А ведь Александр с юных лет находился в весьма затруднительном положении: он вынужден был лавировать между отцом и бабушкой, боготворившей своего старшего внука. Она внимательно относилась к его воспитанию, сочиняла для него сказки и учебники, лично преподавала ему историю. А в последние годы своей жизни Екатерина II вынашивала идею передачи престола Александру, минуя его отца. Об этом знал Павел, и это, естественно, наложило отпечаток на его отношение к своему старшему сыну. Постепенно в характере Александра появились скрытность, недоверие к людям, двуличность. В нем развилась подозрительность и болезненное самолюбие.
Учителем Александра, как и его брата Константина, родившегося двумя годами позже, был швейцарец Цезарь Лагарп, очень уважаемый человек, придерживающийся крайне радикальных взглядов. Дружеский контракт с учителем у братьев остался на долгие годы. Семена революционных преобразований, посеянные им, проникли в их души, но богатых всходов не последовало — помешало высокое положение бывших учеников.
Обязанности няни при великом князе Александре исполняла Прасковья Гесслер, англичанка по происхождению. Она же давала ему уроки английского языка. Эта умная и сердечная женщина была искренне привязана к своему воспитаннику, старалась внушить ему добро и любовь к людям. Среди членов императорской фамилии Гесслер пользовалась особым уважением.
В шестнадцать лет Александра женили на очаровательной, нежной, как только что сорванный цветок, четырнадцатилетней немецкой принцессе Луизе Марии, дочери маркграфа Баден-Баденского Карла Людвига, нареченной на Руси Елизаветой Алексеевной. Мать ее, Амалия, принцесса Гессен-Дармштадская, уже приезжала однажды в Россию, когда выдавали замуж ее старшую сестру за великого князя Павла, трагично закончившую свои дни, так и не познав радости материнства.
Юная супруга внука Екатерины II, кроме невыразимой прелести и грации, отличалась выдержкой, умеренностью, тонким умом и способностью быстро схватывать все, что могло служить ее украшению. Своего суженого она боготворила.
Молодой великий князь и его жена вели уединенную жизнь, окружая себя только людьми, преданными Павлу. Александр общался с высшими должностными лицами и иностранными министрами только в присутствии императора. И хотя прямой наследник Павла пользовался народной любовью, желания стать главным лицом России он никак не проявлял. С конца 1794 года молодая супружеская пара проживала в Гатчине. Именно там Александр познал законы воинской службы и был посвящен в тайны военного искусства. Там же он сблизился со своими родителями, с которыми практически был разлучен по воле бабушки-императрицы, взявшей на себя его воспитание. Теперь же он все больше подпадал под влияние своей матери.
Александр понимал, что ему предстоит управлять страной, где выбор исполнителей царской воли основан на фаворитизме, индивидуальные способности мало учитываются, и все зависит от любви или нелюбви высшего начальника. Крестьянин обижен, торговля стеснена, свобода отсутствует, порядок изгнан. Империя лишь полна стремлений к расширению своих пределов. Его отцу мало что удалось выполнить из своих благих намерений. Его поспешили убрать с политической арены, да и из жизни те, кто, добравшись до вершин власти, всячески тормозил процесс упорядочения российской жизни, сближения России с Западом. Главное — это личные эгоистические интересы, а никак не прогресс в родном Отечестве. Эту болезнь, кстати, не удалось излечить по сей день, да она, пожалуй, и неизлечима в российской жизни.
«При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нем злоупотребления; это свыше сил не только человека, одаренного подобно мне обыкновенными способностями, но даже и гения», — так писал старший сын императора Павла одному из своих друзей еще до смерти отца.
В день восшествия на престол Александр обещал управлять государством по законам своей бабушки Екатерины II, и так же упорно, как и она, насаждать грамотность и просвещение в России. Он заявил о своем намерении перевести на русский язык много полезных книг, чтобы распространять знания, о своем решении создать народное представительство, которое бы составило свободную конституцию. Эти две задачи Александр хотел во что бы то ни стало выполнить, будучи царем, а уж потом удалиться в какой-либо уголок в Швейцарии или на берега Рейна и жить там спокойной и счастливой жизнью, как простой смертный. Таково было политическое и жизненное кредо нового царствующего Романова. Он имел столько хороших идей и обещал так много полезных реформ, что в истории его прозвали Благословенным. Однако планировать оказалось легче, чем претворять. Немногое из того, что было обещано, осуществилось.
