотим. Мы не верим, что это принципиально. То есть умом мы понимаем, что курить — это плохо. А вот сердцем — не верим.
Все упирается в конечном итоге в веру. Представьте себе курильщика, который точно знает, то есть он уверен на сто процентов, что следующая сигарета будет для него означать смерть. Альтернативы нет. Никакая «скорая помощь» не откачает, никто не поможет. Для него выкурить эту самую сигарету означает наложить на себя руки. Неужели же не хватит у него сил удержаться от нее? Хватит, если он дорожит жизнью.
Можно возразить, сказать про дьявольские козни, про соблазны и искушения. Но в том-то вся и суть, что соблазны и искушения могут подействовать только на того, кто слаб в вере. Именно на какую-то ахиллесову пяту в нашем сознании (у кого-то эта ахиллесова пята занимает почти все сознание, а у кого-то лишь малую его часть).
Сила веры не в том, что она помогает отказаться от земных благ. Она сама по сути своей уже отказ от земных благ, вернее, непризнание за земным миром блага.
Это пугает. Представьте себе отказ от всего земного, подчеркиваю — от всего. С чем мы окажемся? Чем можем мы заменить образовавшийся вакуум? У кого из нас хватит веры на все это пространство?
Большинство из нас до судорог, до исступления любит жизнь, это земное существование, тяжелое, бедственное, неуклюжее существование.
Мы говорим, как некогда Блаженный Августин: «Господи, дай мне целомудрие», а мерзкий голосочек в душе подшептывает: «Но только не сейчас, а немного попозже».
Мы говорим о том, как сложно бороться со страстями, с греховными наклонностями. Разве так уж сложно? Было бы желание. Это все тот же неоднократно заводившийся разговор о том, что Господь каждому готов даровать Царствие Небесное. Ну, берите же. Ну, кому нужно целомудрие — пожалуйста. А мы сидим на своих диванах, и все тот же гаденький голосочек говорит: «Только не сейчас, потом, завтра». Потому что хочется нам вовсе не Царствия Небесного и не целомудрия. По-настоящему нам хочется вкусной еды, женщин/мужчин (нужное подчеркнуть), денег и т. д.
Вот он, вопрос веры. Да кто же из нас верит по-настоящему, что Царствие Небесное — это главное и самое важное? Так оно и выходит, что веры нет. Есть только слабое, не очень уверенное представление о том, что это так. Это понимание существует преимущественно на уровне рассудка и порой маячит в душе, но, по большому счету, к вере имеет очень отдаленное отношение. Иногда, правда, пробивается еще слабый голосок совести, который мы старательно заглушаем разнообразными выгодными доводами. Но если ты веришь, что жить надо для Царствия Небесного, то никак иначе жить не будешь, просто не сможешь.
Вспоминается фильм А. Тарковского «Сталкер»[79] с его чудесной комнатой, в которой исполняются желания. Оглядываешься по сторонам, и кажется, что вся жизнь представляет собой подобие этой чудесной комнаты. И каждый из нас получает то, что хочет: просящим дается и стучащим открывается (здесь нет никакого переносного смысла, слова сказаны совершенно буквально). Только почему-то никто не просит ни целомудрия, ни смирения, ни прочих духовных благ. Мы проходим мимо них, оставляя на «потом».
«Кто ж не верует в Сына Божия? — Не только тот, кто открыто, решительно отвергает Его, но и тот, кто, называясь христианином, проводит греховную жизнь, гоняется за плотскими наслаждениями; тот, у кого бог — чрево; тот, у кого бог— серебро и золото; тот, у кого бог — земная слава; тот, кто почтил земную мудрость, враждебную Богу, как бы бога... Вера мертвая, признание Христа одним невольным умственным убеждением, может быть и принадлежностью бесов! Такая вера послужит верующему только к большему осуждению его на суде Христовом. Вера в Евангелие должна быть живая; должно веровать умом и сердцем, исповедывать веру устами, выражать, доказывать ее жизнью. Покажи ми веру твою отдел твоих, говорит Апостол хвалящемуся одною мертвою верою, одним голым знанием бытия Божия».
