разумеется, есть, с большой белой ванной, и в кранах течет как холодная, так и горячая вода.
— Отлично, тогда набирай мне ванну, будешь меня отстирывать и отмывать от тюремного амбре.
— Что касается стирки, позвоню вниз, — усмехается Гадюка, — Чтоб кого-нибудь прислали за твоей одеждой… ну а отмывать… деваться некуда, придется отмывать.
Она набрала мне в ванну воды и, когда я разделся, отнесла мою одежду за дверь и кому-то передала. Затем вернулась в ванную комнату и взяла в руки мочалку и мыло.
— Гадюка, ты же костюмчик свой ухайдакаешь.
— Ну извини, Кротовский, специальной одежды для твоей помывки у меня нет.
— Тогда просто раздевайся, — просто сообщаю ей и добавляю в шутку, — Но кружевной фартучек не помешает.
— Как прикажешь, — серьезно отвечает Гадюка и выходит из ванной.
Я хотел ей крикнуть, что могла бы раздеться и здесь, но не успел. Через минуту вернулась уже раздетая, держа в руках фартук, какой носят домработницы.
— У меня тут девка ходит убираться, — говорит Гадюка, — Кружевов на нем, правда, нет…
— Сойдет, надевай.
— А туфли? Туфли снимать?
— Как хочешь. Можешь, не снимать. Но если они потом станут влажными, претензии не ко мне.
Гадюкина начала меня намыливать. Фартучек быстро пропитался водой и прилип к ее телу.
— Кротовский, расставь немного коленки, — от горячего пара, идущего от воды, на лбу у нее выступила испаринка, — Я тебя там тоже намылю.
— Ради такого дела я готов подняться в полный рост.
Поднимаюсь на ноги, Гадюка мылит и «там тоже»
— Понежней, Гадюка… вот так… уже лучше… а вот так еще лучше… воду смой с него, а то мыла наглотаешься…
Через час я был отмыт и почти отомщен. Припомнил Гадюке все, что она вытворяла со мной в тюремной камере. Мою одежду еще не вернули, поэтому накинул Гадюкинский халатик, переместился в ее спальню и развалился на мягких перинах. Красота.
Гадюка притащила поднос с кофе и булками. Я бы съел чего посущественней, но и то неплохо. Ей я разрешил снять мокрый фартук, теперь она полностью голая, стоит передо мной чуть не постойке смирно.
— Присаживайся, чего ты из себя служанку безродную изображаешь.
— Может, мне так хочется. Чего ты, Кротовский, не понимаешь? Ладно, присяду… даже кофе с тобой выпью.
М-да. Гадюка у нас та еще любительница ролевых игр. Причем, она любит так, чтобы поострее… чтобы с перчиком…
— Что-то мне надоело тебя все время Гадюкой называть. Может, лучше уж по имени?
— Я ненавижу свое имя.
— О как. Ну давай придумаем тебе другое.
— Не нужно ничего придумывать, в детстве мне дали тайное имя… Ева.
— Красивое имя.
— Согласна.
Она подсела ко мне поближе и начала водить пальцем мне по груди и по плечам.
— Ты так окреп, — сказала она, — Раньше хилый был. А теперь такие мускулы.
Походы в межмирье даром не проходят.
— Расту потихоньку… Скажи мне, Ева.
— Спрашивай.
— Как так вышло, что никто, даже Филиппыч, не знал, что ты состоишь в клане Кротовских?
— Это случилось с моим прадедом давно еще до Войны Великих Домов.
— Так, минуту, — цепляюсь за сказанное, ибо я перечитал Белкинские конспекты, но ни про какую войну домов там даже не поминалось, — Что еще за война?
— Ты совсем не знаешь историю… своей семьи?
— Совсем. И в учебнике истории об этом не было.
— В учебниках о таком не пишут. Потому что учебники истории пишут победители.
— Спорить не стану.
— Было два великих дома. Дом Лица и Дом Изнанки. По названию можешь догадаться, как они делили сферы влияния.
— Догадаться нетрудно. И судя по тому, что Мышкин крышует добычу макров, лицевой дом победил?
— Все верно. Твой клан входил в Дом Изнанки и все потерял… почти все. Твоему деду оставили фабрику, чтоб совсем уж в нищету не загонять…
— Понятно, но жадный Мышкин хочет и это забрать.
— Хочет. И, я так думаю, заберет.
— А император? Он тоже входит в лицевой Дом?
— Нет. Императорский клан всегда стоял над домами. Вроде разводящего.
— Понятно.
— Кстати, Белкины тоже входили в Дом Изнанки. Я думала, ты в курсе, и поэтому опекаешь девчонку.
— Не в курсе. С Белкиной как-то само вышло.
— Видать, не совсем «само». Судьба свела.
— Ого, Ева, ты веришь в судьбу?
— А почему бы и нет… — отвечает неопределенно и нехотя.
— А Гадюкины? В какой Дом входили?
— Ни в какой. Гадюкины ходили своими тропами, — она усмехнулась, — Пока мой прадед не перешел дорогу твоему прадеду.
— И что потом?
— Ты же умный, Кротовский. Сам уже догадался… ну ладно. Твой прадед одержал верх, моему предку пришлось вступить в клан Кротовских.
— А что было потом? Это явно не вся история.
— Не вся, — Ева вздохнула, — Мой прадед был очень гордым и решил нарушить клановую присягу. Но добился только одного. Старый Кротовский согласился никому не рассказывать, что Гадюкины вошли в его клан.
— Так твой прадед легко отделался?
— Он-то, может, и легко. А вот на мне аукнулось. Теперь по женской линии у нас передается Гадюкинское проклятье «три семь».
Три семь… три семь… где-то мне попадалось сочетание этих цифр, ах да, конечно. Сама Ева у нас описана справкой: «магия ядов 3:7»
— Семерка — это магический потенциал, — продолжает она, — И я родилась с семеркой. Неслабый потенциал, как считаешь?
— Насколько мне известно, это очень большой потенциал. Сам император у нас имеет девятку.
— Все так. Потенциал отличный. А суть проклятия в том, что выше третьего уровня женщины в нашем роду не поднимаются.
Он оно что. А еще, помнится, подумал тогда, что Гадюкина не слишком старается развивать свою магию, а это довольно странно. Она дама весьма амбициозная. А тут оказывается, проклятие. Во мне зашевелился параноидальный червячок, и я поставил чашку с кофе обратно на поднос. А ну как там опять какая хитрая отрава?
Мой жест от нее не ускользнул.
— Напрасно ты так, Кротовский. Да я бредила мыслью, что если тебя убить, проклятие может исчезнуть, но… может и наоборот выйти. Может выйти боком, как это вышло моему предку.
— И все-таки ты решила рискнуть. И
