Рис. 9.1. Ожидаемая продолжительность жизни в России в 1961–2005 гг., лет
Существуют две точки зрения относительно влияния социально-экономического кризиса 1990-х гг. и реформ на рост смертности. Согласно одной из них, высказываемой многими российскими и зарубежными исследователями,[407] повышение смертности на начальном этапе годы реформ было причинно связано с кризисом. Передаточным звеном между кризисом и смертностью стали стрессы, связанные с крушением привычного уклада жизни; свой вклад внесли также кризис системы здравоохранения, общее ослабление правопорядка и рост преступности.
Согласно второй точке зрения, «реального повышения смертности в первой половине 90-х гг. либо практически вовсе не было, либо оно было очень небольшим».[408] Сторонники данной концепции объясняют рост смертности в первой половине 1990-х гг. увеличением к началу этого периода численности лиц, подверженных повышенному риску смерти, «за счет тех, кто избежал смерти в период низкого потребления алкоголя»[409] в середине 1980-х гг.
С последней точкой зрения трудно согласиться по следующим причинам.
1. В 1991 г. в России умерло 827,9 тыс. человек, в 1994–1226,5 тыс. человек. Повышение смертности, таким образом, было вполне реальным, спорить есть смысл лишь о его причинах.
2. Тот факт, что некоторые люди, умершие в 1992–1994 гг., были ранее спасены от смерти антиалкогольной кампанией, не отменяет причинно-следственной связи между кризисом 1992–1994 гг. и их кончиной. Если человек с ослабленным (алкоголизмом или другими причинами) здоровьем умер, попав в более суровые и вредные условия, то причинами его смерти логично признать и ослабленное здоровье, и эти условия, а не только ослабленное здоровье.
3. В начале реформ наблюдался значительный рост смертности от инфекционных болезней, болезней органов дыхания и пищеварения не только во взрослых, но и в детских возрастах,[410] что не может быть объяснено только повышенной смертностью лиц, страдавших от алкоголизма.
На мой взгляд, резкие колебания смертности в середине 80-х – середине 90-х гг. прошлого века причинно связаны с реформами.[411] В одних случаях связь была непосредственной (ослабление контроля за качеством спиртных напитков —> рост числа отравлений суррогатами алкоголя; рост безработицы и бездомности —> рост числа убийств и самоубийств и т. д.), в других случаях реформы стали катализатором обнаружившихся задолго до них неблагоприятных тенденций. Косвенным подтверждением влияния экономического кризиса на продолжительность жизни является и скачок смертности в 1999 г., последовавший после финансовых потрясений осени 1998 г.
Кризис особенно тяжело отразился на средней продолжительности жизни мужчин. Для России характерен исключительно высокий разрыв (в 2005 г. – 13,5 года) между продолжительностью жизни женщин и мужчин (в мире в целом – около 4 лет, в развитых странах – около 7 лет). В России исключительно велика также доля смертей от так называемых внешних причин: травм, отравлений, убийств, самоубийств (12,5 % всех смертей в 2006 г.). Единственной положительной тенденцией является быстрое снижение младенческой смертности: ее коэффициент (в расчете на 1000 родившихся) снизился с 17 в 1991 г. до 10,2 в 2006 г. (для сравнения: минимальные значения этого показателя в мире сейчас составляют около 3).
Как уже отмечалось, экономический кризис 1990-х гг. внес свой вклад в повышение смертности. Опосредствующими звеньями при этом явились стрессы, отрицательно сказавшиеся на здоровье и продолжительности жизни, недостаточное финансирование здравоохранения, правоохранительной деятельности и т. д. Следует, однако, отметить, что в Болгарии, Венгрии, Словакии, Чехии, Польше, Румынии окончание трансформационного экономического кризиса повлекло за собой перелом тенденции: стагнация продолжительности жизни сменилась ее ростом. В России этого не произошло. Следовательно, необходимо искать и еще какие-то, не связанные с экономическим кризисом, причины стагнации продолжительности жизни.
Уровень жизни. Лежащим на поверхности объяснением является, казалось бы, уровень жизни россиян, который, несмотря на экономический подъем начала XXI в., по-прежнему оставляет желать лучшего. Международные сопоставления действительно свидетельствуют, что между уровнем жизни в стране, измеряемым ее ВВП в расчете на 1 жителя, и ожидаемой продолжительностью жизни наблюдается прямая и достаточно тесная корреляционная зависимость.[412] Однако Россия в известной степени является исключением из этого правила. Занимая 59-е место в мире по уровню ВВП (в ППС) на 1 жителя,[413] Россия находится лишь на 136-м месте по ожидаемой продолжительности жизни мужчин и 91-м месте – по ожидаемой продолжительности жизни женщин.[414] Многие страны, заметно уступая России по показателю среднедушевого ВВП, значительно опережают ее по показателям ожидаемой продолжительности жизни (табл. 9.1). Иными словами, как ни скромны среднедушевые объемы товаров и услуг, производимые сегодня в России, они, как показывает опыт других стран, все же достаточны для того, чтобы обеспечивать намного большую продолжительность жизни, чем та, что имеет место в сегодняшней России. Следовательно, надо искать и какие-то другие причины кризиса продолжительности жизни.
