Она смотрела на проносящееся за окном. Ничего не спрашивала, на него не глядела, а он не хотел надоедать с разговорами. Хватит и этого часа, он смотрит на нее — лишь бы они повторялись. Часы.
Едва кончился один штат, начался другой.
В Гринвиче они подъехали к большому поместью с коротко выстриженными газонами. Зеленый канадский кустарник был вместо забора.
— Вот здесь.
Он сразу же остановился.
— Спасибо.
Она вышла, он подал ей руку и медленно отпустил ее, чтобы она не подумала, что он задерживает нарочно. Он не хотел этого, он хотел только одного — поговорить. Филипп свято верил, что, если поговорить, она к нему повернется.
— Мы можем как-нибудь увидеться?..
— У меня расписаны все вечера на месяц вперед.
— Днем?
— Днем я занимаюсь в спортивном зале и готовлюсь к вечерам.
Он не выдержал:
— Это отговорка или… нежелание?
Она фыркнула:
— Однако.
Филипп тут же заторопился, смутился, потерял уверенность:
— Простите, я просто очень…
— Я, кажется, не зову, не прошу и не заставляю, — перебила она. — Не так ли?
— Да, да, это нечаянно. Я так…
— Спасибо, что довезли, честно, не стоило. Прощай.
Он дернулся, но остановился.
Мелькал белый вихрь по газонным дорожкам.
Прощай, Корнелия, прощай, моя одноночная любовь.
Я позвонил ей в понедельник часа в четыре, но голос был заспанный.
— Здравствуйте, Корнелия.
— Я только что прилетела, утром, и очень устала. Кто это?
— Вы мне сказали позвонить в понедельник после Огайо.
— Как вас зовут?
Я назвался.
— Теперь вспомнила. Вы — автор?
— Вы выиграли? — спросил я.
— В чем? — не поняла она.
— Соревнования.
— A-а. Я неплохо выступила и набрала проходной балл к следующему этапу. Там был сильный состав.
— Поздравляю.
— Не с чем.
— Может, вы мне как-нибудь покажете, как сидеть верхом?
— Как-нибудь… Я помню, вы хотели со мной увидеться.
— Да, это ненадолго, если можно, то скорей, я не могу продолжать.
— К сожалению, я улетаю завтра в Палм Бич, во Флориду. Единственный вечер, ночь — сегодня, но я занята, мы едем в загородный клуб, а утром меня отвезут к трапу самолета.
— Ничего не поделаешь, — кисло сказал я.
— Позвоните мне в следующий понедельник, в это же время.
— Спасибо. — сказал я, — до свиданья.
— Пока, — успело прозвучать в трубке.
Филипп не любил теперь ночи и спать. Он не мог думать о Корнелии. Днем он посвящал этому занятию абсолютно все время. Он стал хуже работать, не есть, вечерами лежать рядом с отложенной книжкой. Как поступают в случае, когда смертельно хочется чего-то и это недостижимо, — он не знал. А кто знает?
Не видеть ее он не мог. Видеть ее — она не хотела. Ездить на 79-ю было совсем невмоготу. Он смотрел на неправильный квадрат телефона, отворачивался, поджимал руки под себя, хотел повернуться, но сдерживался. Неожиданно вдруг казалось, что она позвонит сама. Безумство. Телефон вообще не звонил, был мертвый. Пять дней он сдерживался, а к субботе сорвался опять.
Гудки уходили один за другим. Как гвозди. Даже номер и набор ее телефона растревожили его и завели, он стал ходить взад-вперед. Через полчаса он набрал номер опять и вдруг услышал голос с легкой хрипотцой.
— Да, я слушаю.
Он назвался и замер.
— Я занята, — сказала она.
И позже:
— Я уезжаю в гости.
— Можно я вас подвезу?
— Если тебе так этого хочется.
— Мне будет очень приятно.
Они договорились во сколько.
Она опять ехала на Речную Сторону, куда он вез ее в первый раз.
Корнелия была в светло-кофейном костюме и туфлях из змеиной кожи на ногах.
На каждом красном светофоре он успевал повернуться и посмотреть на нее. В очередные смотрины она сказала:
— Почему бы нам не остановиться где-нибудь и тебе не насмотреться на меня? Вдоволь. У меня есть еще полчаса в запасе.
Он так и сделал, съехал с дороги, остановил машину и стал смотреть на нее. Она не отворачивала лица, не мигала и не выражала никаких эмоций. Просто давала возможность исследовать ее лицо. Через несколько минут она спросила:
— Все в порядке?
— Да, — кивнул он.
— Можем двигаться?
И они поехали.
— Спасибо большое.
— Не за что, — ответила она. — Это была плата за проезд.
Он не улыбнулся.
