Витя им вдогонку.
— Хорошо! — голос Дениса потонул в рокоте толпы.
Он оглянулся на Лену и вдруг ощутил жуткую тревогу и даже страх — безотчетный и всепоглощающий. Все эти люди, плывущие рекой за дырявым ковром, показались ему… ненастоящими, призрачными, эфемерными. Гул голосов был похож на тот… шум в магнитофоне. Мир, окружающий его, словно по чуть-чуть испарялся, исчезал в сером тумане, поглощая и людей, и их голоса и вообще все вокруг, превращаясь в жуткий однообразный шум.
Ноги задрожали, лоб покрылся холодной испариной.
— Лена… Лена… — позвал он не своим голосом, а когда повернулся, то увидел, что она тоже смотрит на толпу. И лицо ее белее мела.
Глава 25
1941 год
Шаров проснулся резко, неожиданно. Подскочил с дивана, хватая ртом воздух и озираясь выпученными глазами по сторонам.
— Где я⁈ — сдавленно вскрикнул он и попятился, расставив руки.
Только что он бежал, бежал все ту же дистанцию, которую преодолевал уже несчетное количество раз, сотни, тысячи, а может быть и миллионы. И все повторялось вновь и вновь — он выбегает на последний круг, соперники позади и шансы их равны нулю. Бежится легко, ноги несут сами — родной стадион, родные стены, разве может что-то пойти не так?
На какое-то мгновение он поворачивает голову влево — там стоит оператор с небольшой черной камерой и снимает бегущих спортсменов. Шаров улыбается ему, — это длится какое-то мгновение, потом он поворачивает голову назад и глаза ослепляют солнечные лучи. Он словно врезается в стену света и огня и зависает на ее границе.
Темнота вокруг него была настолько плотной, что в ней было трудно думать, не то что видеть.
Вдали взвыла сирена.
— Зачем я столько выпил?.. — взмолился он. — Господи!
Голова жутко раскалывалась, в висках пульсировали сосуды, горло пересохло и горела нога.
— Еще и подрался! — в сердцах сказал он, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Аня! Анюта! Ты здесь? — позвал он осторожно, вспомнив, что, кажется, к нему должна была прийти девушка, с которой он встречался и дело шло к загсу.
Она работала школьным учителем русского языка и литературы, а познакомились они на квартирнике, где она оказалась совсем случайно — шла к подруге и спутала этаж. Когда поняла, что попала не туда, Илья уже приметил ее — скромную, растерявшуюся, одинокую — и уже не отпустил.
Ему никто не ответил, и он вздохнул. Тяжело и протяжно.
Ушла… Или не приходила, потому что видела, в каком он состоянии. А что он хотел? Аня же говорила, еще одна пьянка и все. Видимо, это была последняя капля.
На ощупь он добрался до стены. Рука скользнула чуть выше, он нащупал рамку, в которой красовалось свидетельство о присвоении ему звания «Мастер спорта СССР».
В голове всплыли обрывки сна — ужасного, страшного, чудовищного и он вздрогнул. Воинская часть, дети, лес, они куда-то бегут… это какая-то игра, но она таковой не кажется и чем дальше они забираются в лес, тем яснее становится, что игра перестала быть игрой. Все по-настоящему. И когда к нему приходит осознание, что они потерялись, он с криком просыпается.
Рука ползет левее рамки — там висят медали. Много медалей самых разных соревнований. Шаров ощупывает их — разного размера, некоторые теплее, другие холоднее, одни на плотных лентах — золотые, другие, меньшим достоинством — на веревочках, третьи и вовсе на шнурках.
— Фу-ух… — он переводит дух, но в голове продолжает зудить неприятный звоночек. Он что-то упустил. Концовку сна. Там что-то было, отчего он проснулся.
Дети… что за дети? Он никогда в жизни не имел дел с детьми и не собирался. А там, во сне, он будто был их тренером, или… руководителем… вел их… Куда?
Шаров перевел дух.
Очень хотелось пить. Губы потрескались, он попытался облизать их, но было нечем. Слюна пересохла.
Что же мы отмечали? — проскочила мысль.
Ты отмечал свое поражение, — тут же ответил внутренний голос. — Забыл, как проиграл первенство тюфяку Остапенко? Теперь зимой в Париж поедет он, а не ты.
— Господи… — промычал Шаров.
Ты не верующий, — возразил голос.
— Заткнись! — рявкнул Илья.
Он оттолкнулся от стены рукой и прошел на кухню, где взял с мойки стакан и наполнил водой из-под крана. Не отрываясь, выпил, затем еще один и снова с жадностью проглотил. Третий стакан он пил небольшими глотками, чувствуя, как жажда постепенно уходит и возвращается способность мыслить — если не до конца трезво, то хотя бы связно.
Итак…
— Аня!
Где же она? Все-таки ушла? И почему так темно вокруг?
Он поставил стакан на столешницу, развернулся и ощупью вышел в коридор, повернулся налево, нащупав выключатель у двери. Клацнул рычажком вверх и в санузле загорелся неяркий свет.
Шаров выдохнул, затем потянул дверь на себя.
Все здесь было так, как и…
Он резко повернулся — слева ему почудилось движение, будто там кто-то был. Глянул и сердце зашлось, закачивая в кровь порцию адреналина. На него смотрел смутно знакомый мужчина с красными опухшими глазами, взъерошенными волосами, на лбу которого красовалась невесть откуда взявшаяся царапина.
— Я… дома… — прошептал он, медленно прижав ладони к щетинистым щекам. — Но…
Образы в голове наслаивались один на другой, голова снова закружилась.
— Но… как я сюда попал? Это же какой-то другой… дом.
Это не общага… — он снова оглянулся, задумчиво посмотрел на потолок с темными потеками. Тогда — какая Аня? В общагу нельзя было приводить на ночь девушек и у него в комнате не было ванной…
Однако, хотя ванная как раз была, никаких женских штучек, говоривших о том, что здесь когда-либо присутствовала девушка, он не заметил.
Я просто перебрал… — подумал он, вглядываясь в зеркало. — Мне снился… этот лес… война… а еще… будущее? И там все было иначе, Москва другая, — новые машины, стадионы, трамваи, люди, магазины, новые кроссовки, и даже новый…тренер… Это тоже был сон?
Шаров сжал виски, открыл кран с холодной водой и подставил лицо под обжигающую струю.
Он ничего не понимал. В сознании вспыхивали картинки одна противоречивее другой и все были такими яркими, резкими, четкими, что ему хотелось их потрогать.
А потом раздался выстрел в темноте, он увидел, как за кустами возле лестницы упал человек, лицо которого было обезображено жутким ожогом. Тренер…
Шаров поднял лицо и посмотрел на свое отражение.
