Военный космопорт Внуково-К встретил высоченным, до небес, забором, запахом горелого ракетного топлива, краски и прелой листвы. Широкая бетонная дорога обрывалась у огромных ворот, которые напоминали такие же на заводе имени Лебедева. Прожектора, собаки, охрана, небольшой «шлюз», в котором досматривали грязные фуры — если бы не логотип Флота (белый первый спутник на фоне красной звезды) да форма офицеров, очень похожая на военно-морскую, то было бы очень легко ошибиться.
— Что за поручение? — спросил красномордый проверяющий с огромными щеками, ниспадавшими на мичманские погоны.
— Важное, — ответил я, допустив в голосе ровно столько сарказма, чтобы это не было обидным, но в то же время заставило от меня отстать и выключить синдром вахтёра.
— Все важные! — заключил красномордый. — Что-то вы первый пехотинец, который с поручением на «Гагарин» летит, — я чувствовал, что неприятен этому огромному жлобу. Клонов никто не любил, их даже за людей не считали, поэтому и портили жизнь как могли.
— Товарищ мичман, вы склоняете меня к разглашению государственной тайны? — спросил я намного громче, чем следовало, и с удовлетворением увидел, что краснота спала с лица моего оппонента, уступив место аристократической бледности: слишком уж много упёрлось в нас заинтересованных взглядов.
— Ну что вы, нет конечно, — мичман косился в разные стороны, поворачивал голову, но все делали вид, будто ничего не услышали. — Виноват, товарищ лейтенант, — лебезит, сволочь, боится, что донос напишу. — Служба такая. Проходите!
Дверь КПП открылась, выпуская меня наружу — в холодное и пасмурное осеннее утро. Вдалеке, где колоссальное бетонное поле, усеянное армейскими грузовиками и оранжевыми тягачами, уходило за горизонт, взмывали в небо, словно гусиные клинья, запущенные могучими Гауссовыми катапультами, десятки маленьких космических трудяг — ПАЗ-ов. Я уже сталкивался с ними и, увидев впервые, подумал, что надо мной издеваются. Корпус и кабина выглядели точь-в точь, как у старого дряхлого «пазика», тысячи которых в моё время колесили по дорогам шестой части суши.
Круглые фары, двери, от которых постоянно дуло, сиденья, обтянутые вечно ободранным дерматином, а на лобовом стекле — неизменная бахрома сверху и картонка с написанным от руки маршрутом: «Внуково-К — БАРК Гагарин». Вместо колёс — маневровые дюзы. И всё это установлено на платформу из грубо сваренной стальной рамы, четырёх твердотопливных ускорителей и нескольких простейших рулей. На крыше блестела чёрная стальная шайба, скрывавшая парашют.
Поначалу я искренне не понимал, как ЭТО могло летать в космос и перевозить пассажиров, но потом оказалось, что и аэродинамика этого агрегата была несколько подправлена, и корпус делался не из фанеры и жести, а из стали и огнеупорной керамики, и стёкла были в четыре слоя. А за дверью — той самой дверью, за которой начинались высокие ступеньки, погубившие не одно поколение бабушек, — располагался небольшой, но всё-таки полноценный шлюз. Смешно, но эти странные летательные аппараты изначально планировались, как временное решение: просто не было своей программы, вроде «шаттла», не было производственных мощностей, не было специалистов, способных в короткий срок наладить производство принципиально новой машины, а грузы и пассажиров на орбиту доставлять было жизненно необходимо. Вот и выкрутились, доработав напильником древнюю технику и адаптировав её под современные нужды. Кто же знал, что модель получится настолько надёжной и удачной, что её будут ставить в один ряд с Т-34 и автоматом Калашникова?
Взвешивание перед полётом, очередная проверка багажа, краткий инструктаж и, наконец, посадка — всё в стальном ангаре, где гулял ветер, завывавший в балках под потолком. Суеты тут было не меньше, чем на давешнем Парижском аэродроме, и люди точно так же работали на износ, в режиме постоянного аврала, и тем самым создавали себе ещё больше трудностей, которые героически преодолевали.
Но сейчас я наблюдал за всем отстранённо: успел продрогнуть на ледяном ноябрьском ветру и больше всего на свете желал попасть хоть куда-нибудь, где не дует и можно согреться. Офицерская шинель была мне великовата и почти не удерживала тепло: казалось, внутри неё гуляют сквозняки не хуже, чем снаружи. Со мной летели какие-то офицеры, но это были флотские — и держались они особняком. Как же, как же, не пристало космическим богам даже стоять рядом с пропылённой пехотой, а то, не дай бог, ещё заразятся чем. Пазик подали к платформе через полчаса, когда я уже устал притопывать ногами, разминать руки и подпрыгивать на месте, дабы хоть как-то разогнать кровь. К дверям протолкалась толстая тётка с короткими фиолетовыми волосами, которые очень гармонировали с фиолетовым же пуховиком.
