Немного дальше на орбите висели длинные полукруглые оборонительные мониторы, похожие на цепочку сцепленных друг с другом железнодорожных вагонов, ощетинившихся разнокалиберными дулами и жерлами.
«Гагарин» увеличивался в размерах, и я с трепетом осознал, какой же он на самом деле огромный — стальной исполин нависал над нами, как небольшая планета, усеянная кратерами ракетных шахт и стартовых катапульт. Топливо в ускорителях закончилось, включились маневровые двигатели — маленькие и жужжащие, как электробритва. Поскольку часть тепла от них выводилась в салон, тут же стало жарко. По бокам от нас я рассмотрел несколько быстро движущихся синих огоньков — другие «автобусы».
Странно, но полёт воспринимался, как часть какого-то фантастического фильма. Я многое повидал на экране и настоящий космос оказался не так удивителен, как ожидалось, но когда мы пролетали прямо под крейсером и нас накрыла его чёрная мрачная тень, меня всего затрясло от озарения: чёрт побери, товарищ майор, вы же в космосе. В жалкой тонкостенной скорлупе, сконструированной на основе древнего автобуса, летите выполнять задание, от успеха которого зависит исход вооружённого переворота и судьба целой страны. А если учесть, что страна теперь занимает не одну шестую, а две третьих суши… От подобной ответственности кому хочешь станет не по себе.
Я посмотрел на немигающие звёзды и, отругав себя как следует, скомандовал успокоиться.
Только концентрация, только логика, только холодная голова и чистые руки. Документы должны быть в порядке — по крайней мере, для образа шпиона, отправленного подпольем Конторы. В голову лезла целая куча всяческих «если», например: что если у маршала будет надёжный канал связи с мозговым центром восстания или с самим Разумом? Что если у него есть стопроцентная уверенность в том, что после восстания он точно получит своё и не пополнит ряды «обманутых вкладчиков»? Что если Разум — и есть Гречко?
Я перебирал в голове все возможные «если», старался пропустить через себя каждую из этих ситуаций, продумать хотя бы примерный план действий, просчитать реакцию оппонентов. Пораскинув мозгами, я пришёл к выводу, что в одиночку не справлюсь, раздвоил сознание и в несколько операций создал собеседника, на котором начал тестировать заготовленные заранее фразы и сценарии развития событий.
Чрезвычайно занятый этим, я не заметил, как мы вплотную приблизились к конечной точке путешествия.
Закрылись гермоворота, автобус жёстко приземлился на стальную платформу. Зашипел впускаемый воздух, и офицеры, услышав это, принялись отстёгивать ремни, громко переговариваясь друг с другом и собираясь у выхода.
— Молодой человек, вы на следующей выходите? — спросил один из них, похлопав стоявшего впереди товарища по плечу с капитанскими погонами. Не знаю, в чём было дело, возможно, в освещении, но я только сейчас рассмотрел, что эти «космонавты» практически дети: никому из них явно не было больше двадцати двух.
Шлюз был очень похож на пенал — такой же длинный, тёмный и тесный. Первые шаги по стальному полу крейсера дались непросто из-за гравитации: приходилось двигаться очень осторожно, чтобы не стукнуться головой о потолок. В воздухе пахло бензином и хлоркой, двигатели «автобуса» тихонько потрескивали, остывая. На выходе нас ждал молодой парень в белом халате, сидевший в «аквариуме» из толстого стекла.
— О, Славка! — радостно сказал один из флотских. — Здоров!
— И тебе не хворать! — ухмыльнулся медик. — Давайте к стене!
Мои попутчики выстроились, я последовал их примеру, правда, не особенно понимая, что вообще происходит.
— Рота, огонь, — пробурчал лейтенант рядом со мной, и его товарищи пару раз тихонько гыгыкнули.
Я испуганно дёрнулся — неожиданно с потолка на нас с шипением устремился белый холодный пар со специфическим запахом. Рефлекторно задержал дыхание и едва дотерпел до конца процедуры: очень не хотелось вдыхать дрянь, после которой на языке оставался отвратительный привкус.
— Скажите, доктор, мой триппер вылечен? — обратился к аквариумному Славке тот самый офицер, который не так давно спрашивал про выход на остановке.
— Не-а, — осклабился тот. — Мужайтесь, скоро ваша пипирка отсохнет и отвалится.
— Ой! — притворно испугался юнец. — И что же, шансов нет?
— Никаких, — медик Слава обрубил надежду на корню. — Понос, судороги и смерть. Идите, не задерживайтесь.
В коридорах и отсеках я чувствовал себя лишним. Корабль и экипаж работали чётко и слаженно, как хорошо отрегулированный механизм, а я был в этом механизме песчинкой, попавшей меж шестерней. Офицеры и матросы тащили службу как могли, а я только путался под ногами.
