[1] Лог — журнал действий в программе.
Глава 16. Дивиденды
Горло жутко саднило. Вспомнить бы еще почему? Вроде легла на кровать, извинилась перед Бишопом, и тут нате… Как отрубило. Это признание вины так на меня подействовало? Больше ни за что не буду каяться в грехах, а то опять коротнёт. Когда пришла в себя, обнаружила бледного рейнджера и пустые пузырьки у его ног. Бишоп битый час на меня орал, но из его матов смогла разобрать только «сделка», несколько новых непечатных выражений и «только попробуй сдохнуть! Клянусь своим луком, я с твоим трупом такое сделаю…». Дальше был опять непереводимый невервинтерский фольклор.
Я поняла, что что-то произошло, но сил на выяснения не было, поэтому просто попросила Бишопа заткнуться, а сама завернулась в спальный мешок, чтобы хоть немного поспать до рассвета. Когда проснулась, рейнджер сидел напротив и не сводил с меня глаз. Я поежилась от дискомфорта:
— Так и пялился на меня всю ночь, вуайерист-недоучка?
— Пришлось. Вдруг ты опять решишь сдохнуть…
— Что тебе-то с этого? — я дотронулась до груди, та почему-то болела еще с ночи.
— Курица пообещала заплатить вторую половину золота, если приведу тебя живой обратно.
Хм, а это было похоже на правду.
— Ну ладно, — я вылезла из мешка и сладко потянулась, — есть что поесть?
Бишоп открыл рот, хотел что-то сказать, но только закатил глаза и, выругавшись, вышел из комнаты. Нервный он какой-то… А на вопрос так и не ответил. Я нашла в рюкзаке кусок сыра и краюшку хлеба — не бог весть что, но перебить голод хватит. Пока жевала, пыталась понять отчего болит грудь — обнаружила на ней два розовых следа, как от ожогов. На ум ничего не пришло, а спросить было не у кого — Бишоп куда-то растворился. Покончив с завтраком, я оделась и уже привычно облачилась в броню. Вспомнив, как в первый раз путалась с ремнями, невольно усмехнулась: жить захочешь — и не тому научишься.
Собрав свои и рейнджерские вещи, я уже собиралась на выход, когда Бишоп вернулся с двумя медвежьими шкурами в руках и одну перекинул мне.
— Это зачем?
— Для тепла. Иначе не доедем до Винтерхолда — замерзнем раньше.
— Поняла.
Мы подобрали походные мешки и, почти не разговаривая друг с другом, направились к выходу. Трактирщица, заметив нас, слезно умоляла заезжать к ним еще: такие герои в ее таверне бывают редко, а народ, слушая наши увлекательные истории, весьма охотно покупает выпивку. Неопределенно махнув ей на прощание, мы выпали на улицу в холодное темное утро. Солнце еще не взошло, а я уже мысленно поблагодарила Бишопа за сообразительность — в Виндхельме среди каменных домов гулял ледяной ветер, от которого волосы тут же покрывались ледяной коркой. Что же будет дальше на севере — боялась себе представить.
Мы направились к городским воротам, когда кто-то окликнул меня из прохожих:
— Питикака?!
— Автографы даю только по четвергам и только на упругие задницы. Погоди, Ралоф?! Это ты, мой пергидрольный друг?!
Блондинистый норд, вытащивший меня из горящего Хелгена, приветливо махал и счастливо улыбался от уха до уха. Он широко развел руки, словно играл в догонялки и, не успела я пискнуть, как сгреб в крепкие медвежьи объятия. При всей пронизывающей погоде, на мужике были только штаны с поножами и перевязь для топора на голом торсе. От плечей и рук Ралофа шел пар, а самого норда, казалось, низкая температура нисколько не смущала. Вот она нордская сопротивляемость холоду. Я задергалась в стальных объятиях, боясь, что мне сломают еще какое-нибудь ребро.
— Слышал, что в город пожаловали герои, но не поверил, что это про тебя, Питикака. Вот решил отыскать, — Ралоф спохватился и разжал руки. Он отошел на шаг и осмотрел меня с ног до головы. — А ты изменилась. Окрепла. Видно, не врут барды, что ты справилась в тремя драконами одним Криком.
