Пчела пожужжала и смолкла – заснула. Откуда-то доносились неясные звуки. Не то голоса, не то повизгиванье. А Машкина рука была теплой и шершавой, как всегда.
В свободной руке ее была расческа.
«Как же так? – подумал Севка. – Что же, мы все дни так и простояли у клумбы и Машка держала расческу?»
В этот момент она бросила расческу, придвинула лицо и поцеловала Севку. И он ее поцеловал, и некоторое время они стояли неподвижно, щека к щеке, и было очень странно и чудесно. Она отодвинулась первой и прошептала:
– Сколько же времени прошло?
– Не пойму, – прошептал Севка.
Он оторвал подошвы от земли, подкрался к веранде, влез на край фундамента. Нос его прижался к пыльному стеклу. За стеклом было совершенно уже темно, пришлось долго щуриться и вертеть головой, пока удалось рассмотреть светлый прямоугольник раскрытой книги. Мать спала спокойно, и... Севка придержал дыхание. Книга шевельнулась, захлопнулась и исчезла. Заскрипела старая раскладушка – мать поворачивалась на бок.
Совсем как в ту ночь. За несколько секунд перед тем, как они прикоснулись к белому туману, мать проснулась и положила книгу, думая о нем, Севке... И еще – расческа.
Он спрыгнул на землю.
– По-моему, это все еще сегодня.
– По-моему, тоже...
Они поискали в траве расческу и пошли, держась на некотором расстоянии друг от друга.
Вот старая ель. Ого, какая здоровая стала муравьиная куча! Смотри-ка, георгины! В темноте они казались бархатно-черными. Но сегодня их еще не было. Из цветов были анютины глазки да табак. А теперь – георгины, И запахи другие – не ранним уже, а поздним летом пахло в саду. Густая летняя роса брызгала по коленям.
Значит, прошло много дней. Может быть, несколько недель. Сколько – Севка и Машка не знали, потому что они побывали там, оставаясь здесь. Сейчас они уже помнили, как отцветал табак и распускались георгины, а сегодня днем Севка налетел на забор и погнул велосипедную раму. В том «сегодня» велосипед был цел.
Кто-то привел здешних Машку и Севку навстречу тамошним, на то же место, откуда они уходили. Позаботился, чтобы с ними была расческа. Поняв это, они внезапно, зверски захотели спать. Вдруг как подушкой ударило по голове. Впору лечь прямо в мокрую от росы траву. Севка был уверен, что на обратном пути заснет совсем, но шел, потому что по вечерам всегда провожал Машку до дома.
На гуровской даче был полный свет во всех окнах. Ходили неизвестные люди. Во дворе стояли две «Волги». Машка остановилась и внимательно рассмотрела суету.
– Сегодня разговаривать не пойду, – предупредил Севка. – Спать хочу невыносимо.
– Я туда и вовсе не собираюсь. Вот еще! – строптиво сказала Машка. – Его-то уже нет, ушел... Жалко, честное слово!
По сухой, теплой дорожке пошли к Машкиному дому. Скворчат не было слышно – выросли. Севка в полудреме оглядывался. Темнота складывалась в странные фигуры. Вот медведь на шести ногах... Севка спросил:
– Как ты думаешь, там удастся?
– Трудно им, – буркнула Машка. – А тебе, наверно, тоже было трудно. Я тебя здорово подвела?
– Я бы один там пропал, – сказал Севка.
– Ничего бы ты не пропал. Просто одному всегда тяжелей.
Они оба были правы. Очень хорошо было идти по твердой, теплой земле и держаться за руки.
Москва, 1970 - 1972
