— Я люблю, когда все карты открыты, — сказала Фирюза после пары затяжек. — Вы ведь русский, правда? Хоть и скрываете это, пытаясь говорить с акцентом.
— От вас ничего не утаишь, — игриво ответил я. — И вы — тоже, не правда ли?
— Вроде интеллигентный человек, а занимаетесь таким непочтенным делом, — сказала она. — Ведь это очень опасно, верно?
— Да как вам сказать... Пока Бог миловал.
— Да, я русская! — сказала она с вызовом. — Вернее, наполовину татарка. Меня зовут Фарида, а Мансуров потребовал, чтобы я сменила паспорт, поскольку его родня Фариду не вынесла бы.
Она прыснула смехом, весело взглянув на меня.
— Смешно, правда? Кстати, Делара тоже не принадлежит к титульной нации, да будет вам известно... Слушайте, а почему я вам все рассказываю, хотя вы почти ничего не спрашиваете?
— Профессия, — сказал я. — Мое дело выслушивать, ваше дело рассказывать.
— Ах вот оно что, — вздохнула она. — КГБ, что ли? Ну все, доигрался мой Мансуренок... Или все-таки вы хотите за это деньги?
— Мне нужна информация, — сказал я. — Дело спешное, пленка стоящая, и хотя мне, конечно, противно этим заниматься, но надо. Разговор идет о жизни сотен людей.
— Это вы о чем? — Она стряхнула пепел прямо на ковер.
— Взрывы в метро, слыхали об этом? — спросил я.
— Ну конечно. По-моему, это ужасно! Я видела по телевизору... Слушайте, не хотите ли вы сказать, что мой Мансуров к этому причастен?
— Пока нет.
— А при чем здесь вообще Россия? — спросила она. — Взрывают же не в Москве?
— После каждого взрыва в Баку следует акция в Москве.
— Ах вот в чем дело. — Она снова закурила. — Я сама-то москвичка. Мансурик подобрал меня в гостинице. Ну вы понимаете... Влюбился. Я, признаться, тоже. Мы просто не могли друг без друга. Но профессия обязывает. Я говорю о нем, не о себе. Все время где-то пропадает, весь на нервах... Знаете, как он переживал, когда мы вместе смотрели эти трупы, эту кровь на рельсах... Его трясло, он чуть не плакал. А сейчас еще занялся этими пленными, нашими мальчиками в Чечне. Тоже все на нервах, бешеные деньги уходят черт знает кому... Его там обманывают, водят за нос. И если вы мне скажете, что он устраивает эти взрывы и поджоги, — нет, я не поверю! Слушайте, у вас выпить не найдется?
Я налил ей вина.
— Господи... а простой водки у вас нет? Вот он, — она мотнула головой в сторону экрана телевизора, где только что резвилась с любовником, — тоже мне все время наливает то шампанского, то божоле... И не скажешь ведь ему: не найдется ли у вас в посольстве обычной водки!
Я налил ей водки. Она выпила треть стакана, зажмурившись.
— Ну так сколько вы хотите за эту кассету? — спросила.
— Вы не поняли меня, — сказал я. — Мне нужна информация, которая поможет предотвратить гибель людей. Взрыв может последовать уже сегодня.
Она ахнула, прикрыв ладонью рот.
— Все-таки думаете — Мансуров?
Я пожал плечами.
— Может, мне ему позвонить? Не знаю, где его сейчас носит...
— Вы уверены, что он не причастен к этим акциям?
— Нет, на него это не похоже, — серьезно ответила она. — Он был очень ошарашен тем, что мы видели... Но от него здесь многое зависит — тут вы правы.
— Вы его любите?
— Хотите сказать, что я его выгораживаю?
— А свою родину? — спросил я. — Россию? Любите?
— Взываете к моим патриотическим чувствам? — усмехнулась она. — Хотите, чтобы я шпионила за своим мужем? Предавала его?
— А это? — Я кивнул на телевизор.
— Это другое, — сказала она. — Это измена, но не предательство. Есть разница. Он бы мне тоже изменил с этой Деларой, если бы она ему позволила.
— То есть у вас к нему нет претензий? — спросил я, глянув на часы.
Она пожала плечами, впервые ничего не ответив.
— Значит, кассета остается у меня, пока вы будете думать? — спросил я.
