как именно убийца сориентировался в этих форс-мажорных для себя обстоятельствах?
Я вздохнула, понимая, что мама снова, очевидно, права, и спросила:
– А как ты думаешь, если эту тележку увезла горничная, то она, получается, точно сообщница убийцы?
И я пересказала мигом превратившейся в слух родительнице почти всё, что удалось узнать за последние сутки.
Терпеливо выслушав мой рассказ, мама в задумчивости пощипала волосы на виске, а затем проговорила:
– Если честно, я не думаю, что горничная – сообщница преступника. Скорее всего, её каким-то образом запугали. Ну или, как вариант, ввели в заблуждение. Уверена, что эта милая, судя по рассказам Всеволода, женщина совсем не обладает мощным аналитическим умом, и её очень легко обмануть.
Мама с гордостью приподняла подбородок, всем своим видом демонстрируя, кто именно из присутствующих этим самым мощным умом уж точно обладает.
– Да, – издала я невольный вздох облегчения. – Мне было бы чертовски неприятно узнать, что с таким добром обращавшаяся с Севкой тётя оказалась бы обычной преступницей.
– Нет-нет, Люба, – махнула рукой мама. – Сама посуди, горничная ведь чего-то испугалась, когда к ней в деревню приехали те, кто вас с Олей опередил и представился людьми «с работы». И даже принялась от всех скрываться. От всех, даже от своих родителей! А до этого она уволилась из отеля. Нет, здесь однозначно пахнет либо угрозами, либо введением в заблуждение, хотя и подкреплённым, вероятно, некой суммой денег.
– Но тогда, – рассудительно изрекла я, – получается, что наша Айше внезапно прозрела.
– Получается, – согласилась родительница, – в любом случае она явно знает побольше нашего.
– Господин Керем её активно ищет, – закивала я.
– Уверена, он её очень скоро найдет, – сказала мама. – Главное только, чтобы он нашёл её быстрее, чем это сделает ваш убийца.
Я вздрогнула, отчётливо понимая, о чём именно говорит моя дальновидная мама, и тут же, отгоняя тревожные мысли, сказала:
– Тут ещё одна странная деталь вскрылась.
Я намеренно новость о брюках, забранных, видимо, тоже горничной Айше из чистки и подброшенных на место преступления, припасла «на сладкое», чтобы дозированная подача данных позволила мыслительному процессу нашего семейного аналитика течь ровно, последовательно и выдавать стройные версии и заключения.
– Что за деталь? – нетерпеливо спросила родительница.
Я, запинаясь и опасаясь, что она, возможно, поднимет меня на смех, передала ей историю о синих брюках.
Вопреки моим ожиданиям, мама, слушая, молча хмурилась на протяжении всего повествования. Затем она спросила:
– Первое. Скажи мне честно, почему ты посчитала это важным? И второе. Ты на сто процентов уверена, что брюки были именно почищены? Не были, к примеру, просто новыми?
– Первое, – принялась рапортовать я. – Не знаю, почему. Просто так кажется. Второе. Да, уверена. Совершенно точно. Запах средства для стирки. Да и новые такие брюки найти было бы весьма непросто. Они из такой интересной ткани, очень заметные. А если бы это были запасные, очевидно, они висели бы в чехле вместе с остальными вещами. И потом, куда же в этом случае делись бы те, в которых Карталь выступал?
– Ясно, – пробурчала родительница. – Надо, надо доверять твоей интуиции. По крайней мере, она у тебя точно развита лучше, чем нормальная логика.
Затем она бросила спешное «пока, я перезвоню» и отключилась.
Я посидела минуту, пытаясь понять, что именно мне сейчас отвесила мама: комплимент или порцию плохо прикрытой критики.
Решив для себя, что буду лучше считать эту реплику похвалой своей тонкой интуиции, я позвала Севку и засобиралась на завтрак.
За утренней трапезой на нас никто не обращал внимания. Точнее, внимания, к моей радости, было ровно столько, чтобы мы с Севкой получили положенный отельный сервис и спокойно позавтракали, ни с кем не расшаркиваясь и ни от кого не пытаясь вежливо отвязаться.
У Юсуфа, судя по всему, был выходной. Ахмед же, когда мы входили в ресторан, грозно распекал за что-то очередного беднягу-официанта и нас благополучно не заметил.
В целом в ресторанном зале было пустынно. Большинство русских гостей, видимо, разъехались накануне, чтобы встретить Рождество дома, в кругу семьи. А у турецких постояльцев, как, впрочем, и у большинства представителей других стран, не было таких длительных новогодних каникул, какими повезло распоряжаться нам.
Выскользнув из зала, как мне показалось незамеченными, мы с Севкой направились к лифту, и там нос к носу столкнулись с Ахмедом, проверявшим лично работу парня, который натирал металлические элементы декора.
– О, мадам Луба, какая приятная встреча! Доброе утро! – просиял менеджер.
– Э-э-э, доброе, Ахмед, – попрощавшись с надеждой провести остаток утра в стиле «мечта интроверта», ответила я с положенной вежливой улыбкой, мигом нацепленной на лицо.
Лифт ехал с шестого этажа, останавливаясь при этом на каждом. Я грустно покосилась на светящееся табло.
– Не волнуйтесь, мадам Луба, вы не опоздаете на прогулку, – истолковав мой взгляд по-своему, сказал Ахмед. – Там сырость ужасная. Туман только-только рассеялся. Через час-другой должно стать получше.
– О да? – рассеянно пробормотала я, следя за медленно менявшимися цифрами на табло. – А я, знаете ли, очень люблю туман.
– Вы так добры, мадам Луба! – быстро сменив тему, сказал Ахмед заговорщицким шёпотом. – Пожалели этого сумасшедшего русского.
Я вздрогнула и вытаращила на менеджера глаза. Не понимаю, весь отель, что ли, уже в курсе, что я вчера навещала Виталика? Да как же это?
Вместо ответа на мой немой вопрос Ахмед указал куда-то за спину.
– Кухня, – лаконично пояснил он.
– А, ну да, конечно.
Не стоило быть столь наивной и полагать, что шеф-повар, готовя по просьбе дяди Керема деликатесы для отельного узника, станет хранить святое молчание. Да собственно, его об этом никто и не просил.
Я лишь недоумевала: неужели же я совершила что-то столь неординарное, что всем по очереди надо было обязательно подойти ко мне и высказать свои комментарии по этому поводу?
При этой мысли я разозлилась, а затем сразу поёжилась, вспомнив вчерашнее нападение на меня Капитана.
Лифт открылся, и из него с шумом вывалилась группа людей. Я юркнула в самый дальний угол кабины, прижалась к поручню и нажала кнопку нашего этажа. Севка молча прислонился к противоположной стенке лифта.
Лучше пусть посчитают меня невежливой и нелюдимой особой, но, по крайней мере, так мне удастся впредь избегать лишних вопросов от любопытного менеджера.
В гостиной дома Мевланоглу было тихо. Хозяин ещё не приехал. Мы с Олей присели на диван и принялись за кофе.
Промозглая погода наложила отпечаток на наше настроение. Обе молчали. Я не хотела рассказывать подруге про Капитана, до того как об этом узнает её свёкор. А Оля задумчиво смотрела в одну точку и, казалось, была вообще не особенно расположена
