– Значит, ты предпочитаешь быть наложницей? Рабыней?
Из рукава халата, которым взмахнул Кабиров, выскользнула плетка. Поймав ее на лету, он выжидательно уставился на Наталью.
Она и сама не заметила, как с ее губ сорвалось поспешное:
– Нет, нет, что вы!
– Тогда веди себя, как желанная гостья, не забивай себе голову всякой ерундой.
Кабиров огладил подбородок и звонко хлопнул в ладоши. В юрту бесшумно вошла смуглая молодая женщина в узорчатом халате до пят. Взглянув на Наталью с лютой ненавистью, она скромно опустила ресницы и, приблизившись семенящей походкой к столику хозяина, поставила на него круглый бронзовый поднос с фарфоровым кувшином, пиалами и блюдом изюма.
– Можно напиться? – спросила Наталья, впившись взглядом в кувшин.
– Напейся, – милостиво разрешил Кабиров. – Но сначала наполни мою пиалу. Привыкай к нашим обычаям.
«Чтоб ты подох со своими обычаями», – пожелала ему Наталья мысленно, а сама растянула губы в улыбке:
– Отвернитесь, пожалуйста. Я хотя бы закутаюсь в эту дерюгу.
– Это не дерюга, а кошма. Ею укрываются во сне. – Кабиров хитро прищурил один глаз. – Разве ты сейчас спишь?
– Хотелось бы, – пробормотала Наталья, пытаясь приладить кошму под мышками.
– Оставь ее, – властно сказал Кабиров. – Подойди и наполни пиалы.
– Но…
Свистнула плеть, оказавшаяся гораздо более длинной, чем можно было заподозрить до этого момента. Сначала на лодыжке Натальи вспух багровый рубец, а потом уж она ощутила жгучую боль, от которой на глаза навернулись слезы. Нет, боль была терпимой. Обида – вот что вынести оказалось труднее.
Двигаясь, как сомнамбула, Наталья подошла к столу, наполнила до краев обе пиалы и, наморщив нос, сказала:
– Это ведь коньяк.
– Самый лучший в наших краях, – кивнул Кабиров, пожирая ее глазами. – Его полагается пить залпом. До дна.
– Воды бы, – нерешительно произнесла Наталья.
– У меня сегодня день рождения. Я специально распорядился установить во дворе юрту, накрыл во дворе богатый стол, надел свой лучший халат, – Кабиров как бы размышлял вслух, поигрывая своей плеткой. – Я хотел, чтобы сегодня все было, как в старые добрые времена, чтобы на душе было тепло и светло, чтобы ни одна тучка не омрачала мое настроение. И что же? – Он насупился. – Вот я угощаю свою гостью отличным коньяком, просто отменным коньяком, весьма дорогим, весьма вкусным. Вместо того, чтобы с радостью выпить за мое здоровье, она капризничает, как какая-то Наташа Ростова на своем первом балу. А ведь ее в моем доме отмыли дочиста, умастили благовониями, уложили спать. Такова, значит, ее благодарность?
Зачарованно следя за медленно поднимающейся плеткой, Наталья обеими руками схватила пиалу и, поднеся ее к губам, быстро сказала:
– С днем рождения, Сарым Исатаевич.
– Спасибо. – Он с достоинством взял свою посудину. – Теперь поклонись до пояса и пей. А в следующий раз не вздумай хватать чашу первой, дождись, пока это сделаю я. Запомнила?
– Да, – пискнула Наталья, ужасаясь стремительно происходящей с ней метаморфозе. Словно она всю жизнь провела на Востоке. Осталось только напялить на голову паранджу и исполнить танец живота.
По-видимому, Кабиров уловил окончание мысли, промелькнувшей в ее мозгу.
– Покушай изюма, – сказал он задыхающейся после коньяка Наталье, – хорошенько покушай, вволю. Потом мы опять выпьем, опять закусим и побеседуем о том о сем. А потом я возьму домбру.
– Вы умеете петь? – льстиво спросила Наталья.
– Конечно, – важно кивнул Кабиров. – Конечно, я умею петь. Каждый казах в душе – прирожденный акын. Но сегодня петь будешь ты.
– Ой, что вы! У меня ни слуха нет, ни голоса…
– Будешь петь и плясать, – это прозвучало как приговор, не подлежащий обсуждению.
– Голой? – вяло удивилась Наталья, в голове которой уже шумел не какой-то там камыш, а целая алкогольная роща.
– Само собой, – подтвердил Кабиров. – Кому интересно смотреть, как пляшет одетая женщина? У нас тут не останкинская телестудия.
И это была чистая правда.
* * *
Снаружи раздавались возбужденные возгласы, смех, пахло свежими лепешками, жареным мясом, специями. Как ни странно, есть Наталье не хотелось. Выпитый натощак коньяк норовил подняться из желудка, приторная сладость изюма стояла поперек горла. Она чуть было не задремала, когда ее заставили вздрогнуть гулкие удары – бом-бом-бом, – словно неподалеку от юрты в чугунную сковородку кочергой колотили.
