После того как было выпито по второму бокалу бордо, наш герой взглянул через стол на своего наперсника и сказал:
— Нам надо с тобой пойти и поговорить о деле, Рип, прежде чем ты уедешь. Как, по-твоему, у старой дамы есть шансы выиграть тяжбу?
— Никаких! — уверенно заявил Риптон.
— Но все-таки ей стоит бороться, не правда ли, Рип?
— Ну конечно, — убежденно поддержал его Риптон. Ричард заметил, что отец Риптона сомневается на этот счет. Риптон сослался на то, что отец его вообще с осторожностью подходит к подобным делам. На это Ричард игриво сказал, что иногда необходимо бывает поступать вопреки воле отцов. Риптон согласился с ним: в известных случаях, разумеется, это так.
— Да, да! В известных случаях, — повторил Ричард.
— Ничего себе нравственный кодекс у будущих адвокатов, джентльмены! — вмешался Алджернон.
— Да и светский тоже! — добавил Гиппиас. Оба дядюшки внимательно вслушивались в этот надуманный диалог, который та и другая сторона поддерживали весьма искусно, и в конце концов им захотелось побольше узнать о пресловутом деле, в котором была замешана старая дама; Гиппиас вызвался взвесить все шансы на его успех с чисто юридических позиций, а Алджернон — оценить их с точки зрения здравого смысла.
— Рип вам все объяснит, — сказал Ричард, делая почтительный жест в сторону юного законника. — Я в таких вещах мало смыслю. Расскажи им, как обстоит дело, Рип.
Для того чтобы скрыть охватившее его чувство неловкости, Риптон принялся ерзать в своем кресле, как бы стараясь усесться поудобнее, а в душе моля, чтобы поскорее подали вино, которое, несомненно, его приободрит, и с рассеянным видом начал:
— Да ничего особенного! Это… это презабавная старушка! Она… она носит парик… Это… это действительно любопытная фигура! Это дама… очень и очень старых устоев. С ней просто сладу нет!
И как бы вознаграждая себя за все затраченные на эту выдуманную историю усилия, Риптон глубоко вздохнул.
— Видно, что так, — прокомментировал Гиппиас.
— Ну а что же сталось с ее париком? — спросил Алджернон. — Украли его, что ли?
Ричард насупился, чтобы не прыснуть со смеху, и попросил рассказчика продолжать. Риптон потянулся к кувшину с вином. Придуманная старуха тяжелым грузом давила на его мозг, и он был теперь столь же беспомощен, как и она. Незадачливый сочинитель так пал духом, что с отчаяния мысли его уцепились за ее парик, а вслед за тем за главную ее черту — упрямство, после чего вернулись опять к парику; однако носительницу его оживить ему так и не удавалось. Упрямая старуха продолжала быть для него тягостною обузой. Все занятия юриспруденцией показались ему пустяковыми в сравнении с чудовищною задачей — превратить набитую тряпьем куклу в существо из плоти и крови. Он отпил немного вина, перевел дыхание и, мысленно воздавая должное талантам тех, кто умеет сочинять, продолжал:
— Да нет же, ничего такого не случилось. Она… Ричард знает ее лучше меня… Старуха эта живет где-то там… в Саффолке. По мне, так лучше всего было бы посоветовать ей совсем не возбуждать это дело. Ведь каких денег ей будет стоить вся эта тяжба! Ведь ей… Я думаю, что мы должны посоветовать ей от этого отказаться и не затевать скандала.
— И не затевать скандала! — подхватил Алджернон. — Ах вот оно что, выходит, дело там не в одном только парике?
Риптону было велено продолжать свой рассказ, независимо от того, как она поступила. Злосчастный сочинитель пристально посмотрел на своего беспощадного вожака и выпалил:
— У нее… у нее дочь.
— Были трудные роды! — вскричал Гиппиас. — Ей после этого нужно дать отдохнуть. И я воспользуюсь удобным случаем и растянусь сейчас на диване. Э-эх! Верно ведь говорит Остин: «Общая благодарственная молитва должна предназначаться полному желудку, а отдельная — такому, который хорошо справляется с порученным ему делом; ибо только на этой основе мы становимся годными для временного и способными созерцать вечное». Назидательные, но верные слова. Впрочем, мысль эту дал ему я! Берегите ваши желудки, мальчики! И если вам когда-нибудь доведется прослышать о том, что люди собираются поставить памятник ученому повару или доктору-гастроному, примите участие в сборе денег. Или же скажите такому, пока он жив: «Продолжай свое дело, и ты этим приобретешь почет и уважение»! Ха-ха! Здесь, в гостинице, хороший повар. Он мне подходит больше, чем тот, в Рейнеме. Я уже начинаю жалеть, что не захватил с собою в город мою рукопись, настолько я здесь чувствую себя лучше. Вот ведь какое дело! Я-то был уверен, что желудок мой вообще не будет варить без побудительных средств. А теперь я скорее всего и вовсе перестану их принимать. А что, если нам поехать сегодня вечером в театр, мальчики? Как вы думаете?
