забеспокоилась, уж не заболел ли он, и принялась придирчиво изучать его лоб на предмет повышенной температуры. К счастью, ребёнок был здоров.
Благополучно добравшись на маршрутном автобусе до остановки возле нашего отеля, мы вышли, на ходу проглатывая последние крошки божественно нежного лимонного кекса. Фатма вручила мне его ещё горячим, не по годам резво догнав нас у садовой калитки. Не заходя в отель, мы с Севкой устремились к морю.
Туман рассеялся полностью. Пальмовые листья слабо шевелили своими зелёными пальцами, чётко очерченными на фоне серого неба. Море, будто чуть дыша, то подкрадывалось к выделявшимся на песке крупным буквам, то отступало от них в нерешительности.
Севка отбросил палку, которой он до этого старательно выводил надпись, подправил руками своё творение, и, отряхивая от песка ладони, побежал ко мне.
– Мам, иди посмотри, как я красиво написал!
Я поднялась с тёплого чёрного валуна, на котором сидела последнюю четверть часа, тщетно пытаясь погрузиться в хорошую книгу. Волнительное ожидание новостей от дяди Керема всё ещё не давало мне покоя.
– Я тоже тебя люблю, мой дорогой, – улыбнулась я, прочитав фразу на песке.
Море всё же добралось до неё и теперь слизывало верхушки тщательно выписанных букв. Большая чайка грузно покачивалась на волнах неподалёку и не сводила с нас своего алчного взгляда.
– У меня для тебя сегодня ничего нет, – серьёзно сказал ей Севка.
Птица, как будто поняв его, презрительно, почти по-вороньи каркнула и, взлетев, направилась в сторону городского порта. Я присела и потрогала воду.
– Холодная, – констатировал Севка, сунув сразу обе руки в морскую пену. – И как только эти чайки не замерзают? Часами ведь тут плавают. Прямо с ногами!
– Между прочим на днях, помнится, ты и сам в море залезал, – засмеялась я. – И тоже прямо с ногами! А вопрос этот ты лучше бы нашим отечественным уткам задал. Они почти такими же ногами по льду босиком ходят и в ледяных полыньях плещутся. Даже в тёплые страны уже не особенно рвутся, совсем обленились. На нашем озере стая живёт, так она чудесно на твоих булках и недоеденных бабушкиных блинах зимует.
– Эх, – вздохнул сын, – и почему только люди не летают? Вот был бы я птицей!
– Вот и добрались мы до русской классики, – хихикнула я[7].
Но Севка, по понятным причинам не знакомый пока с курсом литературы средней школы, мечтательно продолжил:
– Если бы я был птицей, то уж точно не ленился бы, а обязательно улетал осенью на юг. И в школу не надо было бы…
– Ну и какой бы ты птицей мечтал быть, интересно? – спросила я, решив поддержать творческие фантазии ребёнка и проигнорировав его последнюю фразу, сказанную, впрочем, глухим шёпотом.
– Не знаю какой, – Севка покачал головой. – Кто там из них высоко и далеко летает? Орлом, наверное, или каким-нибудь цаплем.
– «Цаплем», – передразнила я его.
– А чего? – возмутился сын. – Я же не девочка, не могу быть цаплей. Ну, раз не цаплем, значит, орлом.
– Не надо орлом, – невольно поёжившись, сказала я. – Они вон вообще в последнее время птицы неперелётные.
Образ «бодрумского орла» Кенана Карталя отчётливо предстал в моём воображении на фоне взмывающего в небо пассажирского самолёта немецкой авиакомпании и энергично помахал ему вслед своими синими крыльями.
Я уже привычно тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения. Нужно срочно занять себя чем-то, иначе я рискую не дождаться новостей от шефа полиции в светлом уме.
– Лучше всего, Сев, быть амазонским попугаем, – принялась я усиленно фантазировать. – Там же у них всегда тепло, зелено, много фруктов. Никуда и летать им особо не надо. Сплошная «чунга-чанга». Живёшь и наслаждаешься. Плюс к тому ты всегда яркий и красивый.
– Точно, – обрадовался сын, – каким-нибудь синим. Чтоб и ярко, и, например, в дождь, если испачкаешься, не очень заметно было.
И снова этот беспокоящий меня синий образ. Усилием воли я вытолкнула его из своей головы. И вдобавок подумала, что мой ребёнок, оказывается, растёт глубоко практичным человеком. Ноль романтики – это, конечно, большой минус. Но, с другой стороны, перефразируя народную мудрость, ждать ароматных цитрусов от северного дерева – дело бесперспективное. Да и правильная расстановка приоритетов в жизни ещё никому не помешала.
Как только мы с Севкой вошли в отель, мой телефон истошно заорал. Звонок от мамы в клочья разорвал сонную тишину полупустого холла.
Двое немолодых мужчин, наслаждавшихся чем-то крепким за барной стойкой, резко обернулись и посмотрели на меня откровенно неодобрительно.
Я почувствовала, что медленно краснею. Но, с другой стороны, я же не виновата, что Севка вечно переводит на моём аппарате громкость звонка на максимум, а незадолго до нашего путешествия я ради шутки поставила на мамины вызовы звук полицейской сирены.
Я лихорадочно забарабанила пальцем по экрану своего мобильника, нажимая на кнопку «отбой», и написала родительнице в мессенджер: «Звони сюда, уже поднимаюсь в номер».
Севка вприпрыжку поскакал к бильярдному столу, заметив, что тот свободен. Когда сын обернулся, я жестами показала, что зайду в номер на десять минут и ему стоит дождаться меня здесь.
Поспешно приняв видеовызов от мамы ещё в коридоре своего этажа, я приложила электронный ключ к двери номера и влетела в комнату, пока картинка на экране ещё загружалась.
Я торопилась, потому что чувствовала: мама не станет звонить просто так второй раз за день. Она определённо что-то нашла.
– Люба, а полиции вообще известно, что Карталь левша? – деловито осведомилась родительница, когда удостоверилась, что связь наладилась окончательно.
– Не знаю, – недоумённо протянула я. – Но думаю, если это имеет какое-то значение для следствия, полиция уже выяснила.
– А ты всё же спроси у этого своего полицейского, – немного разочарованная моим, очевидно, недостаточно восторженным ответом порекомендовала мама. – Такие простые с виду вещи часто оказываются важными и ценными сведениями. Орёл этот, как я поняла, не бог весть какая звезда. Местные жандармы могут поэтому и не знать о его особенностях.
Я, чтобы несколько потешить мамино эго, горячо пообещала непременно уточнить этот момент у шефа полиции. А если его команда ещё не обладает столь ценной информацией об убитом, проследить, чтобы шеф велел непременно принять её в работу. Оставалось лишь выяснить одну деталь.
– А как ты вообще поняла, что Карталь левша? – немедленно занялась я этим выяснением, продолжая излучать так любимое моей родительницей недоверчивое любопытство.
– Видеофайлы посмотрела, которые Всеволод наснимал, – нарочито небрежно ответила мама.
– В каком смысле? Как? Объясни!
Мне действительно стало любопытно. Я перебирала в памяти все хранившиеся в Севкином гаджете ролики. Не помню, чтобы Карталь на каком-либо из них писал.
– Если бы
