В конце 1808 года королева Луиза вместе с мужем посетила Петербург. В сильный мороз под звуки канонады и звон колоколов супружеская пара и сопровождающие их лица въехали в российскую столицу. Визит состоялся по случаю помолвки сестры царя Александра с герцогом Ольденбургским и продолжался четыре недели.
После войны 1812 года императора Александра, приобретшего огромную популярность в Европе, как будто подменили. Он перестал заниматься преобразовательной деятельностью, и в его характере произошла большая перемена. Царь стал подозрителен, неприступен, строг, начал искать утешение в религии и тяготиться бременем правления. Государственные дела он почти полностью передал своим уполномоченным, в основном иностранцам, среди которых главную роль играли в очередной раз немцы. Первая скрипка среди них принадлежала графу Нессельроде, который в 1816 году был назначен министром иностранных дел.
Карл Роберт Нессельроде был сыном находящегося на российской дипломатической службе немца-католика и еврейки-протестантки. Он начал карьеру еще при императоре Павле, а после его смерти был направлен русским посланником к герцогу Вюртембергскому. Женившись в тридцать два года на дочери министра финансов Гурьева, Карл Васильевич, как его называли в России, начал службу при дворе Александра I, но сначала занимал второстепенные посты. После своего участия в Венском конгрессе в качестве советника российского императора он привлек к себе внимание его величества и был назначен министром иностранных дел России вместо Вейдемейера, тоже немца по происхождению. Сорок лет Несрельроде, человек с невзрачной внешностью, но исключительно способный и одаренный от природы — занимал этот ответственный пост в годы правления двух сыновей императора Павла, пользуясь неограниченным доверием и Александра, и его младшего брата Николая. К концу правления последнего он даже стал канцлером, вот только русский язык так и не выучил по-настоящему и предпочитал родной немецкий или французский языки. Да и самих русских он считал ни к чему не способными, боготворил немцев как самый совершенный народ в мире.
Сам же император Александр, передав государственные дела — и внешние, и внутренние, — как он полагал, в надежные руки, вошел в тесное общение с религиозной проповедницей баронессой Крюденер, которая оказывала на его душу успокоительное воздействие.
Барбара Юлиана Крюденер, урожденная Витингхоф, была внучкой Иоанна Бурхарда Миниха. Происходила она из Лифляндии, жила некоторое время в Риге, вела до сорока лет вполне светский образ жизни. Затем переехала в Баден и занялась писательской деятельностью. Со своим мужем баронесса проживала раздельно. Она увлеклась мистицизмом, пророчествовала близкое пришествие Христа, причем не где-нибудь, а на горе Арарат, и призывала пиетистов Вюртемберга и Бадена — членов секты мистического движения в протестантизме, к которому примкнула, — продать все свое имущество и переселиться на Кавказ, чтобы быть свидетелями возвращения Господа на землю. Когда Александр I летом 1815 года, возвращаясь с Венского конгресса, остановился в Хейльброне, баронесса через фрейлину императрицы получила доступ к императорской семье. Необычный ораторский талант экзальтированной проповедницы не остался незамеченным. Русский царь проникся симпатией к ее взглядам, да и, пожалуй, к самой провозвестнице. Она же, почувствовав благоприятную почву для своих идей, последовала за царским семейством в Россию, получила через некоторое время право на жительство в. Петербурге и создала здесь кружок российских мистиков по примеру пиетистов Германии и Швейцарии. Скончалась эта удивительная женщина в Крыму, куда она в 1824 году прибыла, следуя за императорской четой.
Между тем в России в эти годы появилось много различных религиозных и мистических организаций и кружков, к которым примкнул цвет петербургского общества. Может быть, причиной всего этого послужило то, что сам царь в последние годы чрезвычайно увлекся мистицизмом.
Семейная жизнь четырнадцатого царя Романова явно не сложилась. Его супруга Елизавета Алексеевна была ему бесконечно предана, но окутана вечной грустью — две ее дочери умерли в младенчестве, и больше Бог «не послал ей детей». Постоянно окруженный поклонницами, император готов был дать своей жене лишь целомудренную любовь брата и не более того. Свою мужскую страсть Александр дарил любовницам, предпочтение отдавал княжне Марье Нарышкиной, которая была так хороша, что у большинства приближенных не хватало духа осудить государя за эту связь. Ей посвящали стихи, перед ней преклонялись. Ходили слухи, что якобы Александр выиграл эту женщину в лотерею с Платоном Зубовым, бывшим фаворитом бабушки Екатерины, и Сделал ее своей любовницей. Это произошло на третьем году его царствования. «Не слишком умная, не отличавшаяся верностью, эта женщина постоянно была рядом, удерживая царя своей красотой, грацией и силой привычки», — писал один из современников.
