Глава 28 - Рита
Когда в тот день я увидела отца, у меня едва ноги не подкосились. Спину словно облили ледяной водой, а все участки кожи начало обжигающе покалывать. Я уже заранее знала исход этой встречи, знала, что папа пусть не сразу, но обязательно даст понять, как он разочарован.
К моему большому сожалению я не угадала со временем, все случилось часом позже, стоило нам только переступить порог дома. Мама уехала с Мотей в больницу, у них, оказывается, был талон на вторую половину дня.
Папа усадил меня за стол, не говоря ни слова, разогрел суп, поставил тарелку передо мной и вышел в зал. Я сглотнула, оглядываясь, словно смертник в ожидании прихода палача. У меня тряслись руки, сердце безумным мячиком прыгало до самого горла. Никогда я не чувствовала себя настолько уязвимой, как в тот день, сидя за столом перед тарелкой супа. Ведь когда ты не знаешь о боли, не так страшно.
А потом отец вернулся, глянул на стол и еду, к которой я не притронулась, его словно перекосило от раздражения. В долю секунды он схватил меня за волосы и, намотав их на кулак, потянул голову назад. Кожа на шее натянулась, к глазам подступили слезы. Я сдерживала рвущийся наружу крик отчаяния, крик к миру о проклятой несправедливости.
Каждый раз, когда отец поднимал на меня руку, я ненавидела этот мир, я ненавидела своего отца.
Папа взял ложку со стола, опустил ее в суп. Он никогда так не делал, обычно дальше ремня не заходило.
– Открывай! – прошептал голос монстра на ухо. Я сжалась от дикой боли, что отдавала в макушку. Ноги под столом свело судорогой.
– Ну же! Мне долго ждать?
И я открыла рот, позволяя запихивать ложку в рот. С каждым разом она проникала глубже, пока меня не начало тошнить.
– Неприятно? Вот и мне неприятно, что моя дочь заделалась в предательницы! – процедил сквозь зубы монстр в обличии родителя.
Откуда-то взялась злость, желание противостоять, перед глазами вспыхнул Витя: его взгляд, теплая улыбка, способная исцелять душу. Казалось, он рядом, казалось, он зажигает меня своей силой и стойкостью.
Я вцепилась в руку отца, крепко сжав ее, ложка повисла в воздухе, а суп пролился мне на юбку.
– Я никогда, – произнесла, сжав челюсть до дикой боли. – Слышишь! Я никогда тебя не предавала. Думаешь, весь мир крутится вокруг твоего предательства? Думаешь… – однако договорить отец не дал. Он резким движением поднял меня со стула за волосы, развернул к себе лицом и зарядил со всей силы пощечину.
А дальше я впервые пыталась сопротивляться. Но ремень все равно прошелся по моему телу, оставляя следы унижения и чертовой несправедливости. И плевать отцу было на мои слезы, мольбы и аргументы. Он просто бил по ногам, рукам, спине – не сильно, но показательно.
Закончив свои воспитательные процедуры, папа направился отдыхать в зал, позволяя мне доползти на карачках до кровати. Я закрыла дверь спальни на защелку, хотя это было невероятно сложно: у меня тряслись пальцы, они скользили по замку, а в глазах и без того все плыло. По щекам катились слезы, соленые, горькие, ненавистные слезы.
Ад бывает бесконечным, или у всего есть заключительная черта?
Я слышала, как позже вернулась мать, как пыталась войти ко мне, но замок ее остановил. Она что-то спросила, отец ей что-то ответил. Я слышала, как плакал Мотя, я слышала, как умирает очередная надежда в моем сердце.
Глупое чувство. Надеяться на лучшее – удел счастливчиков.
В школу я не ходила неделю. Не потому, что не хотела, наоборот, моя бы воля – сбежала бы. Но синяки, слабость, боль – мой организм дал серьезный сбой. Даже мать я пустила к себе только вечером следующего дня. Она глянула растерянно, открыв рот, и тут же опустила голову.
– Ты заболела? – спросила мама, отвернувшись. У меня была разбита губа, а ссадины и синяки скрывала пижама.
– В школе девочки побили, – озвучила вполне себе правдоподобную версию. Для нас обоих будет лучше играть по правилам слепых котят.
– Господи! – взмахнула руками мать. – Я немедленно! Сейчас же…
– Я отомстила им, – сухо произнесла. – Мы квиты, не переживай. Поправлюсь только и пойду, посмеюсь с их жалких лиц.
– Риточка, – она прикусила губу, подошла и протянула руки, хотела, видимо, обнять, но боль не позволяла подобной роскоши – я отшатнулась.
– В другой раз, можно я посплю?
– К-конечно. Но я позвоню все же…
– Прошу, мам, – прошептала я, натягивая улыбку на лицо. – Все эти разговоры с учителями гроша ломаного не стоят. Не усугубляй. Они меня больше не тронут. Итак, испугались.
– Рита, – с маминых губ сорвался обреченный вздох. – Ну как же я… – казалось, она пыталась подобрать слова, хотела быть правильной матерью, но мы обе знали – поздно. Я уже не нуждалась в опеке мамы и ее защите. Привычка бороться против мира в одиночку вырабатывается годами, она не ломается так быстро.
С того дня, как оттолкнула Витю, я всегда была одна. Я привыкла к этому. Я не знала другого.
– Мам, можно я отдохну? – глаза щипало от подступающих слез. Губы дрогнули, но я их поджала и снова растянула в улыбке: поддельной, вымученной. Ни к чему эти слезы.
