Во всем мире их будет только двое – она и ребенок. И больше никого.
А теперь Джемма передумала.
И вся эта благостная картинка, весь этот солнечный свет будто провалились куда-то, и Кэт вернулась в выжженную землю памятных записок, прозрачных кабинок-офисов, бракоразводного процесса и пустого дома, где по вечерам тебя никто не ждет.
Лучше уж тогда остаться навсегда холодной, чем ощущать такое вот тепло.
Кэт сидела в шумном ресторане, в голове гудело от шампанского, перед ней на тарелке таял тошнотворный кусок шоколадного торта, несколько секунд она не ощущала совсем ничего, и внезапно на нее налетел ядовитый ураган.
Это было совершенно детское разочарование.
Это было унижение: «Ха! Ну и кто выглядит сейчас дурой?»
Это были самодовольно поднятые брови Лин.
Это было завтра. И послезавтра.
Это было потому, что четырнадцатилетняя Кэт Кеттл подумала когда-то, что она неудачница.
Да мало ли что это могло быть, только от волнения голова у нее пошла кругом, и уже потом она так и не вспомнила, как вскочила на ноги, что говорила, что держала в руке; она помнила только, что швырнула этот предмет на пол и заорала:
– Вы обе испортили мне жизнь!
А потом вдруг в ее голове раздался голос Максин: «Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко».
Вот она и зашла…
Из живота Джеммы торчала вилка.
Кровь!
Первая мысль была: «О господи! Я же ее убила…»
Вторая: «Сейчас меня стошнит».
Затем в ушах зашумело.
А потом она обнаружила, что лежит на полу, половина лица и ухо ужасно болят, во рту металлический привкус.
Оливия опустилась рядом с ней на колени:
– Ничего страшного. Вы упали в обморок. Как вы себя чувствуете? Сильно ударились?
Вокруг себя Кэт видела только икры ног.
– Не волнуйтесь! Скажите ей, чтобы не волновалась! Милая, не волнуйтесь, ТОЛЬКО не волнуйтесь!
– «Скорая» уже едет! Ш-ш-ш… Это не сирена?
– А полицию вызвали? Я видела! Она прямо напала на нее!
– Вы слышали? Они сестры! Невероятно!
«Я ее убила?» – хотела спросить она, но в рот будто мраморной крошки насыпали.
– Все прямо с ума сходят! – радостно заявила Оливия.
– Ах, Лин… – Это была Джемма. Она была совершенно спокойна. – По-моему, начались схватки…
У Оливии смешно опустились уголки рта.
Вокруг стола послышались вздохи и перешептывания. Кэт видела, как пара мужских туфель осторожно отступила на пару шагов. Она слышала, как Лин спрашивала с необычной для нее паникой в голосе: «Здесь есть врач?»
Кэт начала молиться – горячо, сбивчиво: «Господь Иисус, Святой Дух, Матерь Божия, каждый по отдельности и все вместе… Умоляю, не допустите, чтобы и этот ребенок умер!»
– Я врач, – отозвался кто-то.
– Ее не нужно приводить в сознание, – добавил кто-то еще.
– Правда, схваток у меня пока не было, – задумчиво рассуждала Джемма вслух. – Так что, может быть, я и ошибаюсь…
– Помошите, пошалуйста, – прошепелявила Кэт, ощущая привкус крови. Оливия взяла ее за запястья и поставила на ноги.
– А вот и директриса! – Оливия как будто веселилась от души. – Она сейчас просто с ума сойдет. Послед и все такое прямо здесь, на полу…
Это была та самая элегантно одетая женщина, которая любезно проводила их к столику в начале вечера. Сейчас она с нескрываемым презрением посмотрела на Кэт и руками стала раздвигать людей:
– Прошу расступиться… «Скорая» сейчас приедет.
Люди послушались. Все торопились вернуться к своим столикам, чуть застенчиво, взволнованно и негромко переговариваясь друг с другом.
Через десять минут в зал прошли санитары, распространяя вокруг волнение и уверенный авторитет, как кинозвезды, непринужденно входящие в зал для пресс-конференции.
Лин обратилась было к ним, но Джемма перебила ее, быстро заговорив деловым тоном:
– У меня срок через две недели. Я только вчера ходила к врачу, и она сказала, что, возможно, у меня начнутся легкие схватки. Не знаю, то это было сейчас или не то… Вокруг матки ведь много всякой ткани, да? От вилки ребенку ведь ничего не будет?
– Вряд ли, – согласился санитар. – Для этого она должна проникнуть очень глубоко. По-моему, она кожу только повредила, и все. Давайте-ка давление померим!
– Мне кажется, нужно послушать сердце ребенка, – резко сказала Джемма. – Вот что, по-моему, вам нужно сейчас делать.
Кэт про себя отметила, что Джемма говорит точно как Лин.
Или как Максин.
Или как чья-нибудь мама.
