Глор повел лучом. Правда, не видно роботов... Кажется, он догадывался, в чем дело. Всех ремонтников спешно послали полировать экран – к прибытию командора Пути, а тем временем и прошило.
Примчался, цокая ножками по полосе, робот-ремонтник. Всадил в отверстие щупальце и звонко щелкнул – подозвал ремонтника снаружи. Тот заварит дырку, отполирует, и все будет в порядке.
– Ладно... Пыли у тебя много. Луч виден, – проворчал Джал.
– Никак нет, в норме, вашусмотрительность! Вот индикатор, вашусмотрительность!..
– У меня свой. – Джал вынул из кармана индикатор и удовлетворенно фыркнул: – Правильно, в норме... Ну как, паренек, входишь в курс? – милостиво спросил он у порученца.
– В-вхожу, в-ваша п-предусмотрительность...
Глор начал безумно мерзнуть. Подкладка скафандра была, наверно, горячая, но вот беда, тело этого не чувствовало. Мерзло. Здесь стоял ужасающий, мертвенный холод, какого не бывает вблизи планет. Вакуум не имеет температуры, потому что пустота есть пустота. У нее нет веса, плотности, цвета и температуры тоже. Есть ничто, пожирающее тепло. Вакуум-скафандры были с обогревом, но слаб оказался этот обогрев... На обычных работах в припланетном Космосе один бок постоянно обогревается Солнцем. Корпуса спутников и ракет, поверхность планеты выделяют тепло. Здесь же солнечные лучи отражались зеркальным экраном, а под ногами было целое море жидкого кислорода с температурой минус сто восемьдесят три градуса. Наверно, даже холодней. Хранилище-то было с секретом. Оно состояло из четырех шаров, собранных как игрушечные «матрешки». Первая – экран. Под ним – пустота, лучшая тепловая изоляция, как в термосе, а потом второй шар, наполненный жидким кислородом. В кислороде плавал третий шар, залитый жидким водородом. И наконец, в нем помещался четвертый, с главным содержимым хранилища, жидким гелием. Самое холодное вещество во Вселенной, с температурой кипения —271 градус. Одна жидкость последовательно остужала другую. Кислород наверняка был переохлажден до двухсот градусов.
Глор довернул до отказа регулятор обогрева. Плелся за Сулвершем, спотыкался коченеющими ногами. А Джал бодро громыхал впереди. Остальные командоры догнали их где-то на вершине хранилища и теперь шли длинной вереницей. Ледяной свет слепил глаза. Командор Пути орал что-то начальственное. Наконец они добрались до шлюзовой и, топая ногами, стали отогреваться. Блаженство! Глор нежился в скафандре, как в горячей ванне, и не отключал обогрев, пока мозги не начали плавиться. Ах, прекрасная вещь – тепло! Он с почтением смотрел на командоров, закаленных космических волков, которые, казалось, не заметили холода в хранилище, жары в туннеле и сейчас не замечали ничего, кроме показаний приборов.
Вся компания собралась в рубке Холодного. Джал придирался. Командоры почтительно отбивались.
«Кислород перегрет? Никак нет, ваша предусмотрительность, извольте взглянуть на таблицу поправок к термометрам... Слишком много гелия в водороде? Текут швы? Никак нет, вашусмотрительность! Швы текут всегда, поскольку гелий сверхтекуч, но сейчас содержание его в водороде обычное».
Джал прицепился еще к метеорной защите, состоянию орбитальных двигателей, к охранникам у распылителя – почему сняли каски... Глор слушал и все увереннее понимал, что разговор похож на земную игру «барыня прислала сто рублей». Роль командора Пути заключалась в придирках – заведомо пустых. Он «водил». А здешние должны были отыскивать разумные возражения против придирок. Обеим сторонам запрещалось «покупать черное и белое». Джал, например, не спрашивал, за каким дьяволом здесь бездельничает дюжина командоров, хотя все делают роботы, для надзора за которыми хватило бы одного инженера. Нельзя, «черное»... А командоры не спросили Великого, что он здесь, собственно, потерял? Зачем прилетел, устроил шум, будто без него не понятно, что кислород должен быть холодным, а метеорная защита – исправной? Такой вопрос, наверно, считался «белым».
Глор очень увлекся этими мыслями, совершенно новыми и для него самого, и тем более для Севки. Он понимал, что командор Пути примчался сюда не зря. Что-то готовится. Скорее всего, выпуск корабля на ходовые испытания, перед которыми проводится зарядка гравиторов жидкими газами. Действительно, Джал заперся в рубке с начальником Холодного. Через минуту командор Пути вышел, сунул порученцу диктофон и приказал:
– Давай в ракету.
Снова через экраны потянулись фермы причала. Потом Хранилище, такое блестящее на фоне Космоса.