— Так! — визгливо объявила она. — Готовим проездные документы! И если увижу, что кто-то на дюзы ссыт, в автобус не пущу! Гагарины хреновы, это уже лет сто как не смешно!
Я не знал, о чём она говорила, но, судя по ехидным ухмылкам космонавтов, те очень хорошо понимали, в чём дело. Двери открылись, я поднялся внутрь и, забравшись в конец салона, плюхнулся в жёсткое кресло. Ремни, регулирование подголовника, попытка поставить ноги хоть сколько-нибудь комфортно — пространство между сиденьями оказалось узким и мои колени не помещались. Впрочем, я не знал ни одного человека старше десяти лет, которому было бы удобно сидеть в Пазике.
Офицеры рассаживались и пристёгивались, тихонько кряхтя и потирая ладони, — им тоже было холодно. Пилот в странном шлемофоне занял место за штурвалом, на рукояти которого я с удивлением разглядел пластмассовую розу в шарике оргстекла. Флотские оживились:
— Командир, а стоя возьмёшь? Мы без билета, зайцами.
— Передайте за проезд!
— У магазина остановите!
Но смех быстро прервала давешняя тётка-контролёр. Она ворвалась в автобус, потрясая сморщенным кулачком.
— Кто?! Кто это сделал?! Предупреждала же!
Офицеры жизнерадостно заржали, и тётка, покраснев от бессильной злости, ретировалась. Оранжевый тягач с мигалками оттащил нас к «гильзе» — здоровенной цилиндрической штуке, в которую устанавливался челнок перед тем, как в длинной-предлинной трубе его разгоняли до неимоверной скорости и запуливали на достаточную для включения двигателей высоту.
Гильза захлопнулась, включилось освещение в салоне. Мир накренился, и вскоре я обнаружил, что лежу на спине, глядя вверх, в лобовое стекло, где далеко-далеко виднелось малюсенькое серое пятнышко неба.
— Готовьсь… До старта три… — пробубнил пилот больше для себя. Я внутренне сжался в предвкушении перегрузок, тело заранее заныло. — Два. Один. Пуск!
В глазах потемнело: должно быть потому, что они, судя по ощущениям, переместились куда-то в район затылка. Точно так же, как и остальные внутренние органы — казалось, их размазало с обратной стороны спины. Однако буквально через несколько секунд — надо сказать, очень долгих и болезненных — стало гораздо легче. Небо, очень быстро из серого пятнышка превратившееся в огромное, бездонное и пронзительно-синее полотнище, постепенно чернело, на нём проявлялись первые звёзды.
Я никогда раньше не видел космоса и сейчас чувствовал ни с чем несравнимый трепет от столкновения с настоящей бесконечностью — пустой, холодной и враждебной. Это небо не имело ничего общего с тем, что я наблюдал у себя над головой в течении всей жизни. Даже когда оно было закрыто тучами, даже во время сильного ветра, дождя и бурана я не чувствовал себя настолько маленькими и слабым.
Сейчас небо не пыталось меня убить, но оно было совершенно равнодушно и чуждо самой человеческой природе.
Рёв ускорителей стих, превратившись в негромкий говорок, а затем и вовсе в едва слышный шёпот. Немигающие звёзды проявлялись всё сильней и выглядели, как серебряные гвозди, вбитые в чёрное полотно. Присмотревшись, я понял, что некоторые из них ближе, чем казалось изначально, да и силуэты были знакомы.
Флотилия, висевшая на геостационарной орбите над Москвой, состояла из пары десятков кораблей, крупнейшим из которых был большой ракетный авианесущий крейсер «Юрий Гагарин» — флагман, краса и гордость страны советов. Вытянутый, сплющенный сверху и снизу, с длинной «палубой» и угловатыми надстройками в корме, с шипами антенн и куполами сенсоров, он был чем-то напоминал морские авианосцы — прекрасный, словно высеченная из мрамора скульптура, огромный и смертельно опасный. Во время Лунной кампании он разворотил всю обратную сторону спутника, где располагалась крупная база НАТО, но и сам получил серьёзные повреждения — некоторые фрагменты корпуса, были, словно корочкой на ране, покрыты строительными лесами.
Немного дальше на орбите висели длинные полукруглые оборонительные мониторы, похожие на цепочку сцепленных друг с другом железнодорожных вагонов, ощетинившихся разнокалиберными дулами и жерлами.
