— Они пойдут через горы. Напрямик. Им некуда больше деться.
— Именно. И позовут нас. Потому что им некуда больше деться. И подобрать их вовремя — твое дело. Приготовь борты. И шли людей на Сарез. Немедля.
Юс дремал, положив голову на согнутый локоть. Рядом, на коврике, расстеленном на мокрых камнях, спала Нина. Как убитая, не шевелясь. Последние три часа тащила Семена она — вверх по винтовым лестницам, через заваленные обломками коридоры. Юс нес рюкзак и автомат. Автомат он хотел бросить. Короткоствольный, крупнокалиберный, — в горах от него толку немного. Не больше, чем от пистолета. Но Нина не позволила. И разбирать не стала. Так он и болтался на боку, будто искореженный костыль. Несуразный, черный, весь в отростках и рычажках. Юс не представлял даже, с какого края за него браться. Всякий раз, когда взваливал рюкзак на плечи, лямки прижимали ремень, и кривой, торчащий вбок из приклада магазин вдавливался в ребра. На очередном привале Юс, расстегнув куртку, посмотрел: на левом боку — синюшнобагровое пятно размером с ладонь. Попробовал перевесить автомат на другой бок, — получилось еще хуже. Чтобы взвалить рюкзак на плечи, Юсу приходилось садиться рядом с ним, вдевать руки в лямки, потом переваливаться на колени и с них, держась за стену, вставать. Нина не ждала, пока он, чертыхаясь, подымет себя вместе с рюкзаком, — она, стиснув зубы, взваливала Семена на плечи и тащила его.
Пуля попала Семену чуть выше крестца. Слабенькая, легкая пулька калибра пять сорок пять, засевшая в позвоночнике. Крови было совсем немного. Там, внизу, у шкафа с зарядами, Семен матерился на четырех языках. Есуй связала ему руки куском репшнура, хотела заткнуть ветошью рот, но Семен вдруг ругаться перестал и заплакал — привалившись затылком к стене, закрыв глаза. Есуй вогнала ему в предплечье дозу морфина, а потом Юс волок его, будто длинный мешок, вверх по узкой, крутой лестнице.
Теперь Семен приходил в себя. Шевелил головой. Сопел. От него скверно пахло, из-под него по полу расползлась вязкая лужица. Юс клевал носом, стараясь не заснуть.
— Юсе, — тихо позвал Семен, — слышь, Юсе. Дай мне пить.
Юс вынул пластиковую бутыль, отвинтил крышку. Поднес к запекшимся губам Семена. Тот пил медленно, мелкими глотками.
— О, спасибо. А то нутро все как песок. Послухай меня, Юсе. Ты знаешь, кому вы это волокете? То, в рюкзаке.
— Нет, — ответил Юс, — я даже не знаю, куда мы это волочем.
— Юсе, Юсе, я знаю. Я вас выведу, я знаю. Только кому вы собралыся нести это, Ибрагиму? Знаешь, что Ибрагим собрался робыть с этим? Я на него восемь лет працувал, и всю жизнь бы працувал, а как узнал, кинул все, и дом кинул, и жен кинул, все кинул, к особистам побег. А я им што? Они меня десять рокив тому спысалы.
— Говори по-русски, Семен. Мне тяжело тебя слушать.
— Хлопче, хлопче. Злой на меня. Шавера я подстрелил. А шо робыты? Ты ж не розумиеш, во шо тут гульня. Знаешь, зачем Ибрагиму атомная бомба? Он же власти хочет. Его прапрапрадеды всей Ферганой володарили. Я думал, — продать хочет. Тут довгие баксы, надта довгие. А вин жа хоча не денег — власти. Он же на Сарез атомную бомбу тащить собрався!
— Куда?
— На Сарез. Да, на возера. Ту знаешь, там озеро огромное, гора сто лет назад обвалилася, завал в километр с гаком высотой. Ибрагим там заряд хочет поставить.
— Зачем?
— Как зачем? Каб козаты: давайце, козлы, выметайтесь, а не выметеся, взорву. А знаеш, шо буде, колы плотыну сарезскую прорве? Вал до Каспия дойде. По Мургабу, по Пянджу, по Амударье. Вон весь Западный Памир вынишчэ, и нижей. Да тут не миллионы, десятки миллионов загинуць. Це, браце, катастрофа на полный оборот. То не заложники в автобусе. То миллионы народу, города, кишлаки.
— Честно говоря, меня не интересуют судьбы миллионов. Меня интересует только один человек, за судьбу которого я в ответе.
— А, Юсе… думаешь, отдаст он тебе твою девку? Вот тако, ты прынесеш ему бомбу, а вон тебе отдаст ее? С какой холеры?
— Хороший вопрос, — вдруг сказала Нина. — Правильный. Я вот тоже, пока тебя тащила, думала: с какой холеры?
— Доброй раницы, колэга, — Семен сплюнул. — А с такой, что сама боялася не выйти отседа, так?
— Так, — ответила Нина. — Так.
— Чаю сделать? — предложил Юс.
— Сделай. А еще я тебя вытащила потому, что ты знаешь, как с этим дерьмом управляться. Не так это просто, правда?
— Правда. Сколько вы взяли?
— Два.
— А остальные?
— За остальными теперь нужно с аквалангом. И еще знать, где именно.
— Молодец баба. Подстраховалася.
— Не я придумала.
