Когда мой мозг выздоровел, я почувствовала возвращение способности собирать слова в предложения, абзацы, главы – чудесный дар. Письменность – один из величайших даров культуры ее носителям; только почувствовав, что я лишилась этой способности, я поняла ее неизмеримую ценность. Слова вернулись, но их значение не вполне то же, что было раньше. Они, кажется, тоже приходят из метафизического пространства. Все чаще я ощущаю себя не участником жизненных драм, а наблюдателем хаотичного, завораживающего движения жизни. Я иду по жизни, испытывая радость, не вынося суждений, в том неторопливом, практически дорефлексивном режиме, когда сознание функционирует, как сознание кошки. Переходная область – это огромная страна, которой я научилась наслаждаться. Быть на пороге, на краю, не пытаться попасть в центр.
Я узнала, что возможная радость пугает Эго так же сильно, как и возможная любовь. В этой книге я попыталась показать, как медицинский подход, удовлетворяющий Эго и прекрасно работающий с проблемами медицинского характера, может лишить нас радости внутреннего путешествия. Эта модель не может придать смысл страданиям и восторгу внутренней жизни, потому что повествованию о человеческой душе присущи трагический, комический, эпический и лирический жанры. Художники, а не доктора, дают нам слова и образы, чтобы мы могли осознать, где и как мы страдаем, где и как испытываем радость. Каждому поколению, городу, колледжу, семье, паре, каждому человеку необходимо найти верные слова, правильную музыку, образы и мысли, чтобы выразить боль и счастье своей жизни.
Целью искусства никогда не было отражение реальности. Искусство – это не застывшая картина. Это не трансляция последних новостей. Задача искусства состоит в том, чтобы представить реальность таким образом, чтобы сознание соизволило ее переосмыслить. Искусство побуждает нас войти в иную форму реальности, в реальность воображаемую, которая откроет нам множество возможностей, ждущих, что их используют. Глубинная психология – это выход из привычной психологии, рассматривающей только то, что есть, чувства – такими, какие они есть, вместо того, чтобы взглянуть на то, чем они могли бы быть. Последующие формы глубинной психологии будут все дальше отходить от медицинской модели. Мне нравится представлять применение этих методов как торжество жизни души, даже если исследование содержаний психики причиняет боль. Важнейшая задача глубинной психологии состоит в том, чтобы найти образы, открывающие правду о чувствах. Выполняя эту работу, мы оживляем воображение.
Определение депрессии, данное Фрейдом, очень просто, и в этом состоит его огромное преимущество: депрессия – это потеря способности любить. Если развить это определение, то можно прийти к выводу, что цель психотерапии – развивать способность к любви. В самом деле, психоанализ – это долгий разговор о любви. Он начинается с любви к самим себе, без которой невозможна любовь к другим. Она включает любовь к вещам, ко всему тому, что отвергалось, потому что мы перестали это любить, и разрастается в любовь ко всему миру, часто в форме удовольствия от осмысленной работы. Медицинский подход действительно уместен в случаях, когда необходимо облегчить депрессию, так же как бывает нужно снизить температуру, облегчить тошноту, физическую боль. Глубинная психология будущего нацелена на другое – на то, чтобы поднять температуру воображения, усилить любовь, связывающую нас с миром.
Из своей практики глубинной психотерапии я делаю вывод: чем больше образов, мифов, сюжетов, сценариев, историй, парадигм открыто перед человеком, тем богаче его жизнь. Чтобы увидеть все это разнообразие возможностей, нужно прекратить отождествлять себя со множеством старых, отживших свое мифов. К числу самых изношенных относится наша фантазия о романтической любви, сценарий, основанный на зависимости – «я нуждаюсь в этом человеке, а он нуждается во мне». Эта скудость воображения порождает множество страданий. Умение пересматривать подобные сценарии представляет собой полезный навык, и этому может научить глубинная психология. То, как мы строим отношения с другими и с собой, зависит от того, как мы воспринимаем мир, от того, какие возможности мы считаем реальными, от наших воспоминаний о прошлом и представления о том, что именно сделало меня таким, какой я есть. Ничто не влияет на качество нашей будущей жизни сильнее, чем мифы, в которые мы помещаем события своего прошлого. Чем больше мы будем ценить, что миф строится из образов, тем меньше тягот и трагедий в нашей жизни будут казаться непреодолимыми.