– Скоро полдень, – объявил Кабиров, блаженствующий на ковре в распахнутом халате.
– У вас оповещают о наступлении полудня заранее?
– У меня есть часы, отличные часы, золотые. Мы тут не дикари какие-нибудь. – Кабиров снисходительно фыркнул.
«Не дикари, – повторила про себя Наталья. Ее грудь была покрыта кровоподтеками и малиновыми пятнами от бесконечных щипков, которыми наградил ее хозяин во время случки. – Хозяин, я уже называю его хозяином?» – ужаснулась она.
«Да, – подтвердил внутренний голос. – Ты добровольно встала перед ним на четвереньки и покорно терпела, когда он выкручивал тебе соски, как будто ты не женщина, а самая обыкновенная коза. А под конец еще и орать не своим голосом взялась от избытка чувств. Похоже, дорогуша, плетка и бурный секс – это то, чего тебе не хватало в прежней жизни».
Нахмурившись, Наталья села на ковре, прикрываясь подтянутыми к подбородку коленями. Кабиров тоже принял вертикальную позу, отчего его ляжки до самых коленей оказались погребенными под вываленным на них волосатым брюхом. Словно на тесто, вылезшее из квашни, глядишь. На отвратительное тесто, обильно сдобренное жиром и потом.
– Тебе понравилось? – спросил он, занявшись срезанием желтых ногтей на ногах. Для этого он пользовался не ножницами, а ржавым лезвием, вытащенным из кармана халата.
– Ну, – Наталья помялась, – я, Сарым Исатаевич, не привыкла к подобному обращению.
– Врешь, – проворчал он. – Ты взаправду голосила, не прикидывалась. Из тебя будет толк. – Кабиров пошевелил пальцами обработанной ноги, любуясь ими. – Но поешь ты скверно, а танцуешь еще хуже. К следующему разу обязательно потренируйся.
Промолчать? Проглотить и эту пилюлю? Или все же попытаться отстоять свои честь и достоинство? Хотя бы жалкие остатки былой чести и былого достоинства?
– Знаете, Сарым Исатаевич, – сказала Наталья, налившаяся мутной хмельной отвагой, – честно говоря, что-то притягательное во всей этой экзотике действительно имеется. Но я не вещь ваша, а взрослая замужняя женщина, между прочим, русская, между прочим, имеющая друзей. Меня будут искать. Вам лучше отпустить меня, возвратив мне одежду, документы и деньги, пока не поздно. – Воодушевленная молчанием Кабирова, Наталья постепенно повышала голос. – В этом случае, клянусь, я никому не сообщу о том, что здесь произошло. Что было, то было.
– Экзо-о-отика, – повторил Кабиров, разглядывая вторую ногу. – Экзотика, да. – Из всей обращенной к нему речи он только это слово усвоил, а все остальные пропустил мимо ушей. – Да только ты еще не зна-а-аешь, что такое настоящая экзотика. Там, за сараями, – он ткнул пальцем через плечо, – есть глубокая яма, наполненная жидким рыжим дерьмом. Через нее перекинута доска. На этой доске могут разместиться одновременно трое взрослых мужчин, присевших на корточки – понимаешь, о чем я говорю? А вот в самой яме троим будет неудобно. И двоим неудобно. – Кабиров многозначительно улыбнулся. – Даже если ты окажешься там в гордом одиночестве, то ты все равно будешь проситься обратно. Но назад пути уже не будет. Куда тебя потом девать, провонявшую с ног до головы? Так что тех, кто угодил в яму, мы там и оставляем. А потом забрасываем землей и роем новую яму. – Тем же ровным тоном, с той же бесстрастной интонацией, Кабиров распорядился: – Налей коньяку.
– Сейчас. – Наталья вскочила на ноги, как подброшенная пружиной. – А мне выпить можно?
– Немножко коньяку тебе не помешает, – милостиво кивнул Кабиров. – Но не слишком увлекайся этим благородным напитком. Мне нравятся женщины бодрые, энергичные. Ты как себя чувствуешь? Не устала?
– Что вы, – воскликнула Наталья, протягивая хозяину пиалу.
Кабиров ее не принял. Молча глядел на пленницу и чего-то ждал, поигрывая бровями. Она неуверенно поклонилась, вопросительно глядя на него:
– Так?
– У тебя болит поясница? Радикулит?
Лишь после того, как Наталья перегнулась пополам, коснувшись грудью коленей, Кабиров взял пиалу, вылакал коньяк и требовательно пошевелил пальцами. Пришлось смотаться за блюдом с изюмом, потом – принять уже знакомую позу, потом верещать от остроты ощущений, которых было так много, что некоторое время Наталья даже пошевелиться не могла, не то что сходить за своей порцией коньяка.
– Я забыл спросить, каким ветром тебя сюда занесло? – полюбопытствовал Кабиров, опять растянувшийся на спине. Его волосатое брюхо гудело, как бубен.