— Студент, круто робыш.
— У нас еще восемь баллонов газа, — сообщил Юс. — Можно покамест не экономить.
— Конечно, сделай и на него. Ему еще транспортировку отработать нужно.
— Дзенькуе бардзо. Так што ж ты, головасты студент, робуты собравси?
— Покупать. За один — Олину жизнь и свою. За вторую — жизнь Есуй.
— На меня, значит, ничого не покинув?
— Отчего ж? Вы же коллеги. Вместе пойдете.
— Це ж сволочи вы, — сказал Семен задумчиво.
— Сволочи. Надо же. Знаешь, я временами сильно сомневаюсь, что такие, как ты, — вообще люди. Похожи вы на людей — это да. За километр и не отличить. Смертны, как люди, — и слава богу. И все. На этом сходство с человечеством кончается. Ты, и такие, как ты, уже убили меня однажды. Рассказать, как? Впрочем, незачем. Нина знает. Может, расскажет как-нибудь, — если ты выведешь нас отсюда. И расскажешь, как обращаться с этими штуками.
Потом Семена тащил Юс. Долго. Не чувствуя усталости. Она перехлестнула через край и превратилась в противоположность, в унылую ишачью покорность перетруженных мышц. Вот так идти и идти, а потом упасть. И все. Но Юс не падал. Он очень хотел есть. Жевал на ходу, благо пеммикана оставалось еще килограмма четыре. Нина много его запасла. Пить тоже очень хотелось, но воды тут было хоть отбавляй. И на полу, и на стенах. И капало сверху. Хотя уже долго шли вверх, поднимались по лестницам, карабкались по проходам, а то и по вовсе не обработанным пещерам, мокро было все время. И холодно.
С Семена текло. Должно быть, у него ниже пояса перестала работать вся телесная механика, все те незаметные клапаны и тяжи, удерживающие внутри отходы. Вонь. И постоянно — горячее кап-кап на спину, на брюки. Нина несколько раз предлагала сменить Юса. Но он упорно мотал головой. В каждой новой комнате останавливались, шарили пятном фонаря по стенам, искали цифры. Долгое время их не могли найти, шли наугад, сверяясь на развилках с компасом. Наконец очутились в округлой комнате, похожей на дно колодца. Посреди нее вверх уходила винтовая лестница. С нее свисали сосульки. Лед лежал и на полу, коркой одевал стены.
— Пришли, — прохрипел Семен. — Семь-двадцать. Западный выход. Проверить трэба, ночь там ци шо. Наверху, — он показал пальцем наверх.
— Я пойду, — Нина сбросила рюкзак. — Постели ему.
Юс отстегнул коврик, расстелил. Перетащил Семена на него. Потрогал ему лоб.
— Пить?
— Да, Юсе, пить. Согрей мне, а?
— Сейчас, — Юс вытянул из рюкзака примус, — сейчас.
— Херово мне, Юсе. Не доцягнеце вы меня. У меня там, внутри, горит все. А ног не чую. Ничего от пупа.
— Само собой. У тебя пуля в позвоночнике.
— Юсе, знаю я. Кольки дзен тягнеце по воде все, по ледяной. Знаю я, што там. Не доцягнеце вы мене. Ще пару таких дзен, и амба. Вин як отрыма-лося. Та я ж знав, Юсе. Я колы шов з вами, знав. Я ж одын пышов. На всех на вас. А што было робыты? Ты Ибрагима не знаеш. Вин — курва. Така курва, што курвей на тысячу километров не знайти. Юсе, вин же порве, вин же всех людей порве, йому наплеваты, я кажу тобу, тры разы наплеваты, хоць мильоны там. Шо ж ты робыш, Юсе, шо ж ты робыш, а?
— Сейчас чай будет. Сейчас закипит, — сказал Юс.
— Юс, ты мне до чаю — того, шо мне баба колола. Чи хоць спирту. Хоць грамулечку. Пошукай, а, хлопче?
— Только выпей чаю сперва.
— Я выпью, выпью. А ты пошукай, хлопче, пошукай.
Когда Нина спустилась по лестнице, он уже спал и улыбался во сне.
— Сколько ты ему ввел?
— Все, что было в ампуле.
— Пять кубиков? Он умрет во сне.
— Может, — Юс пожал плечами. — Смотри. Он стянул с Семеновой ступни ботинок.
— Да. А выше?
— И выше, почти до колен. Ведь постоянно в ледяной воде. А ноги парализованы.
— Если он не загнется от морфина, проще его пристрелить.
— Я его вытащу.
— Куда? На ледник? До него полкилометра, и все вверх. А внизу наши общие друзья. Я видела — там внизу стойбище. Лошади. И дым. Нужно ночи ждать.
— Я его вытащу.
— Тогда мы сдохнем все вместе! Если я не пристрелю вас обоих раньше!
— Ты уверена, что друзья Семена все поймут правильно, если увидят, прилетев по маяку, тебя вместо него? Уверена?
— Твою мать!
— Чаю выпей, — предложил Юс. — Он хороший, не отсырел совсем.
Выпив чаю, Нина заснула. А Юс не смог. Сидел, обхватив колени руками. Холодно было. В этом подвале холод жил годами. Юс промерз весь, до самой последней клеточки. И снова, как когда-то на кровати в общежитии, почувствовал, что умирает. Мир стал серее, истончился. И за его мутной пленкой клубилась темнота.
