Заслуживает внимания феномен Москвы. Столичные показатели продолжительности жизни (у мужчин в 2005 г. – 66,7, у женщин – 76 лет) значительно опередили среднероссийские (соответственно, 58,9 и 72,3 года). Данная ситуация, несомненно, связана с более высоким уровнем жизни в столице. Однако здесь есть и другой аспект, индикатором которого выступает меньший по сравнению с другими регионами России разрыв в продолжительности жизни мужчин и женщин. Именно в Москве наиболее многочисленны группы населения, имеющие ярко выраженную «карьерную» мотивацию заботы о собственном здоровье и легко перенимающие западные поведенческие инновации в этой области; именно в Москве сосредоточены новые медицинские технологии. Неизбежно происходит «просачивание» поведенческих и технологических здравоохранительных инноваций с «верхних» на «нижние» этажи социальной пирамиды. Все это создает определенную «здравоохранительную обстановку», социальную среду, благоприятно сказывающуюся на показателях здоровья и продолжительности жизни. Отметим в этой связи, что анализ данных в разрезе субъектов Федерации свидетельствует о наличии статистически значимой положительной корреляции между долей лиц с высшим образованием в населении и продолжительностью жизни.
Необходимо также подчеркнуть, что пропаганда здорового образа жизни должна быть дифференцированной, исходить из возможности различных его мотиваций. Для одних ими могут быть карьерные устремления, для других – религиозные убеждения, категорическое неприятие греховных привычек, третьи будут вести здоровый образ жизни, подражая примеру эталонных для них групп населения или отдельных личностей. Не стоит также забывать, что в здоровых – в буквальном и переносном смыслах слова – обществах формирование и пропаганда конструктивных и жизнеутверждающих моделей повседневного поведения, понятных и доступных «неэлитным» слоям, является одной из обязанностей правящей, художественной, научной элиты.
Эффективная стратегия борьбы со смертностью подразумевает реализацию мероприятий или целых программ, ориентированных на определенные группы населения. Наиболее важной, хотя и не обещающей быстрого положительного влияния на показатели средней продолжительности жизни, является работа с молодежью. Задача всех участников демографической политики, а шире – всех здоровых сил общества – поддерживать ту часть молодежи, которая стремится к здоровому образу жизни, в том числе формируя привлекательный имидж их жизненной стратегии и делая ее эталонной для остальных. Позитивный эффект этих действий проявится тогда, когда сегодняшняя молодежь вступит в средний возраст, в котором мужская смертность от внешних причин в настоящее время исключительно велика.
Нельзя игнорировать и проблемы, связанные с маргинальными слоями населения. Основными направлениями решения этих проблем являются социальная профилактика маргинальности; разработка и реализация социальных технологий, помогающих маргиналам вернуться к обычной жизни, обеспечение им гарантированного доступа хотя бы к некоторому минимуму медицинских, гигиенических и бытовых услуг, возможностей для ночлега и т. д.
9.2. Особенности российской рождаемости и демографическая политика
Вопрос об особенностях российской рождаемости имеет очевидную практическую составляющую. Если российская ситуация существенно отличается от западной, то это следует обязательно учитывать и при разработке российской демографической политики. Если же считать, что таких отличий нет, и к тому же полагать все западное синонимом разумного, то демографическую (или семейную)[431] политику можно смело копировать с понравившегося западного образца. На мой взгляд, особенности российской рождаемости весьма существенны и проявляются как в уровне и динамике рождаемости, так и в системе определяющих ее факторов.
Трудно согласиться с А. Г. Вишневским, по мнению которого европейские страны СНГ (включая Россию) в годы реформ «лишь повторяли тот путь, который многие страны Западной Европы проделали с той же скоростью в отсутствие каких бы то ни было потрясений и даже в периоды процветания».[432] Обосновывая этот тезис, А. Г. Вишневский приводит рисунок (рис. 9.3), на котором траектории рождаемости в России, Украине, Италии, Испании, Германии синхронно идут вниз.[433] Подобная аргументация не убеждает.
Рис. 9.3. Снижение рождаемости в России и некоторых странах Европы в 1950–2003 гг.