— Браво, дядя! — вскричал Ричард.
— Дайте сначала мастеру Томсону довести до конца свой рассказ, — заметил Алджернон. — Я хочу знать, чем все кончилось. У старухи есть парик и есть дочь. Бьюсь об заклад, что кто-нибудь сбежал либо с первым, либо со второй! Налейте себе еще вина, мастер Томсон, и продолжайте!
— Да, кое-кто так и делает, — подхватил его мысль Риптон. — А потом их видят в городе вместе, — нашелся он. — Она… она… я хочу сказать, старуха… застает их вдвоем.
— Она застает его в обществе парика! — воскликнул Алджернон. — Вот это здорово! Тут есть чем заняться судейским.
— И ты еще советуешь ей не возбуждать дела при таких отягчающих обстоятельствах? — заметил Гиппиас; чрево его было умиротворено, в глазах вдруг вспыхнул озорной огонек.
— Речь идет о дочери, — со вздохом произнес Риптон и, поддаваясь их настояниям, заторопился очертя голову: — Ее увозят, она красавица… а он — единственный сын баронета… и для того, чтобы они могли пожениться, требуется особое разрешение. А все дело в том, — тут лицо его просветлело и он заговорил более уверенно, — все дело в том, что свадьбу эту могут признать незаконной, потому что невеста католичка, а он — протестант, и ни тот, ни другая не достигли еще возраста, когда позволено вступать в брак. В этом вся загвоздка.
Стоило ему это сказать, как словно какая-то тяжесть свалилась с его плеч, и он с облегчением вздохнул: все вдруг прояснилось, и изменившееся лицо его вожака, на котором был испуг, немало его удивило.
Старшие продолжали задавать ему всякого рода нелепые вопросы, как вдруг Ричард, опрокинув кресло, вскричал:
— Что за чепуху ты городишь, Рип? Ты все на свете перепутал. Это же совершенно разные истории. Старуха, о которой я тебе говорил, — это тетушка Бейквел, а тяжба завязалась из-за соседа, который отхватил у нее кусок сада, и я сказал, что готов оплатить все расходы, только бы ей землю вернули!
— Понимаю, — покорно согласился Риптон. — А я-то ведь думал совсем о другом. Сад, огород! Ну, какое мне дело до ее капусты!
— Иди-ка сюда, мы с тобой поговорим! — взъярился Ричард. — Минут через пять я вернусь, дядя, — успел он крикнуть, кивнув на ходу обоим.
Риптон последовал за ним. В коридоре они столкнулись с Берри, спешившим вернуться в Рейнем. Ричард сунул ему в руку монету и предупредил, чтобы он не болтал лишнего о том, что видел в Лондоне. Берри почтительно поклонился, и это означало, что он соблюдает должную сдержанность.
— Какого черта тебе понадобилось заводить разговор о браке католиков и протестантов, Рип? — спросил Ричард, как только они вышли на улицу.
— Знаешь, — ответил Риптон, — ко мне так приставали, что, честное слово, я не знал, что им сказать. Ты же знаешь, что не я сочинил всю эту историю, сам я ничего не способен сочинить. Пытался я, правда, что-то придумать, только другого мне ничего не пришло в голову, вот я и решил, что этот мой казус оживит разговор. А обеды в этих роскошных гостиницах что надо! С какой стати ты все это навалил на меня? Не я же ведь затеял весь этот разговор о старухе.
Герой задумался:
— Странное дело! Ты же ниоткуда не мог этого знать! Я скажу тебе, почему, Рип! Я просто решил тебя испытать. Размах-то во вранье у тебя большой, но в ближнем бою и один на один ты совершенно теряешься. Ты силен до тех пор, покуда вокруг стены, а на открытом месте ты ничего не стоишь. Я теперь в этом убеждаюсь. Ты человек преданный — что верно, то верно. Ты и всегда был таким. Проводи меня до парков, ну знаешь куда! До того дома, где она сейчас.
Риптон повел его. Вкусный обед взбодрил сего юного англичанина, и он готов был вызвать на бой всю тяжелую артиллерию вековых устоев. И вот, на зеленом склоне под глухое грохотанье лондонских улиц, опираясь на плечо своего оруженосца, герой наш вполголоса, но решительно и резко, все ему разъяснил. Не приходится сомневаться, что подлинные приметы и повадки героя все равно проявят себя, даже если он предстанет в обличье рядового:
— Целый год они строили против меня свои козни, Рип! Как только ты ее увидишь, ты поймешь, что это значит, когда у тебя отнимают такую девушку. Еще бы немного, и это бы стоило мне жизни. Неважно, кто она такая. Это самое совершенное и самое благородное творение, какие только создавал господь! Дело не только в ее красоте — для меня это не самое важное, хотя стоит раз ее увидеть, как каждая частица твоего существа начинает звучать. Это сущий ангел. Я обожаю ее. И душа у нее такая же прелестная, как личико. Это неразменное золото. Ну, словом, сегодня ты ее увидишь.