Таблица 9.1. Валовой внутренний продукт на 1 жителя и продолжительность жизни в некоторых странах и группах стран в 2004 г.
Источник: Human Development Report 2006. Beyond Scarcity: power, poverty and global water crisis. UNDP, 2006.
Масштабы социального неравенства. Одной из причин отставания России по продолжительности жизни может быть большая по сравнению с другими странами мира неравномерность распределения доходов между жителями России. По данным авторитетного международного источника, доходы 10 % наиболее состоятельного населения Швеции превышают доходы 10 % ее наименее состоятельного населения в 6,2 раза, Франции – в 6,2 раза, США – в 15,9 раза, тогда как России – в 20,3 раза.[415]
В актах о смерти не фиксируются данные, характеризующие образовательный и социально-профессиональный статус умерших, что существенно затрудняет анализ социальной дифференциации смертности в современной России. Тем не менее, данные, полученные на основе различных источников: текущей регистрации естественного движения населения, «микропереписи» населения России 1994 г., других выборочных обследований – дают аналогичную картину.[416] Продолжительность жизни в группах населения с высоким образовательным уровнем населения и высоким профессиональным статусом оказывается значительно выше, чем в группах населения с низкими значениями образовательных и социально-профессиональных характеристик. Так, в 1998 г. ожидаемая продолжительность жизни тридцатилетних составляла: мужчины с высшим образованием – 44,50 года, незаконченным высшим и средним – 35,23 года, неполным средним и ниже – 31,42 года; женщины, соответственно, 53,10, 47,58 и 42,89 года.[417]
Международные сравнения неравенства перед лицом смерти затруднены из-за отсутствия необходимых данных. Можно, тем не менее предположить, что большее неравенство доходов влечет за собой и большее неравенство в продолжительности жизни. Во всяком случае, данные выборочных исследований, охватившие период с 1975 по 1997 г., показали, что социальные различия в уровне смертности в крупнейших российских городах (Москве и Санкт-Петербурге) были более заметными, чем в североевропейских столицах – Осло и Хельсинки.[418]
Наличие значительных по численности групп населения, продолжительность жизни которых низка даже на среднероссийском фоне, безусловно, является одним из факторов, обусловливающих отставание России по данному показателю. Но ведь высокая степень социального неравенства характерна не только для нашей страны. В Латинской Америке, например, она еще выше: в Аргентине доходы 10 % наиболее богатых жителей превышают доходы 10 % наиболее бедных в 39,1 раза, в Мексике – в 45 раз, а в Бразилии – в 85 раз (для сравнения: в России – в 20,3 раза).[419] Тем не менее, для Латинской Америки характерны явные тенденции к росту продолжительности жизни, по показателям которой многие латиноамериканские страны обогнали Россию. Следовательно, чрезмерно высокий уровень социального и имущественного неравенства также не может быть признан единственным фактором кризиса продолжительности жизни в России.
Динамика социального неравенства. Указанное обстоятельство требует обратиться к анализу не только сложившегося уровня социального неравенства, но и к его динамики. Разрыв в показателях ожидаемой продолжительности жизни различных групп населения, как свидетельствуют статистические данные, наблюдался и в советский период. В первое десятилетие рыночных реформ этот разрыв резко увеличился. Между 1988–1989 и 1998 гг. ожидаемая продолжительность жизни тридцатилетних россиян, имеющих высшее образование, выросла: мужчин – на 1,20 года, женщин – на 1,38 года. В группе населения с незаконченным высшим и средним образованием значения этого показателя, напротив, снизились: у мужчин – на 3,55 года, у женщин – на 1,57 года. Еще более заметным было снижение в группе населения с образованием не выше неполного среднего – соответственно, 4,09 и 3,52 года. В результате разрыв между продолжительностью жизни наиболее и наименее образованных групп населения резко вырос: у мужчин с 7,8 года в 1988–89 гг. до 13,1 года в 1998 г.; у женщин, соответственно, с 5,5 до 10,2 года.[420] Отметим, что в силу прямой корреляции уровня образования с социально-профессиональным статусом и уровнем доходов приведенные данные косвенно свидетельствуют и о нарастании разрыва в продолжительности жизни лиц, относящихся к различным социально-профессиональным и доходным группам населения. Есть, таким образом, веские основания полагать, что крайне неблагоприятная динамика продолжительности жизни – результат социально-экономического кризиса 1990-х гг., наиболее тяжело сказавшегося на менее продвинутых в социальной иерархии группах населения.
