Летят вверх измятые серые шапки, качают оратора, членов полкового комитета. И «ура», такое громкое и искреннее, какого, вероятно, никогда не слыхивала казарма, волной переливается из одного конца двора в другой.
– Да здравствует Ленин!
– Да здравствуют советы!
– Смерть Корнилову и Духонину!
Вечером грузились в вагоны.
Тихо, без проводов и помпы, двинулись в Могилев сокрушать непокорного генерала Духонина.
С нами вместе выехал отряд революционных моряков Балтийского флота.
Быстро летим в Могилев.
На всех станциях нас пропускают вне очереди. Матросы на остановках распевают: «По морям, по волнам». При отходе поезда кричат:
– Даешь Духонина! Урр-а!
Настроение у всех бодрое, революционное, но должной дисциплины все-таки нет.
На одной станции какой-то дурак крикнул вдоль вагонов.
– Братва! Патоку выдают бесплатно! Налетайте!
И все сломя голову бросились с котелками за патокой.
Коршуньем налетели на сорокаведерную бочку, стоящую на платформе. Вышибли дно. Давя друг друга, черпали в котелки липкую густую полузастывшую жидкость и бегом летели в теплушки.
Дело было после второго звонка.
Очухавшись в теплушке, пробовали патоку языком и в ярости выплевывали, матюгались… В котелках оказалась смола…
Котелки на каждой остановке мыть бегали, песком оттирали смолу…
* * *
Смена бригады. Стоим сорок минут. В вагон с помощью женщины влезает человекоподобное существо в засаленной солдатской фуфайке. Вместо ног – два обрубка. В руках короткие костыли.
Положил костыль на пол. Окинул вагон пристальным жалящим взглядом.
– Внимание, граждане, братишки, – вынул проворно из кармана две деревянных солдатских ложки.
Ударил ложкой о ложку, и дробно застрекотал веселый деревянный аккомпанемент.
Женщина, по-простонародному подперев щеку ладонью, выдохнула напев популярной песенки:
Крепко бабушка НенилаРеволюцию бранила:Вот свобода, так свобода,Нету хлеба у народаБатюшки!
Расплылись в улыбках грубые солдатские лица. Сочувственно мотают артистам головой. Обступили из всех углов. Гул одобрения и восторга.
– А еще можешь?
– Могу!
– Качай дальше!
И опять дико застрекотали в привычных руках обтертые лысые ложки. Пели оба. Мужчина – хриплым грудным баритоном, женщина – мягким надтреснутым сопрано.
Лихим перебором оборвался мерный стук деревяшек. Смолкла песня. Просительно смотрят из-под красных облезлых бровей бесцветные глаза.
– Товарищи! Пожертвуйте контрибуцию в помощь жертве империалистической войны. Ноги в Карпатах оставил… Сами видите…
Женщина кладет на ладонь шапку и молча обходит всех.
В шапку щедро сыплются зеленые двадцатки[9].
Безногий «сын свободы», улыбаясь, тепло прощается с нами и благодарит.
На кой черт ему, безногому, свобода?! У человека отняли самое ценное, что он имел.
И вместо этого дали две ложки, право взять поводыря и распевать в вагонах на ряду с агитками революционных поэтов пошлые и глупые анекдоты.
Таких «сынов свободы», не способных к труду, теперь, вероятно, миллионов десять…
Как они будут жить? Где возьмет истощенная страна средства для их обеспечения?
Миллионы нищих калек!.. Да, войну пора кончать.
Какой угодно ценой, но мир!
* * *
Остановились в тридцати верстах от Могилева. Разведка сообщила, что нас уже «ждут».
Духонин приготовился встретить нас с «хлебом», с «перцем» и с «солью».
На перроне станции выставлены пулеметы и пушки дулами на Москву.
Наутро вылезли из вагонов. Развернулись рассыпным строем, цепями, бесшумно двинулись на спящий предутренним сном город.
Вторая разведка донесла:
– Артиллеристы, пулеметчики и казаки Духонина отказались стрелять в представителей Петроградского гарнизона. Бросили оружие и разбежались.
В городе безвластие.
Духонин покинут всеми и не имеет никакой реальной силы.
Погрузились в вагоны и с песнями влетели в Могилев.
Духонин, действительно, оказался генералом без армии.
Его подняли с постели и объявили арестованными и посадили в одну из наших теплушек. Могилев взяли без выстрела.
Н. В. Крыленко принял верховное командование.
В уютном белом домике на живописном берегу Днепра, с радиомачтой на крыше, где вчера еще во главе с Духониным заседали убеленные сединами важные генштабисты в орденах и густых эполетах, где, звеня шпорами, скользили по паркетам бравые адъютанты, где пахло дорогими французскими духами и английским табаком, сегодня крепко обосновались приземистые кривоногие «братишки» в темно-синих бушлатах, в широченных клешах и высокие дородные гвардейцы-солдаты с желтыми петлицами, в парадных белолакированных поясах.
Бонч-Бруевич, адъютант нового главкома, высокий человек (чуть ли не вдвое выше Н. В. Крыленко), в желтом нагольном мужицком полушубке налаживает связь с армией, восстанавливает порядок на фронте и в городе.
И радиомачта из белого домика на живописном берегу Днепра уже гонит волны-приказы:
«Всем.
Всем.
Всем.
Военные действия прекратить. Перемирие на всех фронтах…
Главковерх Н. Крыленко».
* * *
Патрулями рассыпались по городу. Оцепили все переулки. Патрулям приказ: «Произвести повальные обыски».
Офицеры и генералы бросали свои части на произвол судьбы, удирали, как крысы с тонущего корабля.
Многие брели с фронта пешком, спрятав в карман золотые погоны, переодевшись в рваную солдатскую шинель, робко озираясь на сторожевые пикеты по дорогам, обходя, точно воры, стороной станции, пересыльные пункты.
Были и такие, которых солдаты, слегка поколотив за прежние обиды и издевательства, просто выгнали с «миром» из полков, снабдили суточными, проходным свидетельством, пустили на все четыре стороны…
«Все пути ведут в Рим».
Все дороги с фронта ведут в ставку верховного главнокомандующего.
Вся эта золотопогонная масса «беженцев» хлынула под крыло Духонина в надежде найти у него прибежище и защиту, получить советы и указания. Ставка, как губка, впитывала в себя всех «униженных» и «оскорбленных» Октябрьской революцией, всех выбитых из обычной колеи военно-фронтовой жизни.
Но ставка сама была в агонии.
В день нашего приезда, когда воинские части, охранявшие ставку, «демобилизовали сами себя», Духонин отдал всем командирам без армии, которые его окружали, единственно возможный приказ:
– Спасайся, кто может…
Более расторопные кинулись врассыпную на Дон, на Кубань, в Оренбургские степи, подальше от центра, чтобы укрыться там от нависшей красной напасти, выждать время и поднять верное старому укладу жизни казачество.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