Я уклончиво покивала, пожала плечами и от неприкрытого разглядывания почувствовала себя неловко, особенно учитывая, что в последнюю нашу встречу слезно умоляла Ралофа пристрелить меня. Но мужик и не вспоминал об этом. Он смерил оценивающим взглядом рейнджера и снова повернулся ко мне:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты пришла как раз вовремя в Виндхельм. Ярл Ульфрик собирается идти в поход на Вайтран, и братьям Бури нужны любые люди. Ты, конечно, не норд, но ты героиня, да к тому же довакин. Я замолвлю за тебя словечко…
— А ты, Ралоф, так и не изменился, — хмыкнула я, — все также занимаешься агитацией. Нет, у меня свои дела, и гражданская война в них не входит.
Норд помрачнел:
— Тебя не волнует судьба Скайрима?
— Очень! Очень волнует, поэтому мне надо найти и вернуть домой нескольких пришельцев из других миров. И одну несносную курицу.
Ралоф покачал головой:
— Не знаю о каких пришельцах ты говоришь, но… Да поможет тебе Талос на твоем пути. Путешествовать сейчас опасно: драконы следят за дорогами; все больше нападают на селения, иногда даже по двое. Слышала о Рорикстеде?
Я покачала головой.
— Сгорел, так же как Хелген. Говорят, три дракона прилетели с ближайших гор. Жаль тебя там не было, или второго довакина. Ходят слухи, что в Солитьюде есть еще один дова, вот я и обрадовался, узнав, что ты здесь. Если тот драконорожденный вступит в имперскую армию — нам придется туго.
Ралоф продолжал меня убеждать, как Братьям Бури нужен свой довакин в команде, а я переваривала новости. В игре Рорикстед не должен был сгореть. Проклятье! В игре драконы не летали по-двое, и не было двух довакинов — слишком много доказательств того, что Скайрим здесь живет собственной жизнью. Возможно, та нордка — Вигдис, кажется? — должна была быть настоящим довакином, а я своим вмешательством принесла долю хаоса в игру. Надо срочно собирать потерянных игроков и валить отсюда.
— Ралоф, я была чертовски рада тебя видеть, но нам пора заниматься спасением Скайрима, и надо срочно в Винтерхолд. У тебя знакомый возница есть?
Норд тяжело вздохнул, поняв, что все увещевания прошли мимо моих ушей, и махнул следовать за ним. В городской конюшне оказалось лишь две свободных повозки — остальные были экспроприированы для военных нужд. Нам предложили двух запряженных лошадей, раз мы пришли с Ралофом, которого здесь знали и уважали, но после того, как я взбунтовалась против езды верхом, один ямщик согласился подвезти нас до Винтерхолда, но запросил двойную сумму. Дескать, холодно там. И медведей много. Бишоп шипел, ругался и плевался, когда отсчитывал золото, а под конец клятвенно пообещал включить все потраченное в сумму оплаты его услуг. Пришлось согласиться — свои деньги я берегла, а с рейнджером пусть Кречет расплачивается. Хоть золотом, хоть натурой. В смысле яйцами. Мы погрузили вещи в повозку, и я сердечно поблагодарила Ралофа, обняв его на прощание. Видимо, дружеские объятия тут не в ходу — норд покраснел до корней светлых волос, кашлянул и неловко благословил на прощание. Мы с Бишопом забрались в телегу и отъехали. Я не стала дожидаться, когда холод усилится, а сразу развернула добытую рейнджером медвежью шкуру и окуклилась в большую мохнатую «медведку».
Следующие несколько дней мы провели в пути. Карнвир все чаще оставался с нами и не уходил далеко на охоту. Лошадь сначала пугалась огромного волка, но потом, видимо, привыкла принимая его за странную собаку-переростка. Бишоп перестал ходить на охоту совсем, а как будто начал пристальнее наблюдать за мной. Иногда я ловила на себе его взгляды, но на любые вопросы он отмалчивался, либо отшучивался так, что говорить не хотелось вовсе. Я же занималась тем, что раз за разом перечитывала свои дневниковые записи, выискивая в них ответ, как вернуться в реал. Пока я точно знаю, что эмоциональное потрясение открывает новое воспоминание и новую игровую фишку в моей голове: сначала это был курсор и индикатор скрытности, сейчас это карта, что будет потом? И как же все-таки снова увидеть реал? Возможно в библиотеке Винтерхолдской коллегии магов есть хоть что-то о перемещениях сознания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
