Эмоционально толкует об этом М.Волошин:
«Лиловый и синий появляются всюду в те эпохи, когда преобладает религиозное и мистическое чувство. Почти полное отсутствие именно этих двух красок в русской иконописи — знаменательно! Оно говорит о том, что мы имеем дело с очень простым, земным, радостным искусством, чуждым мистики и аскетизма. Совпадая с греческой гаммой в жёлтом и красном, славянская гамма заменяет чёрную — зелёной. Зелёную же она подставляет всюду на место синей. Русская иконопись видит воздух зелёным, зелёными разбелками даёт дневные рефлексы. Таким образом, на место основного пессимизма греков подставляется цвет надежды, радость бытия».
Я понимаю, что для любого моего современника-попандопулы переживания «о предпочтительной цветовой гамме» аборигенов — пустая болтовня и сотрясение воздуха:
— А чё они там? Не хотят?! Вот б…! Брезгают?! Придурки средневековые. А мы их сща с крупнокалиберного…
Если вы пришли на рынок с крупнокалиберным, то зачем вам краска? Хоть какая. Денег вы и так получите. Все, сколько есть, всегда, пока патроны не кончатся.
У меня нет скорострельного и многозарядного. Поэтому приходиться думать о потребителе. О его интересах и предпочтениях.
«Святая Русь» «голубизну» не приняла. Однако ж краски этой производили мы немалое количество. Во Всеволжске, из-за крайней нищеты новосёлов во всём, понуждаем я был изготавливать множество вещей. Той же одежды. И отдавать людям. Как отличать казённое от иного? Тогда начали красить всё этой «лазурью». Углядев где-нибудь на плетне рубаху голубую, или нить синюю на срезе верёвки, входили люди мои в дома и спрос вели. Немало татей на том попалося.
Так люди мои от прочих, от «людей русских» стали и цветом отличны: в любом городе толпа на улице иль на торгу — серая, да зелёная, да коричневая. А у меня — с просинью.
Видя для казны такую пользу, ввёл я запрет на торг этой краской, прозванной «Русское индиго». А вот ткань, ею крашенную, стали продавать. Не худо пошли полотны мои в края южные, с настоящим индиго уже знакомые. А уж после — и «Святая Русь» распробовала.
Многие из людей хитрых тайну сей краски узнать пыталися. Да — бестолку. «Слышат звон да не знают где он». Вот и пошёл слух, что, де, Воевода Всеволжский колдовством, по небу, на драконе летаючи, вывез с Индии сей кустарник. Ростит, де, чудо сиё, белоопушённое, в странах дальних, белым снегом вечно покрытых. А для прокормления сего теплолюбивого растения поливает его кровью. Обязательно — человеческой. Само собой — девственниц да младенцев. Вера и народность сих доноров — определяется рассказчиком. Всегда — по его слушателям.
И ныне в иных краях можно услыхать: «не будешь слушаться — отдам Колдуну Полуночному на краску». Родителю страх от сей легенды — помогает дитятю приструнить, мне — и народы целые.
Я уже говорил, что темнота в жилищах приводит меня в крайне раздражение. Зимой — особенно. Света хочу, света!
Мысль первая — делать свечки из пчелиного воска.
Воск мы в вотчине имеем. Но его и покупают не худо. Николай в городе подсуетился, вышел на корсунянина одного. Товар экспортный, грек берёт оптом. У меня пасека работает, с пчелами всё получается прилично. В смысле: медоносят и роятся. Но — не беспредельно же! Свой воск мы продали, из остатка Никодимке свечей в подарок наделали: в церкви службы без восковых свечей — крайняя бедность.
Есть лучины. Самый мой первый осветительный здесь прибор. Ещё с Юлькиной избушки. Я их перепробовал с пяток разновидностей. Больше не хочу.
Лампадки… ещё хуже. Это вообще не средство освещения помещения, а средство выражения почтения. К изображению.
Основной здешний осветительный прибор — сальная свеча. С фитилём из овечьей шерсти. Жить с таким освещением… и с таким прикосновением… и с таким запахом… сил моих нет!
Свечи здесь маканные. По Древним римлянам. Римляне макали скрученный папирус в раствор из жира, часть раствора оставалась на фитиле, это позволяло фитилю гореть. Теперь вместо папируса макают всё, что под руку попадает. Вот прямо сейчас, во второй половине 12 века, куча народа мечтает построить на этом свой «маленький свечной заводик». В Англии и Франции появились гильдии свечных мастеров. Новгородское «Иваново братство» свечников — очень не одиноко. Свечи в Европе продаются в небольших свечных магазинчиках во всех городах и деревнях.
До 15 века — «макают все!». Только в 15 веке один французский изобретатель придумал литейную форму для конических свечей. Но помакивание активно продолжается и в 19 веке.