Лишь в первые месяцы своего царствования четырнадцатый Романов издал несколько распоряжений либерального характера, отменил ряд ограничений и запрещений, в том числе ограничения в гражданской одежде и напудренные косы у солдат. Прусская военная форма была упразднена. Ушли в прошлое пышные причудливые парики. Им на смену пришли гладкие прически, свободные платья со струящимися складками, наподобие греческих туник. Женщины стали носить диадемы, украшенные бриллиантами или другими драгоценными камнями.
Александр даровал свободу и прощение заключенным, сосланным или удаленным из Петербурга его отцом, запретил применение пыток при дознании. Он действовал по принципу своей бабушки, которая частенько говаривала, что лучше простить десять виновных, чем наказать одного невинного.
Все это, а также личное обаяние и предупредительное поведение нового императора создали ему большую популярность. В его царствование и политических гонений-то почти не было.
Но не так все гладко обстояло в глубинке огромной России. Там процветало самодурство местных генерал-губернаторов. В отдаленных от центра губерниях была своя цензура, свои тюрьмы и даже свои пыточные. Были и свои «глаза» в самой столице. Однажды одному мещанину удалось из Западной Сибири добраться до Петербурга и воспользоваться подходящим случаем, чтобы подать императору свою просьбу, умоляя прочесть ее. Александр был поражен страшными вещами, о которых он прочитал в челобитной. Он позвал просителя, долго говорил с ним и убедился в истинности его печальных слов. Он очень смутился, узнав, что творится в России. И как пишут, между царем и мещанином состоялся следующий диалог:
— Ступай, братец, теперь домой, дело это будет разобрано.
— Ваше Величество, я к себе теперь не пойду. Прикажите лучше запереть меня в острог. Разговор мой с Вашим Величеством не останется в тайне — меня убьют.
Александр содрогнулся от этих слов и сказал, обращаясь к Милорадовичу, который был тогда генерал-губернатором Петербурга:
— Ты мне отвечаешь за него.
— В таком случае позвольте мне взять его к себе в дом. Другого безопасного места я не вижу.
Так и жил этот мещанин из Западной Сибири в доме петербургского генерал-губернатора вплоть до окончания дела.
Своими сподвижниками новый император сделал двух совершенно противоположных людей: Аракчеева и Сперанского. Дружба с первым началась еще до восшествия на престол, сближение произошло через отца. В последние часы жизни Екатерины, когда уже было ясно, что ничто ей больше не поможет, Павел поспешил призвать в Зимний дворец генерала Аракчеева, который нес службу в гатчинской армии, чтобы дать указания относительно его новых обязанностей при императорской персоне. Подведя его к старшему сыну, он соединил их руки, сказав при этом: «Соединитесь и помогайте мне».
«Соединение» продолжалась почти три десятилетия. Узнав о смерти императора Павла, Аракчеев немедленно помчался в столицу. Будущий фаворит Александра прискакал верхом из Гатчины, покрытый грязью, но переодеться ему было не во что. Сын Павла провел его к себе и дал ему одну из своих рубашек. Говорят, что Аракчеев хранил ее с тех пор как святыню в сафьяновом футляре и распорядился похоронить себя в ней. А еще рассказывают, что первый друг императора положил сто тысяч рублей в ломбард для выдачи через сто лет вместе с процентами тому, кто напишет лучшую историю жизни императора Александра I.
Александр Аракчеев был человек твердой воли, прямолинейный, ни перед чем не останавливающийся для осуществления своей цели, считавший повиновение первой добродетелью. Высокого роста, худой, в артиллерийском мундире темно-зеленого цвета, между двумя верхними пуговицами которого он постоянно носил маленький, как образок, портрет покойного императора Павла, грубый, лишенный всякого благородства, с лицом не военного, а скорее чиновника. «Обезьяна в мундире», — так называли его за глаза. И, пожалуй, в то время не было человека более ненавидимого, чем Аракчеев, царский слуга, переданный по наследству от отца к сыну.