Кэт молча придерживала рукой свою челюсть и смотрела через окно машины на городские огни. Молодой человек, который сидел за соседним столиком и любезно нес сумку Джеммы, вез теперь их в больницу. Кэт не знала и знать не хотела, где была та девушка, что пришла с ним.
Он представился Кэт, но его имя тут же вылетело у нее из головы. Он казался ненастоящим. Да никто не казался настоящим. Будто от всего мира ее отделяет мутная перегородка. Все было не важно, кроме здоровья Джеммы и ребенка. Половина лица страшно болела, и Кэт странно осознавала каждый свой вздох.
Кэт слышала, как Лин, сидя на переднем сиденье, разговаривает с Максин по телефону.
– Да, я помню, что у нас день рождения. Вот поэтому…
– Да, я не забыла, сколько нам…
– Нет, мама, мы не пьяные. Ну, разве что чуть-чуть…
– Да, вилкой. Вилкой для фондю. Фондю из морепродуктов.
– Да, нам очень понравилось!
– Немного повздорили, мам. Потом объясню…
– Ладно, может быть, не так уж мало. Только…
– Ну, вообще-то, да… Весь ресторан, наверное, видел. Но…
– Наследный принц Альфред.
– Хорошо. Пока. – Лин положила трубку, обернулась и посмотрела на Кэт. – Мама сказала, чтобы мы были поосторожнее, что она нас любит и уже едет.
Кэт непонимающе уставилась на нее, а Лин фыркнула:
– Шучу, шучу!
Молодой человек за рулем закашлялся. Кэт прижала салфетку ко рту и отвернулась к окну. Лин теперь говорила совершенно как Джемма. Мир перевернулся вверх тормашками.
У входа в больницу Кэт безмолвно вышла из машины, захлопнула дверь, прищурилась от яркого света и услышала приглушенный шум: звонили телефоны, беспрерывно визжал ребенок, быстро и в разных направлениях двигалось множество людей.
Лин, кажется, успела подружиться с этим случайным человеком из ресторана. Кэт видела, как она наклонилась к окну и о чем-то долго и горячо говорила, а потом выпрямилась и помахала ему на прощание.
Она показала сестрам несколько визитных карточек, сложенных веером.
– Он ландшафтный дизайнер, свадебный фотограф и к тому же личный тренер! – громко провозгласила она, как будто это было исключительно интересно. – У него было свидание с незнакомкой, из которого, по-моему, ничего не вышло.
Кэт пожала плечами.
Лин убрала карточки в бумажник.
– Так, давай-ка узнаем, что там с Джеммой, а потом пусть тебя осмотрят, не прикусила ли ты язык.
Кэт опять пожала плечами. Наверное, ей нужно умолкнуть навсегда. Всем тогда будет проще.
– Это вы? Лин, Кэт?
Сестры обернулись. Им навстречу шел Чарли. На нем были перепачканные грязью спортивные штаны, майка и черная круглая шапочка. Он был мокрый от пота и очень взволнованный.
– Я тут еду с регби, а сестра ваша мне звонит – первый раз за полгода, – начал он. – Звонит и спрашивает, как работает лампочка. Я начинаю объяснять. Думаю, что это Джемма, понимаете? Она всегда такие смешные вопросы задавала. И вдруг начинает рыдать так, будто у нее сердце разрывается, и говорит, что звонит из больницы, что вот-вот родит и что, может быть, я приеду и помогу ей дышать, если, конечно, не сильно занят. Вы, девушки, совсем ку-ку или как?
– Без вариантов, совсем, – подтвердила Лин.
Очень итальянским жестом он поднял обе руки ладонями вверх:
– Ни фига себе! Она, значит, дает мне от ворот поворот, ни слова не говорит, что беременна, и здрасте – езжай к ней в больницу, помогай, видите ли, дышать!
– Все так, – согласилась Лин.
– А я откуда знаю, как это делать? – Лицо его выражало совершенный ужас. – Для этого дела всякие там классы есть, курсы. Книжки. Видео. Я хочу знать, как это делается!
Лин расплылась в сияющей улыбке:
– Держишь ее за руку. Знаешь, как в кино…
– О боже! – Он стянул шапочку, провел рукой по волосам и глубоко вдохнул. – А она как, нормально?
– Был небольшой инцидент, но сейчас вроде бы все хорошо.
Только теперь Чарли взглянул на Кэт и на перепачканную кровью салфетку. Кэт смотрела в землю, делая вид, что еще не все сказала.
– Случилось что-нибудь?
– Давайте зайдем, узнаем, что там, – предложила Лин.
Лин и Чарли ушли в поисках начальства, а Кэт уселась на зеленый пластмассовый стул и начала тяжелый разговор с Богом.
Ей хотелось только одного: чтобы с Джеммой и ребенком все было хорошо. Это была совершенно разумная просьба. Ей хотелось, чтобы одно особенное дело осталось без последствий.