— Ну вы же интеллигентный человек, вы не станете это никому показывать.
— Как знать, — сказал я серьезно. — Очень многое поставлено на карту. Человеческие жизни в том числе.
Она окинула меня напряженным взглядом.
— Ладно... — сказала, — мне тоже не нравятся эти его шашни с чеченцами. Русские там гибнут, а он с ними пирует. И с Деларой этой... — Она себя накручивала, ожесточала. — С ума сбрендил совсем. Я разве хуже этой особы? Я на десять лет моложе ее. Она старуха! Ну умеет себя подать, предложить, а когда нужно — отказать, но все равно — старуха.
— Вы хотели сказать про чеченцев, — вернул я ее к главному.
— А что ему будет? — спросила она. — Что вы ему сделаете, хотела бы я знать.
— Ничего, — ответил я. — Ведь мы не в России. А здесь ваш муж — могущественный человек...
— У вас мало времени? — спросила она, увидев, что я снова глянул на часы. — Прямо не знаю... Он может, конечно, позвонить, сказать кому-то там, чтобы не взрывали... Но если они уже все подготовили, не спрашивая его? Может такое быть?
— Сейчас все валят на чеченцев, — сказал я. — Как будто, кроме них, некому.
— Вот-вот, — согласилась она, — или на моего Мансурова. Но я не могу звонить отсюда, понимаете?
— Ваш сотовый в машине? -Да.
— Могу я с вами пройти к машине и с ним поговорить?
Сомнение отразилось на ее лице, она усиленно решала: что делать, как быть?
Я не знал, как ее подтолкнуть к решению. Вернее, знать-то знал, но не был уверен, что она не замкнется или — еще хуже — не обманет меня. Она сама прервала затянувшуюся паузу:
— Для Россия я, конечно, постараюсь... У меня ведь что получилось. С этим бельгийцем сошлась, чтобы Мансурику отомстить, а потом узнала, что ничего у него с Деларой не было... А эти чеченцы его на меня косятся, кто, мол, такая, не русская ли? Ну и пожалуйста! Русская так русская! Могу вам поведать все, что знаю. А вы уж там как хотите. Можете даже кассету оставить у себя. Наплевать!
2
Убийцы здесь, вот они, думал Володя, теряя сознание. Куда меня тащат? Ох, и пьют же они здесь. И кто тащит? Тимур, которого я сам должен тащить в тюрягу, хотя у меня никаких пока доказательств... Этот Тимур меня самого спокойно бы зарезал, но слушается хозяина. А тот велел оттащить меня в номер. Этот Гоша, помнится, сказал, что сам Тимура боится...
— Я сам, сам... — Володя пытался встать на ноги, но Тимур по-прежнему тащил его по коридору, которому не видно было конца.
Ну почему все так? Почему? Почему тот, кого я подозреваю в убийстве двух человек, помогает мне? Я не должен, не имею права принимать от него помощь! Вот если окажется, что ошибаюсь...
— Ошибаешься... — сказал Тимур, оглянувшись. — Как есть ошибаешься.
Я думаю или говорю вслух, задался вопросом Володя. Я опять напился, мне нельзя столько пить, но попробуй откажись...
— Нельзя отказываться, — снова послышался голос Тимура. — Грех, говорят, на поминках отказываться. У нас, дагестанцев, хоть мы и мусульмане, на поминках водку не пьют, а все равно грех отказывать хозяину.
Ага, он дагестанец, они там режут жертвенных животных, сам видел в кино... Именно у него такая большая ступня.
— У меня предки пастухи, — сказал Тимур. — Уже недалеко осталось до твоего номера. Очень ты разговорчивый. Посадить меня хочешь?
— Не понял... предки у тебя пастухи? — спросил Володя, прикрывая глаза, чтобы не видеть, как все двоится и кружится. Они в баскетбол играли? Почему нога такая большая?
— Ты не того ищешь, — сказал Тимур, когда они добрались наконец до дверей номера. — Тебе велено убийцу Еленки найти.
— Их пусть ваши ищут! — сказал Володя. — Если найдут. Что я, ясновидящий, что ли? Никаких фактов и доказательств, одно наитие... У тебя есть кроссовки?
— Есть, есть... — ответил Тимур, внося на руках в номер Фрязина. — И кроссовки есть... И все другое.
Усадил Володю на стул.
