Он оказывается уже некоторое время стоял на пороге Зала Общей Работы и смотрел, как мы, бранясь, ползаем по ковру. Зрелище бесконечно поучительное, даже для такого опытного знахаря, как Абилат.
– Лёгок на помине, как призрак, – приветливо сказал ему Кофа.
«Наконец-то», – подумал я. К счастью, мне достало ума не говорить это вслух. Для человека, которому пришлось договариваться с Главным Королевским Церемониймейстером о переносе времени дежурства при Дворе, Абилат пришёл фантастически быстро.
– Я уже в полном порядке! – поспешно заявил Нумминорих. – Честно!
Он так старался всем своим видом продемонстрировать благополучие, словно Абилат явился, чтобы поставить ему клизму. А потом добить контрольной прививкой в висок.
– Ты-то конечно в порядке, – заверил его Абилат. – Мне бы даже в голову не пришло усомниться. Проблемы у сэра Макса.
– Правда? – переполошился Нумминорих. И адресовал мне сочувственный взгляд.
Иногда он всё-таки удивительно доверчив.
– Да, – кивнул Абилат. – Час назад сэр Макс прислал мне зов и сказал, что у него нервы. И сердце. И ещё какие-то удивительные внутренние органы; лично я предпочитаю не вникать. И весь этот набор у него болит. И будет болеть, пока он не удостоверится, что твоё здоровье не пострадало от давешнего происшествия на улице Мрачных Дверей. Не знаю толком, что там у вас случилось, но ты мне расскажешь. Пошли.
Нумминорих не стал пререкаться и последовал за ним в кабинет Джуффина, где безраздельно царствовал Куруш, поутру изгнавший нас бестактными рассуждениями о том, что люди, озабоченные дурацкими проблемами, бывают чрезвычайно утомительны. Оставалось надеяться, что за это время буривух успел соскучиться по человеческому обществу, и Абилату будет оказан более тёплый приём.
Я сидел с кружкой свежей камры, очередной кувшин которой только что влетел в наше окно по мановению руки дежурного повара «Обжоры Бунбы», и думал: надо же, как бывает! Всё-таки оно само исправилось. Магия вернулась на улицу Мрачных Дверей, не дожидаясь моего вмешательства. Задолго до того, как я понял, с чего вообще начинать. Мир сам себя починил!
Или не сам? Просто леди Рани поняла, что со мной каши не сваришь, и взялась за работу? Или позвала на помощь Джуффина, который, как внезапно выяснилось, ещё и это умеет? Я бы, честно говоря, не очень удивился.
Или Тёмная Сторона всё-таки сумела исполнить моё пожелание, просто не сразу, как обычно, а только через пару часов? Ну вот такое трудное дело оказалось, почему нет.
Или на самом деле ещё ничего не?..
Бывают такие гадские мысли, за которые я бы сам себе голову откусил. Без колебаний.
Дырку в небе над моей неоткушенной головой, ну почему я не могу просто обрадоваться счастливому завершению дурацкого дела об исчезновении магии с нескольких городских улиц? А мучительно ищу, где тут может крыться подвох.
– Ты только знаешь что, – сказал я счастливому Мелифаро, восседающему в центре стола. – Ты патрулирование города пока не отменяй. Потому что у меня нервы. И сердце.
– Да-да-да, и ещё какая-то непознаваемая фигня, я слышал. У меня, можешь вообразить, тоже. И весь этот смятенный ливер желает хотя бы раз в полчаса получать доклад, что улиц, где невозможно колдовать, в городе по-прежнему не обнаружено. Трикки меня конечно проклянёт, но невелика беда. Я знаю одного торговца на Сумеречном Рынке, у него очень неплохие охранные амулеты. Могу вас свести, пригодится. Потому что тебя Трикки тоже непременно проклянёт, по моим расчётам, ближе к ночи. Когда решительно потребует снять патрулирование и вернуть ему сотрудников, и тут я ловко сошлюсь на твой самодурский приказ. Ты, главное, если что, подтверди. Ладно?
– Не вопрос, – улыбнулся я. – Приятно обнаружить, что не один я такой тревожный придурок.
– Я третий, – твёрдо сказал Кофа. – Патрули следует оставить как минимум до возвращения Джуффина, а дальше пусть он решает. Хотя лично я буду голосовать за то, чтобы они контролировали город до конца года. А лучше – вообще всегда. До скончания времён. Даже не припомню истории, которая нравилась бы мне меньше, чем эта.
– Патрули патрулями, но надо задействовать газетчиков, – встрепенулась примолкшая было Кекки. – Пусть обязательно напишут, что случилось. По крайней мере, если оно вдруг повторится, люди не так испугаются. И будут знать, куда обращаться с жалобой. Чуть что, бегом к нам!
– Разумно, – согласился Кофа. – Займись этим, пожалуйста.
А я внезапно понял, что не могу больше ждать, пока Абилат осмотрит Нумминориха. И вот так спокойно и деловито обсуждать наши действия в том случае, если магия снова уйдёт с какой-нибудь улицы, я тоже пока не могу. Потом смогу, конечно. Скажем, через час – полтора, если проведу это время с толком. Например, прогуляюсь по городу и в очередной раз увижу, какой он у нас красивый. Слишком красивый для по-настоящему страшных происшествий. Какие-нибудь мелочи вроде позавчерашней кражи формочек для пирожных из «Розового Буривуха» – предел возможного зла.
Я и правда до смешного падок на внешние эффекты. А значит, прогулка непременно поможет. Осталось только себя на неё отвести.
– Пойду пройдусь, – сказал я. – У меня на улице Мрачных Дверей казённое кресло осталось. Попробую унести его оттуда в пригоршне. Если получится, продам на Сумеречном рынке и загуляю на радостях. Считайте меня дополнительным патрулём.
* * *
«Просто больше не давайте ему нюхать эту дрянь, – сказал Абилат. – И всё будет хорошо».
Его зов застал меня на набережной Хурона, в том её месте, которое горожане зовут «Причалом Утопленников». Никакого причала уже давно нет, но память о дюжине малолетних послушников Ордена Водяной Вороны, утопленных здесь больше сотни лет назад по личному приказу Нуфлина Мони Маха, до сих пор свежа. Не то чтобы погибшие детишки пользовались всеобщей симпатией – мало кого жители Ехо так дружно боялись и ненавидели, как адептов Ордена Водяной Вороны, всех без разбора, включая совсем несмышлёных младенцев. Однако послушники были убиты вопреки официальному обещанию щадить несовершеннолетних, а такое вероломство у нас не прощают никому. И никогда не забывают, потому что помнить – это зачастую единственный способ не прощать.
В общем, я сидел на Причале Утопленников, болтал ногами над водой и вертел головой, поочерёдно любуясь то величественными очертаниями Королевской тюрьмы, то ничуть не менее величественными очертаниями замка Рулх. И слушал Абилата. И пытался убедить себя, что тревога в его голосе мне только мерещится. Потому что Безмолвная Речь обычно не передаёт эмоций собеседника, а я – великий мастер придумывать то, чего нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