До необходимого дома он доехал без подсказок, и она удивилась его зрительной памяти. Про себя. Она считала неуместным хвалить что-то у мужского пола.
— Я могу отвезти вас обратно.
— Я там пробуду долго.
— Я смогу подождать.
— Если так уж хочется — ждите.
И она ушла, вся светло-кофейная. Он смотрел на ее ножки, бедра, тонкие щиколотки, изящную походку без шатания, ниже талии, и внутри у него все громыхало вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и вниз.
Он прождал ее пять часов, сидя в машине. Потом до его обостренного ожиданием слуха донеслись звук открываемой двери, вскрики, слова, шум высыпавшей компании. Он обернулся и среди них увидел свой светлый кофе. Как радужно стало его душе, как тихо и счастливо поплыли волны, укачивающие обнаженные кончики нервов.
…Сначала он не понял, что происходит. Потом выскочил и быстро побежал вперед.
Два шикарно разодетых паренька, взяв ее за руки, не то в шутку, не то всерьез, тянули сильно в разные стороны. Остальные хохотали и наблюдали. Он не успел заметить выражение ее лица, когда очутился перед ними.
— Отпустите ее.
Те и не думали отпускать. Напрягшейся ладонью он резко и неожиданно ударил по бицепсам тянувшей руки, и та, дернувшись, ослабла и отпустила. Он успел удержать Корнелию за талию, чтобы она не упала, так как второй тянувший чуть не увлек ее за собой. В это же мгновение он увидел несущийся ему справа в глаз кулак. Он успел оттолкнуть ее легко, но сам уклониться уже не успел. Удар попал куда-то в скулу, но задел и глаз. Из которого что-то посыпалось. Он хотел присесть, но в эту секунду первый чем-то сильно ударил его по голове. Он зашатался, впечатление, как будто накрыли кувалдой. Но все же устоял, когда второй ударил ногой со всего размаха в живот и, когда он оседал, каблуком в лоб.
Он услышал крик Корнелии. Понял, что проиграл. Теперь не подняться — и на ее глазах. Сил бы. Потом его добивала вся компания. Все порезвились. Но он уже ни на что не реагировал.
Сознание уплыло куда-то в неясное. «Моя птичка, Корнелия, моя возлюбленная царица, моя любовь и мой ожог, мой вздох и воздух, моя мечта и мысль. Моя любовь, страсть к тебе приносит гораздо больше боли… чем эти щипки (от которых, правда, я не чувствую ни одной части своего тела). Вот я перед тобой, какой есть, бедный, без имени, с простой работой, без титулов и связей, без богатства и родословной, в обычной одежде, без гарантии в будущем, но безумно любящий тебя, страдающий и жаждущий. Так никто в мире не любил никого. И весь мой недостаток — имя. Как я люблю тебя. Такого чувства…»
Он очнулся на переднем сиденье машины и одним глазом (второй он не мог раскрыть) увидел ее. Она сидела за рулем. Он так и не понял взгляда, которым она смотрела на него.
— Можно я поведу?
Филипп попытался сказать, но горло было чем-то забито и он только кивнул. «Забрал девушку называется», — грустно пошутил он. Откинув голову, он смотрел на нее. Она перехватила взгляд:
— Я спала с ними когда-то.
Он невольно сглотнул половину того, чем было забито горло.
— Куда? — спросила она уже в Городе. Он показал рукой.
Потом она добавила:
— Может, в больницу?
Он резко закачал головой. Откуда такие деньги — платить в этих бешеных госпиталях.
Она затормозила машину около его дома. Он каким-то образом выбрался сам и наконец-таки сплюнул сгустки крови, заполнявшие рот.
Но не удержался и опустился на колени. Она быстро вышла, помогла подняться и, поддерживая, повела. Филипп боялся, что она испачкается, касаясь его, но колющая боль в боку затмила все мысли.
Они поднимались на третий этаж без лифта. На втором он подумал, что, даже если в него сейчас начнут стрелять из автомата, он не пройдет по этим ускользающим ступеням еще один этаж. Но с ее помощью и поддерживающим взглядом дошел. Она завела его в маленькую ванную, умыла ему лицо — неумело, было видно, она никогда ни для кого этого не делала. Филипп хотел закричать, но побоялся ее испугать. Потом довела до кровати и опустила на нее. Он прерывисто дышал и одним глазом смотрел на нее. (Почему-то сейчас вспомнив, что Толстой писал о Кутузове: «Он открыл глаз и посмотрел на вошедшего».)
Ее костюм из светло-кофейного превратился в кроваво-кофейный. Он опустил взгляд. Потом почему-то она стала смуглого мрамора, ее кожа.
Она опустилась рядом голая, касающаяся телом его ран. Филипп поплыл. Тихая-тихая сладкая радость — она делала что-то сама.