В наши дни мы сталкиваемся с затруднениями, которых не существовало несколько поколений назад. Особенно труден стал поиск идентичности, хотя это вовсе не должно быть проблемой. Больше сложности означает больше возможностей для выбора контекста, в котором можно разрушить старый миф и построить новый. Пробуждение воображения позволяет обнаружить дыры в стене, о которых прежде не догадывалась пленная душа, подсказки, которых не замечало сердце. Когда моя подруга впервые сказала «нет» человеку, злоупотреблявшему ее временем, для нее это было подобно революции. Это в самом деле была революция, потому что прежде она и «вообразить» себе не могла, что сможет произнести: «Нет, я не сделаю это для тебя».
Избавление от монархии тоже казалось невозможным до Революции. Ограниченное представление о своих возможностях действует, как решетка на окнах, создавая внутреннюю тюрьму. Некоторая часть мировой психологической мудрости хранится в душе каждого из нас и отражается в психологических теориях. Целью этой книги было внести свой небольшой вклад, переведя это теоретическое наследие на язык, очищенный от профессиональных терминов, создать послание следующему поколению, основу моих представлений о следующей реинкарнации глубинной психологии. Психика существует в контексте культуры, и культура эволюционирует, как и медицина, и компьютерные технологии. Чтобы проследить изменения и определить приоритеты, психология может предложить новые образы будущего.
Я не делаю вид, будто знаю, что будет с психологией дальше. Я просто считаю, что для меня мертвы подходы, требующие ригидной веры в заданную теорию психики, как бы ни была интересна эта теория, будь это даже та теория, которая мне импонирует. Все религии заявляют, что помогают построить сплоченные сообщества на основе общих ценностей, однако до сих пор религия больше разделяла людей, чем объединяла. Интеллектуальная охота на ведьм, моральная инквизиция и общественное осуждение также возникает среди теоретиков психологии, как только какую-нибудь теорию объявляют непреложной истиной. Глубинная психология не нуждается во всех этих подтверждениях7, потому что большинство важнейших ценностей, необходимых для нашего психологического выживания, не требуют доказательств в принципе. Вместо этого она требует повышения осознанности. Эта форма сверхосознанности основана на ценностях, которые нам нетрудно принять и разделить, потому что именно они делают нас людьми. Трагедия и комедия, победы и поражения – это не проблемы, которые надо решить, чтобы жить; это и есть жизнь. Это сказки о бытии, сказки о радости, найденной во время мучительной борьбы. Радость всегда была учителем лучшим, чем боль.
Приложение
Научные школы глубинной психологии, библиография как их генеалогическое древо
Каждый, кто пишет о глубинной психологии, предлагает свое видение внутренней жизни, порой согласованное, а иногда противоречивое. Глубинные психологи образуют интеллектуальную семью, чье генеалогическое древо начинается с Фрейда и еще нескольких глубокоуважаемых прародителей. Многочисленные раздоры, разводы и мятежи обязательно случаются в любой семейной саге, подобно тому как конструкционное напряжение возникает в каркасе старого фамильного дома, который нуждается в нашем внимании и требует ремонта. Во многих семьях разногласия вызывают напряжение, но не заканчиваются убийством; ведут к разводу, но не поддерживают упорного взаимного избегания. На Рождество или День благодарения «достаточно хорошая» семья в состоянии собраться за одним столом, несмотря на внутренние сражения и трения. Интеллектуальные семьи обладают тем же набором возможностей и позволяют юным ученикам обрести собственную идентичность посредством двух различных процессов.
Первый – полемический – подход создает конфронтацию идей и таким образом укрепляет способность бороться с любой идеей. Устная защита – это проверка способности новичка отстаивать идеи и служить им подобно хорошему солдату, защищающему свою страну. Этот способ существует, потому что в мире идей действительно не меньше ненависти и войн, чем в мире семей и наций. Причина интеллектуальных войн отражается в базовой философской дилемме, которую не разрешит никакая дипломатия: «Насколько толерантным можно быть к нетерпимости?» Психологические теории не защищены от подобных трений и территориальных войн.
