– Верна! – выдавливает десяток голосов.
Шум. Гам. Крик. Столпотворение.
– Тушить надо идти, чего там!
– Не ходите, братва! Пущай полыхает!
– Когда власть наша будет – тогда и тушить пойдем.
– Дурак!
– От дурака и слышу!
Один оратор сменял на трибуне другого. Митинговали до утра. А над городом трещали ракеты, полыхало пьяное зарево пожара.
В шесть часов утра очумелые от ругани и бессонницы послали делегата в большевистский комитет за советом. Постановили:
– Как скажут большевики – так и сделаем. Скажут: «Нужно тушить» – в огонь полезем. Скажут: «Не нужно» – пулеметами на пожар не выгонишь.
* * *
Нельзя оставаться между двух огней.
Я делаю выбор.
Иду с большевиками.
Еще несколько недель тому назад это казалось для меня невозможным.
Сегодня возможно.
Я не обольщаю себя никакими надеждами. Я знаю, что предстоит упорная и длительная борьба, изнурительпая работа, новые лишения. Все это знаю.
Знаю и то, что солдатская масса, скомплектованная из мужиков, сейчас же после заключения мира с Германией хлынет потоками по домам. Те, которые сегодня яростно защищают большевиков, завтра, получив «свое», уйдут в себя.
Война, вероятно, примет новый характер. Офицерство исподтишка поговаривает об организации «своих» батальонов смерти.
На развалинах старой армии большевики будут создавать новые рабочие революционные полки.
Я против войны. Я ненавижу войну со всеми ее ужасами, со всем ее безумием.
И именно поэтому я принимаю решение стать под знамена большевиков.
Большевистская революция – война войне. Это последняя война. Это единственная справедливая война.
Рабочий класс – по своей объективной роли в современном обществе – этичнее, справедливее и прогрессивнее всех остальных слоев населения. Современный рабочий в силу своего положения в производстве и в обществе абсолютно не заинтересован в империалистической войне. Мелкое крестьянство тоже не хочет войны, но оно распылено и не организовано.
Рабочий класс – единственный класс, который не только не хочет империалистической войны, но может активно противодействовать этой войне.
«Война войне!» – этот лозунг является самым прогрессивным, самым разумным лозунгом переживаемого момента.
Вот почему меня так радует рост рабочих отрядов Красной гвардии. Вот почему так легко и радостно работать над укреплением этих отрядов.
Я ненавижу войну. И во имя этой ненависти к войне, во имя этой любви к жизни я вольюсь серым незаметным солдатом в рабочие отряды и буду сражаться за новую жизнь. Буду воевать против войны. Против условий, порождающих войны…
Путь тяжелый, но радостный.
Часть пятая
Вчера еще был туманный призрак власти временного правительства. Керенский издавал приказ о закрытии большевистских газет «Солдат» и «Рабочий Путь». Диктовал войскам делать то-то и то-то, передвигал их с места на место.
Сегодня – диктатура пролетариата. Второй Всероссийский съезд советов объявил правительство Керенского низложенным.
Роды новой власти оказались легкими. Перед съездом напряжение было большое. Волновались обе стороны. Керенский с пафосом заявлял:
– Только через мой труп большевики придут к власти!
Остальные министры вторили премьеру:
– Да, да! Через наши трупы только!
Но Керенский как был, так и остался комедиантом. При первых выстрелах удрал из Петрограда, переодевшись в матросский костюм. Всех своих коллег, поклонников и прихлебателей бросил на произвол судьбы.
– Спасайтесь сами, как знаете. Я вам не костыль, чтобы на меня опираться.
Ждали грохота канонад, уличных боев, пулеметной трескотни, баррикад, а переворот совершился под музыку двух холостых орудийных выстрелов с «Авроры».
Ни один поле не выступил в защиту Керенского.
Юнкера, батальон смерти, ударники, георгиевские кавалеры и женские роты, стянутые к Зимнему дворцу для охраны временного правительства, представляли собой по сравнению со стотысячным революционным гарнизоном «Михрюткино войско».
Без всяких усилий, шутя, «Михрюткино войско» было выброшено из Зимнего и в панике рассеялось по окраинам столицы.
Арестовывать гвардию Керенского большевики не захотели.
Ни крови, ни жертв…
– Как-то вот только обойдется в Москве? В провинции? Фронт, конечно, за нас.
* * *
Только что вернулись с «фронта» из-под Царского села.
Керенский набрал горсточку «верных» войск и решил нас «попужать», но ничего не вышло.
С небывалым энтузиазмом выступили из Петрограда все полки. Рядом с гвардейскими батальонами шли уже «созревшие» вполне для боя отряды рабочей Красной гвардии.
Войска Керенского не имели над нами ни количественного, ни морального перевеса. Но в бой все же ввязались.
Под Царским и Красным селами смерчем заклубилась пурга, загремели выстрелы.
Рыли окопы, ставили рогатки, мотали колючую проволоку.
Но все это пахло бутафорией. Походило, скорее, на маневры, чем на всамделишную войну. Мы чувствовали слабость противника, идейный разлад и неустойчивость в его рядах.
Лежа в цепях на подступах к Петрограду, мы ни одной минуты не верили в серьезность борьбы с Керенским.
И эту уверенность в своем превосходстве над противником мы не утратили бы даже тогда, когда узнали бы, что против нас двигается весь фронт с портретами Керенского на знаменах.
Так велико было сознание правоты. Так сильна и единодушна была воля к победе у каждого стрелка.
Против нас были выдвинуты сначала кавалеристы в конном строю, потом цепи пехоты под прикрытием броневиков.
Мы подпускали их на выстрел охотничьего ружья и одним дуновением опрокидывали назад.
Били щелчками в лоб, как комаров, и не было в сердцах наших настоящей злобы, обычного воинского исступления, нарастающего в бою. Не было потому, что попытка Керенского взять Петроград казалась смехотворной.
Взятых в плен раненых солдат и офицеров любовно перевязывали, поили чаем, угощали бисквитами и отечески журили:
– В своем ли вы уме?
– Против кого идете?
– Мы – народ, демократия. Россия за нами, и за нас миллионы трудящихся. Мы за мир.
– Ваш Керенский – антюрист, шарлатан!
Пленных без конвоя направляли в город, в госпиталя, добродушно улыбались. Их взгляды говорили нам: «Виноваты, больше не будем». Не война – маневры.
* * *
В городе начались погромы винных складов. Участники – уголовный элемент и мещане. Многие переодеты солдатами, а может быть, и в самом деле солдаты. Несомненно, что погромами руководит чья-то опытная твердая рука. Кто-то делает «подводы», указывает погромщикам «ренсковые погреба» и подвалы, с которых давным-давно сняты заманчивые зеленые вывески.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