Внутри Гагарин оказался очень похож на подводную лодку. В отсеках, отделённых друг от друга переборками и овальными люками с красными ручками-колёсами, с трудом могли разойтись два человека. Тесноту порождало рационализированное донельзя использование пространства: повсюду какие-то терминалы, экраны, трубы, лестницы, кабели, углы и ромбы. За первые полминуты путешествия я с десяток раз ударился о выступающие углы корабельного оборудования, неизменно улавливая презрительные взгляды космонавтов. Глупо, но они меня злили.
К моменту, когда я добрался до места назначения, меня несколько раз успели сбить с ног и открыто обматерить сновавшие по коридорам космонавты, которые постоянно куда-то торопились.
— Прокопенко! — заорал в рацию усатый полный черноволосый мичман, когда я проходил мимо. — Где баллоны? Мусор ты космический, я твою маму хорошо знал! В машинном сгною, сволочь! Меня Нестеров на портупею скоро пустит! Баллоны тащи, давление падает!
Чем ближе к маршалу, тем сильнее становилось волнение, хоть я старался этого и не выдавать. Но, несмотря на это, когда, наконец, показался заветный указатель, ноги предательски ослабли, а в глазах потемнело — и прямо перед лицом замельтешили чёрные точки. Мне в спину что-то ткнулось и тут же раздалось виноватое: «Ой!»
— Что с вами, товарищ младший лейтенант? — передо мной вырос старшина — но не пехотный громила, а флотский, низкорослый и щуплый, специально выращенный для того, чтобы без проблем пролазить в люки и не ударяться головой о всякие железки.
— Всё в порядке, — сказал я, вставая едва ли не по стойке смирно. Однако это не помогло: в глазах всё ещё было темно, словно сознание вот-вот меня покинет. Только этого не хватало.
— Сейчас-сейчас, — сержант придержал меня и рявкнул куда-то в сторону: — Дежурный! Дежурный, собака злая! Почему кислорода так мало! Я как зашёл, так сразу почуял, что у вас дышать нечем!
— Так установка накрылась, тащсержант! — пронудел кто-то, пытаясь оправдаться.
— А мне это знаешь по какому месту? Хоть иллюминатор открывай и проветривай! Видишь, человеку плохо? Пойдёмте, тащлейтенант, главное из этого отсека выбраться.
И действительно: стоило очутиться снаружи, в коридоре, что вёл в «номера», как дышать стало куда легче. Сержант откозырял и убежал обратно, а я даже не успел его поблагодарить. Хотя… Стоп! Всё получилось слишком просто и быстро.
Меня раскрыли.
Я шагал по пустому коридору, заложив руки за спину, и обдумывал случившееся. Всё шло слишком гладко с самого начала, и это уже был признак того, что я под колпаком. Во-первых, Палыч специально выдал хреновенькие документы, которые не выдержали бы тщательной проверки. Проверяли их более, чем тщательно, я уверен — флотский снобизм частенько становился непреодолимой преградой на пути представителей других родов войск, решивших попасть на боевой корабль. А «Гагарин» не просто корабль — целый флагман. Во-вторых, все встречные меня материли, а именно этот сержант оказался вежлив и тактичен, даже бросил свои важные космические дела для того, чтобы помочь какому-то недоофицеру. Руки чесались от желания проверить карманы, но тут везде, скорее всего, были понатыканы камеры. И ловушка-то простенькая. Проследить путь, выкрутить воздух на минимум, дождаться, пока непривычный к этому человек начнёт терять сознание, и… И что? Жучок?
Думаю, да.
Поручение у меня для Гречко, и из этого можно сделать вывод, что контрразведка флота желает узнать, какие шашни маршал водит с пехотой.
Или они уже знают это и собираются получить доказательства? Каждый шаг приближал меня к маршалу и оставлял всё меньше времени для размышлений.
Поскольку «Гагарин» изначально проектировался, как флагман, то здесь предусматривалось несколько дополнительных жилых помещений — отдельные каюты-кабинеты на случай, если большие шишки захотят поработать или поговорить в одиночестве. Дежурные с нескрываемым презрением направили меня к одному из них — туда, где по коридорам не тянулись кабели и трубы, а матросы и старшины были не худые, дёрганые и постоянно бегающие между терминалами и манометрами, а откормленные, розовощёкие и держащие осанку. Они охраняли покой своих покровителей с усердием сторожевых собак, и когда я шёл по короткому коридору, провожали меня голодными взглядами. Того и гляди, зарычат и вцепятся в ляжку. У дверей маршальского кабинета стоял целый капитан третьего ранга.