«Вот оно, ваше сердце, – думал Севка. – Вы не можете летать без антигравитации. Гравиторы не работают без жидкого гелия. Ну, берегитесь...»
А командор Пути пристальным, «командорским» взглядом уперся в левый экран. Там, рядом с синей Геру – Вегой, желтело пятнышко звезды Чирагу. Желтого карлика, Солнца.
Госпожа Ник
В кабинете командора Пути гудели и пищали сигналы вызовов. Ураган уже охватил все полушарие. Это убавило работы в Космосе – остановились пассажирские ракеты, порожние грузовые задерживались на спутниках, потому что их пустые коробки сбивало с вертикали при посадке. Глор видел, как разворачивались события – оранжевые палочки ракет облепили изображения спутников на большом экране. Лицо Великого Диспетчера, регулярно выходившего на связь, мрачнело с каждым часом. Зато Джал становился все бодрей. Вызвал к экранам нескольких командоров-пилотов. Попросил их «научить этих ползунов полировать когти». Пилоты бодро рявкнули: «Слушш!» – сели за рукоятки грузовых ракет. «Ползунам», то есть планетным специалистам, был показан класс. Восемнадцать пустых большегрузных ракет приземлились в самый разгар бури, что мало помогло планете, но поддержало честь космического персонала. Получив доклад о подвиге восемнадцати командоров-пилотов, Джал отправился на отдых сам и отпустил Глора.
«Ну, был денек!» – мог воскликнуть Севка словами Лермонтова. Он плелся домой, предвкушая кислый душ и заслуженный отдых. Всего три часа, но при таком слабом тяготении больше и не требуется.
Он открыл дверную диафрагму, вошел в каюту – Ник не было внизу. У лифта стоял пустой контейнер, по всему полу разбросаны вещи. Он подумал, что Ник приходила за лучевым щупом – она любила работать своими инструментами – и в спешке раскидала содержимое контейнера. Но в груде он заметил ее рабочий шлем и рабочие перчатки. Чудно! Она и здесь и на Земле терпеть не могла неряшества. Почему-то все коробки раскрыла – даже с парадной формой...
Ник лежала в верхнем этаже, навзничь. Комбинезон ее был полурасстегнут. Несчастье, понял Глор. Он еще ни разу не видел ее одетой кое-как.
– Вот я и пришел! Плавного Пути! – бодро сказал он, помня, что каждое слово кем-то подслушивается.
Ответа не было. От волнения стало сводить плечи. Ник лежала на полу и смотрела чужими глазами. Очень черными на снежно-белом лице. Это была Ник, то есть Машка, и все-таки она казалась чужой. И Севка внезапно ощутил чужим себя. На этой планете, и в этом теле, и в этой ромбовидной комнате без мебели, с мягким полом, на котором лежало непонятное четырехпалое существо.
Он попятился и спрыгнул вниз. Впервые в жизни он бежал, как последний трус. Бежал от того, что ему предстояло узнать. Это было нелепо. Он безрассудно терял время. В конце концов, еще ничего не произошло. Ник устала. Она должна была устать. Смена в Монтировочной, дорога на космодром, полет и чудом миновавшая проверка в Расчетчике. Ник устала. Машка устала.
– Она просто утомлена, – проговорил он вслух, чтобы заглушить назойливую мольбу: все что угодно, пусть все, только не это. Во имя Пути, пусть этого не будет...
... Он собрался с духом, спросил:
– Ты устала?
– Нет...
– Может быть, пойдем прогуляться? Здесь так интересно... Наденем скафандры?
Ник сейчас же зашевелилась, спрыгнула. Застегнула застежки, помогла Глору натянуть скафандр. «Посредник» лежал в кармане. Глор машинально потрогал чехол. Беда сгущалась в нем, как ураганная туча. Они прошли бесконечными коридорами, поднялись в кормовую часть корабля, заглянули в щель между трубами ракетного выхлопа. В корме было пусто и черно. Они ползком протиснулись на срез кормы, в швартовочную нишу буксировщика, закрытую снаружи стеклянным колпаком. Десятиметровый колпак висел над Космосом, как балкон. Под ногами, и впереди, и вверху, ничем не закрытые, светили звезды. Каждые восемнадцать секунд в нишу проникал свет Главного маяка, и тогда Глор видел лицо Ник.
– Ник! Что ты искала в каюте?
Она пошевелилась – поправила шлем. Маяк вспыхнул раз, второй, третий. Ник безразлично проговорила:
– Искала «посредник». Прости.
«Ты же знаешь – он в моем скафандре!»
Севка не произнес этих слов. Он оцепенел. Если бы он мог пробить стекло и разом покончить с этим ужасом, он бы так и сделал. Но крошечная надежда еще теплилась в нем. Севка спросил:
