писали в интернете.
Борьбу я начала с того, что отнесла ноутбук в спальню, положила на колени и, не вылезая из-под одеяла, стала собирать как можно больше фактов о противнике. Я искала в «Гугле» статистику по выжившим, просматривала доски объявлений и форумы, без конца задавала вопросы и лила слезы над историями тех, кто свою битву проиграл.
Какие бы хорошие новости мне ни попадались, запоминалось только самое страшное. Порой голову занимали весьма мрачные мысли: «На кой черт все это нужно? Может, проще смириться, и пусть природа берет свое?»
Однако мне хотелось распробовать жизнь на вкус, побывать там, где не удалось, и сделать то, что откладывалось. Я не была готова сдаться.
Вливая в себя чашку за чашкой травяной чай и глотая закуски с высоким содержанием антиоксидантов, я по крупицам собирала факты про новые методы лечения и альтернативную медицину.
В следующий раз я отправилась в больницу, когда шрам немного поджил, а обритые волосы отросли. Мне облепили лицо влажными гипсовыми повязками: в отделении лучевой терапии сделали слепок головы и мастерили плексигласовую маску, чтобы начать облучение.
Когда маска была готова, я села и положила ее на колени, разглядывая все впадины, трещины и шишки на моей голове. Затем маску прикрепили к столу, а мне пришлось лечь, просунуть под нее лицо и неподвижно лежать, пока специальный аппарат пулял в мою вмятину пучки радиации. И так – пять дней в неделю на протяжении почти двух месяцев.
От сеансов меня ужасно тошнило, я всегда держала наготове пластиковый тазик. Но в основном – просто безмерно уставала и, как следствие, потеряла интерес ко всему, что находилось за пределами больницы.
Я перестала утруждать себя чтением деловых газет или новостями по радио. Вместо этого листала глянцевые журналы да изредка за завтраком включала ток-шоу по телевизору.
Каждый день я глотала по семнадцать таблеток, определявших, когда мне есть, когда пить, в какое время спать и насколько далеко можно отойти от туалета. Я ненавидела лекарства за то, что они ставят мне рамки, и в то же время сознавала, что без них не выжить.
Что бы я ни прочитала в интернете, я не оказалась готова к главному – что борьба с раком начисто лишает женственности. Гормоны вкупе с отсутствием физических нагрузок превратили меня в раздутый шар. Макияж только подчеркивал уродство; накрашенная, я теперь походила на дешевую проститутку, поэтому помада с тушью отправились пылиться в ящик туалетного столика.
Я привыкла видеть себя в зеркале седой. Лодыжки распухли, как у слона, а кожа на левой щеке возле зоны облучения вечно горела и чесалась.
Дорогие увлажняющие кремы, купленные в Париже, легли на полку, и их место заняли дерматологические притирки и средства с алоэ. Вместо прекрасного гардероба от «Гуччи» и «Версаче» я попросила Селену заказать несколько спортивных костюмов. Сменила кутюр на велюр, так сказать…
САЙМОН
Монтефалько
27 июля
За то время, что нам осталось, мы стремились впитать как можно больше впечатлений.
Бывший коллега отца Лючианы – тип с крайне сомнительным прошлым – раздобыл мне поддельный британский паспорт, и мы с детьми отправились колесить по всей Европе, из города в город, отдыхая и любуясь достопримечательностями.
После сеансов химиотерапии, направленных на очаги в почках и желудке, Лючиане стало хуже, и мы укрылись в доме, где днями напролет смотрели старые фильмы с субтитрами с Джимми Стюартом и Одри Хепберн.
Лючиане бесконечно назначали новые анализы и процедуры, порой весьма мучительные; иногда приходилось делать очередную операцию, но болезнь всякий раз немного отступала.
Ужасно стыдясь своего глупого решения – бросить ее и тем самым утереть Господу нос, – я приложил все силы, чтобы ей помочь. Я стал для нее не просто личным шофером и сиделкой, я фактически присоединился к команде ее врачей. Больше не пропустил ни одного приема, хоть врачи и эксперты не слишком радовались моему присутствию, садился с нею рядом и засыпал их бесконечными вопросами, предлагая новые методы лечения и экспериментальные лекарства, о которых читал в интернете. Мне было без разницы: пусть считают меня идиотом. Я пытался продлить жизнь любимой женщине.
Лечение иногда давало жуткие побочные эффекты: Лючиана ходила под себя, руки у нее леденели, и я долго растирал их между ладонями, чтобы хоть немного согреть. Бывало такое, что она целыми днями не вставала с постели, корчась от невыносимой боли в животе. Я мало что мог сделать – только налить ей в стакан воды и держать за руку, пока ее выворачивает наизнанку. А еще – искренне сопереживать и чувствовать себя абсолютно никчемным.
Из Мексики часто прилетала мадам Лола. Иногда Лючиана была рада нам обоим, иногда хотела видеть только кого-то одного. А иногда спускалась к виноградникам, укрывалась пледом, который давным-давно связала ее сестра, и глядела на сборщиков винограда.
Все, что ее радовало, делало счастливым и меня.
КЭТРИН
Нортхэмптон
8 октября
– Неплохо, Кэтрин, очень даже неплохо, – приговаривал доктор Льюис, разглядывая на свету мой последний рентгеновский снимок.
Мне так не казалось, но я промолчала, не желая выглядеть старой истеричкой. Осмотры у доктора Льюиса были единственным лучиком света в безнадеге последних дней. Он частенько заходил ко мне поздороваться и подбодрить. Похлопывал меня по плечу, и у меня всякий раз по спине бегали мурашки.
После Тома в моей жизни не было мужчин. Я отдыхала в одиночку: одна гуляла по магазинам, одна ходила на вечеринки, на свадьбу Селены, на крестины Оливии, на выпускной Эмили и Робби… Изредка мужчины приглашали меня на свидание, по инициативе друзей или знакомых, но никому не удалось пробудить во мне интерес. Или я просто не давала им шанса?
Я всю себя посвятила работе и детям, совершенно не думая, что мне, возможно, чего-то не хватает. Теперь, на пороге смерти, я немного пришла в себя и осознала, чего именно. Я была одинока, мне надоело быть для всех «лучшей подружкой».
Доктор Льюис оказался первым, кто вскружил мне голову. Правда, немного распухшую и местами покореженную…
Поэтому я дала себе зарок: если пройду весь курс лечения и выздоровею, то больше не буду сидеть затворницей и впущу в свою жизнь любовь.
САЙМОН
Монтефалько
18 ноября
Лючиана захотела сама организовать праздник на свой день рождения. Как я ни протестовал, она лично наняла целый отряд поваров и декораторов, чтобы закатить шикарную пирушку в честь своего сорокалетия.
– Мне скучно, Саймон. Надо чем-нибудь себя занять, – объяснила она с пылом, который, казалось, давно утих под натиском болезни. –