«Вот сальные свечки, называемые мокаными. Хлопчатобумажные фитили, нарезанные одинаковыми кусками, подвешиваются на петельках и разом обмакиваются в растопленное сало (говяжье или баранье). Потом они вынимаются, охлаждаются и снова окунаются, пока вокруг фитиля не нарастает достаточно толстый слой сала…».
Я попытался спрогресснуть лет на триста раньше: был твёрдо уверен, что все свечи можно лить. Вспомнился какой-то авантюрный роман 19 века, в котором путешественники, для лазанья по пещерам, лили свечи из воска в стволах двустволки. И сокрушались, что винчестер так применить нельзя — ствол с нарезкой.
Ошибочка вышла: с восковыми свечками так не проходит. Фарадей специально об этом говорит:
«Свечи не всегда можно отливать в формы; восковые свечи вовсе нельзя отливать… Воск — вещество, не поддающееся отливке, хотя оно прекрасно горит и легко плавится в свече…
Восковые свечи делаются иначе: на раму навешиваются фитили с металлическими наконечниками, чтобы воск не целиком покрывал фитиль. Рама подвешивается так, чтобы она могла вращаться над котлом с растопленным воском. Рабочий зачерпывает ложкой воск из котла и, поворачивая раму, поливает фитили, один за другим; за это время воск на них успевает застыть, и рабочий их поливает вторично, и так далее, до требуемой толщины. Сняв свечи с рамы, их катают по гладкой каменной плите, верхушке придают надлежащую коническую форму, а нижний конец аккуратно обрезают».
Осенью, когда мы собрали свой и лесной воск, немножко поигрался в такой технологии. Раму с котлом — поставил. Обрезание нижних концов… Еврейские какие-то свечки… Но — сохранил. Остальное… Каменной плиты и хлопчатобумажных фитилей у меня нет. На плиту я наплевал, а фитили сделал пеньковыми. Предварительно выварив в поташе. Ну нету у меня ничего другого!
Зато какой цвет даёт…! Не с жёлтым, как соединения натрия, а с фиолетовым оттенком. Трансцендентальность так и прёт! В православной иконописи фиолетовый — передаёт особенность служения святого. Ныне покойного. Вот станет Никодимка святым… А у нас уже и цветовая гамма подобрана.
Пару сотен восковых свечей мы сделали, но основную часть воска в таких… замороженных брусках — отправили на продажу. А сами занялись свечным литьём. Макание… задалбывает. Сделал формочки. Ну, чего заливать будем?
Пробовал делать свечи из бараньего жира. Гадость редкостная: коптят, воняют, слабенькие. Коптят… хоть граффити рисуй! Недаром Свифт советовал лентяям развлекаться, расписывая на потолке узоры с помощью свечи. У меня в покоях потолок…
— Ваня, на что тебе элефант?
— ??!!
— Ну вона же! В левом углу. А рядом буковицы какие-то… Вроде греческих… Это Трифена выводила? Ты, часом не знаешь — чего это значит? А то может, заклятие какое… Или — заговор…
Наложницы постоянно отвлекаются — не на меня смотрят, а потолком любуются! Какая тут может быть нормальная половая жизнь?! Только с «элефантом».
Я перепробовал и другие… консистенции: говяжий, свиной, козлиный… Нет, человечий не пробовал. Хотя Прокуй своего толстячка-воздуходуя до слёз довёл. Каждый раз громко предлагал пустить парня на сало.
Пришлось сжалиться и забрать паренька. Нет, не на сало. Новое дело ему дал — несгораемые фитили делать. Берёшь пучок медной тонкой проволоки, сплетаешь из неё жгутик и получаешь кучку капиллярных трубок, «тонких как волос».
Откуда проволока? — Да оттуда же! От женщин!
Что такое «скань» знаете? Вот как раз в этом 12 веке в дополнение к более старой зерни на «Святой Руси» хорошо пошла ажурная и рельефная скань с витой проволокой. «Воздуходуй» тяжело вздыхал, пыхтел, потел, но разобрал две покоцанные блямбы — колты покойной княгини «поротой литвы».
Понятно, что на свечки таких фитилей не напасёшься, но я разогнался сделать светильники.
Что тёр Аладдин, вызывая джинна? — Правильно — лампу. В лампе — резервуар с жидким маслом. Джинн был… маслянистый на ощупь. Поэтому постоянно соскальзывал. От своего очередного хозяина.
У меня джинна нет. Поэтому опускаю в резервуар фитиль из мха, зажигаю верхушку фитиля… Пусть такую лампу враги мои… курят. Рассказывают, что у писателя Белинского на рабочем столе стояла масляная лампа, но он ее никогда не зажигал, потому что не выносил запаха горелого масла. Работал он всегда при двух свечах.