нанес свой визит, о котором сообщалось в манере, специально рассчитанной, чтобы вывести из себя французов. Буш-Бонтана грубо призвали к ответу в парламенте и газетах за преступное упорство, с каким он отказывался создавать единую Европу. В ООН англичане голосовали против французов по важному вопросу. После этих ударов дубинкой последовали булавочные уколы. Газеты писали, что испанское шампанское лучше подлинного. Туристам советовали ехать в Германию или Грецию и игнорировать дорогостоящую Францию. Женщин побуждали покупать одежду в Дублине или Риме. Несколько ведущих критиков обратили внимание, что у Франсуазы Саган меньше таланта, чем раньше признавалось.
Когда артподготовка по этим направлениям была проведена, кампания сосредоточилась на своей истинной цели – островах Менкье. Были выставлены напоказ факты и цифры, над ними неодобрительно качали головами и выносили суровые суждения. Обнаружилось, что после тысячи лет французской администрации на островах нет дорог, почты, услуг общего пользования. Острова не посылали представителя в Париж, не было обеспечения старости, дети не получали витаминов и не вакцинировались против дифтерии, не было культурной жизни. Тот факт, что там не было и обитателей, конечно, замалчивался. Добросердечная английская публика была сокрушена всеми этими разоблачениями. В качестве жеста солидарности с островами организовали экспедицию с целью построить медицинский центр на острове Метресс (Дедуля на этом заработал). Туда немедленно отправили «Передвижные одеяния». Эти зловещие тюки полны кошмарных старых одежд, собранных во времена голландских наводнений. С тех пор они вновь и вновь колесят по миру, принося утешение пострадавшим от торнадо, землетрясения, извержения, цунами, погорельцам, людям, лишившимся гражданства; интернированным, голодающим. Любые сообщества, страдающие от чрезмерных несчастий или неумелого управления, заслуживают внимания «Одеяний», которые так превосходно организованы, что прибывают на место происшествия едва ли не раньше, чем произошла катастрофа. Есть молчаливое понимание, что их нельзя упразднить, – и действительно никто, как бы ни было велико его желание, не рискнет выпустить на свободу паразитов и болезни, которые могут вылететь оттуда, как из ящика Пандоры. Получатели воспринимают их присутствие как своего рода счастливое предзнаменование или открытку с соболезнованиями. (Будет справедливо добавить, что в крайне бедственных ситуациях за «Одеяниями» часто следует денежный дар.) Времени хватило только на то, чтобы сфотографировать тюки при отливе на скалах острова Метресс перед тем, как перенаправить их в Окленд, штат Калифорния, где гигантский пожар уничтожил небоскребы.
Французы резко негодовали на все эти оскорбления. Их пресса и радио, которые по меньшей мере не глупее наших, когда дело касается обливания кислотой, сейчас же обнаружили ужасающие глубины ненависти к своему давнему дружку из-за Ла-Манша. Правительство месье Буш-Бонтана, на каком уже было поставили крест, невредимым выдержало дебаты по несезонным овощам, которые в обычное время его уничтожили бы. Ни одна из оппозиционных партий не хотела перенимать на себя руководство посреди такого кризиса. Когда за несколько дней открылось все вероломство Альбиона, французское общественное мнение было взбудоражено, наэлектризовано, воспламенено до ярости. Сами граждане начали выражать общественные чувства. Магазин «Старая Англия» был переименован в «Новую Англию». Витрины У.Н. Смита вдребезги разбили. Английские ордена и медали, подписанные фотографии короля Эдуарда VII и котята Норти были сданы на хранение в посольство, сопровождаемые оскорбительными заявлениями. Англо-французские спортивные события отменили. Лицензии на ввоз рождественских пудингов не были предоставлены. Грейс, конечно, вышла из себя. Она объявила, что собирается выкачать из своих жил английскую кровь и заново наполнить их из банка крови Седьмого парижского округа.
Альфред отправил в Министерство иностранных дел тревожный отчет, но ему заявили, что эти волны враждебности набегают и отступают и их не надо принимать всерьез. Филип, однако, заметил, что никогда не видел, чтобы две старые дамы так злились друг на друга.
Глава 21
Ни в какое время года не бывает Париж так прекрасен, как в начале декабря. Существует любопытное освещение, специфичное для Иль-де-Франса и правдиво передаваемое живописцем Мишелем, которое выявляет все оттенки, от бледно-желтого до темно-синего, и подразумевается в бежевом и сером цветах пейзажа и зданий. Река превращается в стального цвета полноводный поток, под стать громадным тучам, катящимся над ней. Поскольку, в отличие от поры жатвы и первых теплых дней весны, это время не из тех, что вызывает почти животное стремление к полю и лесу, то вы можете сидеть у огня, смотреть в окно и мирно наслаждаться картинами природы. Однажды днем в Зеленой гостиной я занималась именно этим, с удовлетворением размышляя о том, что до конца недели у нас нет светских мероприятий (они отменились, причем недавно). Я писала тете Сэди, сообщая ей новости обо всех нас, и особенно о ее внучке Норти, но мое перо зависло в воздухе, потому что я замешкалась, подыскивая какой-нибудь любопытный факт для концовки.
Неожиданно мое внимание привлек какой-то шум снаружи, непонятный гомон. Я подошла к окну, взглянула вниз, в сад, и поразилась тому, что там увидела. На лужайке собралась большая толпа, подталкиваемая вперед все нарастающей массой других людей, напиравших с авеню Габриель. Между толпой и домом, подобно ленивым служанкам, вяло помахивающим пыльными тряпками, несколько полицейских без энтузиазма манипулировали своими пелеринами. На данный момент они удерживали толпу под контролем, но чувствовалось, что по-настоящему решительный напор легко их сметет. Когда в Версаль нахлынули торговки рыбой [126], первым побуждением королевы было найти своего мужа. Такое же намерение возникло теперь и у меня. Альфред же, подобно Людовику XVI по аналогичному поводу, искал меня. Мы потеряли несколько минут, разыскивая друг друга в громадном доме. Я побежала в канцелярию – он оттуда уже ушел и обнаружил Зеленую гостиную пустой. Вскоре мы встретились в кабинете Норти, рядом с приемной наверху лестницы.
– Сходи в детскую, дорогая, – велела я ей, – и принеси Чанга. В саду какой-то бунт. Нам лучше держаться всем вместе.
– Французы сыты этим по горло, и я их вовсе не виню, – произнес Альфред. – Я написал в своем последнем донесении, что так все и закончится; и вот, пожалуйста. Может, это и неплохо, поможет встряхнуть оба правительства и заставит одуматься. А тем временем, надеюсь, хулиганы вспомнят, что личность посла священна, а территория посольства неприкосновенна.
– Насчет территории они не вспомнили. Они погубили все наши чудесные кустарники – сходи и посмотри.
Мы вернулись в Зеленую гостиную и стали смотреть из окна на бунтовщиков.
– Я подам жалобу. Полицейские силы, на мой взгляд, несостоятельны. Что они там кричат? Звучит как лозунг.
– Послушай… нет, я не могу разобрать. – Мятежники вроде бы выкрикивали два слова и топали в унисон.
Задыхаясь, вбежал Филип – он явился из