Вызывает возражения уже сам подбор стран. В соответствии с классификациями, используемыми сегодня в мировой демографии, Италия и Испания относятся к странам Южной, а отнюдь не Западной Европы.[434] Германия – тоже «особый случай»: на показатели рождаемости в ней оказал понижающее влияние трансформационный кризис в восточных землях (бывшей ГДР). Складывается впечатление, что все три названных государства попали на рисунок, приведенный А. Г. Вишневским, только по одной причине – рождаемость в них ниже, чем в остальных странах Северной и Западной Европы.
Между тем коридор, в котором на протяжении последней четверти века находились показатели рождаемости промышленно развитых стран мира, был достаточно широк (рис. 9.4). Верхняя его граница с середины 1990-х гг. стабилизировалась на уровне простого воспроизводства населения, нижняя соответствовала сокращению численности населения с каждым поколением почти вдвое. Траектория российской рождаемости, направившись в 80-е гг. прошлого века к потолку этого коридора, начала затем стремительно падать вниз и стабилизировалась лишь неподалеку от его дна. Максимальные значения суммарного коэффициента рождаемости в России были достигнуты в 1987 г. и составили 2,23, минимальные зафиксированы в 1999 г. – 1,17.
Обратившись к любой базе демографических данных, легко убедиться: нигде в Западной и Северной Европе[435] не наблюдался феномен, подобный российскому, – на протяжении 13 лет суммарный коэффициент рождаемости не поднимался выше уровня 1,35. Траектория российской рождаемости на протяжении последней четверти века менее всего, как это видно на рис. 9.5, походила на повторение с запаздыванием соответствующих кривых для США или стран Северной и Западной Европы. Сходство же, причем немалое, наблюдалось между Россией и странами с переходной экономикой (рис. 9.6).
Рис. 9.4. Россия в коридоре значений суммарного коэффициента рождаемости в 40 промышленно развитых странах в 1980–2004 гг.
Рис. 9.5. Суммарный коэффициент рождаемости в России, США и 12 странах Северной и Западной Европы в 1980–2005 гг.
Рис. 9.6. Суммарный коэффициент рождаемости в России, Венгрии, Польше и Румынии в 1980–2004 гг.
Хотелось бы подчеркнуть: различия между уровнями рождаемости, наблюдаемыми в США (в среднем 2–2,1 ребенка на женщину) и в России (1,2–1,3 ребенка), – далеко не мелочи, не преувеличение любителей драматизировать все и вся. Важность различий между «просто низкой» (low) и очень низкой (very low) рождаемостью и их последствиями является, например, одной из стержневых тем статьи C. Моргана, основанной на его недавнем президентском обращении к членам Американской ассоциации народонаселения.[436] Подобная позиция имеет под собой почву: уровень рождаемости в США даже при нулевом сальдо миграции способен обеспечить стабильную численность их населения, уровень рождаемости в России соответствует сокращению ее населения с каждым поколением как минимум на одну треть.
Не столь низкой, как это часто хотят представить, является рождаемость и в странах Западной и Северной Европы. Уровень простого воспроизводства населения обеспечивается в Исландии. Во Франции и Ирландии в 2004 г. суммарные коэффициенты рождаемости были близки к уровню простого воспроизводства населения, составляя, соответственно, 1,90 и 1,99. Еще в шести странах: Великобритании, Дании, Нидерландах, Норвегии, Швеции и Финляндии – данные показатели находились в интервале 1,7–1,8.
Существенные отличия России от Запада проявлялись и в системе факторов, обусловивших рождаемость на протяжении всего исторического периода, рассматриваемого в данной работе. В 60–70-е гг. прошлого века эти отличия определялись прежде всего тем, что ресурсное обеспечение сферы, связанной с рождением и воспитанием детей, было несравнимо худшим, чем на Западе. Близкие к «западным» значения показателей рождаемости объяснялись, с одной стороны, более скромными по сравнению с западными притязаниями россиян в сфере потребления, с другой – системой социальных гарантий, обеспечивавших (реальную или иллюзорную – другой вопрос) уверенность в завтрашнем дне.
Представления россиян о том, какими должны быть «правильные» взаимоотношения общества, личности и государства, как показывают многочисленные социологические опросы, значительно отличаются от западной нормативной модели этих взаимоотношений даже сейчас.[437] Несколько десятилетий назад эти отличия были еще более существенными. «Патерналистская» модель отношений между государством и населением пользовалась едва ли не всеобщей поддержкой; у большинства населения недовольство вызывала не сама эта модель, а лишь недостаточная щедрость государства.