За сестрой княгини Нарышкиной ухаживал цесаревич Константин. Он развелся со своей женой и не прочь был снова жениться. Возможно, брак и был бы заключен, если бы этому решительно не воспротивились Мария Федоровна и сам император Александр I, связь которого с княгиней Марьей Нарышкиной приобрела длительный характер. При дворе иронизировали, что у мужа княгини, Дмитрия Нарышкина, по существу, две должности: первая — обергофмейстера и вторая, тайная, — «снисходительного супруга».
Связь императора с красавицей Нарышкиной мучила чрезвычайно императрицу, все еще влюбленную в своего царственного супруга, но она с достоинством переносила выпавшие на ее долю страдания. Однажды на придворном балу государыня спросила княгиню об ее здоровье. «Не совсем хорошо, — ответила та, — я, кажется, беременна». Обе женщины знали, от кого…
Марья Нарышкина родила от царя двух дочерей — первая умерла вскоре после рождения, а вторая, Софья, хоть и осталась в живых, но росла болезненным ребенком и требовала к себе много внимания родителей. Да, именно родителей, поскольку не только мать, но и отец, император Александр I, безумно любил свою единственную дочь и при любой возможности навещал ее. Даже сам выбрал для пятнадцатилетней Софьи жениха — графа Андрея Шувалова, служившего в коллегии иностранных дел. Однако свадьбе этой не суждено было состояться…
Нежно любима Софья была и государыней, с которой она иногда встречалась то в церкви, то во время прогулки в Летнем саду. Девочку всегда притягивало f ее усталое, но прекрасное и по-девичьи невинное лицо. В душе она считала императрицу своей маменькой и, называя ее так, часто обращала к ней свои детские мысли. Отца своего она обожала, скучала, когда долго его не видела. Он ей не раз обещал, что, когда выйдет в отставку, уедет с ней куда-нибудь далеко и будут они вместе — всегда вместе…
Умерла Софья от чахотки, не помогли и искусные врачи, лечившие ее, — немцы Риман и Миллер. Смерть девушки повергла императорскую чету в глубокую скорбь. Елизавета Алексеевна, как могла, старалась смягчить боль императора, в трудные минуты она была рядом с ним.
Закончился и роман государя с Нарышкиной. Поводом для этого послужила любовная интрига ее с князем Гагариным. Александр писал тогда своему духовнику: «Я безотлагательно должен сказать Вам несколько слов о приезде госпожи Нарышкиной в Санкт-Петербург. Я надеюсь, что Вы слишком хорошо знаете мое нынешнее состояние, чтобы испытывать малейшую тревогу по этому поводу. К тому же, оставаясь человеком света, считаю своим долгом полностью порвать с этой особой после всего, что произошло с ее стороны». После многолетнего отчуждения Александр вновь сблизился со своей супругой, которая умела не только любить, но и прощать.
Как-то на кавалерийских маневрах шальная лошадь ушибла царю ногу, да так сильно, что он долго болел. За ним ухаживала сама государыня, отдавая ему всю свою нежность, и это несмотря на то, что она перенесла много страданий из-за своего неуемного в привязанностях супруга. Об этом Елизавета Алексеевна пишет в своем дневнике, который она вела все тридцать лет их совместной жизни, храня в особой шкатулке. «Если бы он кого-нибудь любил по-настоящему, — писала она, — мне было бы легче. Но ни одной любви, а сколько Любовей! Купчихи, актрисы, жены адъютантов, жены станционных смотрителей, белобрысые немки… Да еще бесконечные балы, маскарады, концерты, ужины, визиты и родственники, сорок тысяч родственников: Вюртембергские, Оранские, Веймарские, Российские — все на меня наседают. Я должна быть любезна со всеми, но только что уйдут, падаю, как загнанная лошадь». «И тем не менее, — пишет она, — я не могла бы нигде жить, кроме России… И умереть хочу в России».
А мечтой Елизаветы Алексеевны была тихая семейная жизнь, возможность быть полезной людям. Она посвятила себя благотворительности, создала много различных социальных заведений, проповедовала любовь к ближнему, оказывала помощь нуждающимся, помогала бедным. Сама же была скромным человеком, большую часть денег, получаемых на свое содержание, тратила на благотворительные цели.
