Куда деться? Если поцелует, думаю, то всё. Не вырваться. И Товстоногов: „Дольше! Дольше! Дольше!“ А меня — ну молодая же была — всё, унесло, и играть-то ничего не надо было, интонация пришла сама собой: „Ой, Гриша, Гришенька…“
У нас мизансцена была — полторы минуты поцелуя. На удивление — при том, что он нравился женщинам, при том, что с виду снаружи он был смел, в нем была какая-то застенчивость внутренняя, такая робость, в общем как-то мы с ним расслабились по отношению друг к другу года через полтора только. Были стеснение, робость, почти как у молодых людей, у которых вообще все происходит впервые.
Мы репетировали и дошли уже до финальной сцены. По режиссерскому замыслу все герои, даже те, кто умер, стоят на лемехе, который движется по сцене, и читают шолоховский текст. Я в том числе. И мне прямо с лемеха, уже в слезах, следовало броситься к моему возлюбленному и на его слова: „Ксюша!“ сказать: „Гришенька…“ В репетиционном зале мы уже дошли до этого момента, и Товстоногов вдруг говорит: „Всё, репетиция окончена, завтра переходим на сцену!“ Как же? Мы же не прошли финал? А он: „Что, вы не заплачете и любовь не сыграете?“
Вот какая вера в артиста! И заплакала, и сыграла…»
Художник «Тихого Дона» Эдуард Кочергин, проделавший потрясающую работу по оформлению постановки, вспоминает, что спектакль создавался — на протяжении очень короткого для такой объемной вещи времени, с 10 марта 1977 года (первая читка) до 31 мая 1977 года (генеральная репетиция) — внутри театра — сценарий Товстоногова и Шварц писался по ходу репетиций, все проверялось прямо на сцене, работа была очень трудной, но интересной. Последние дни перед выпуском спектакля репетировали утром и вечером. Эта работа была названа «примером оптимальной концентрации творческой энергии всего коллектива».
Борисов — Григорий Мелехов, никому — ни красным, ни белым — не принадлежавший, практически не уходил со сцены. На одной из репетиций Товстоногов вдруг сказал, что его смущает «сусальность» Олега. «Это меня-то в сусальности обвинять?» — Борисов был поражен. Уж кого-кого, но только не его можно было заподозрить в проявлениях слащавости: Борисову она полностью претила.
Уже потом, после громадного успеха «Тихого Дона», Товстоногов назвал Мелехова — «для меня и для артиста Борисова» — «крестьянским Гамлетом», человеком, который в очень глобальных масштабах ищет себя. «В этом, — говорил Георгий Александрович, — я вижу аналогию. И тоже распалась связь времен. И тоже — другого порядка, другого характера, но, тем не менее, вот этот простой, естественный человек, который больше склонен к труду, чем к войне, вот он способен размышлять. Страстно. Иногда чувства опережают разум».
Кочергин говорит, что только Олег Иванович мог оправдать шолоховский образ черного солнца, возникший в его воображении и перед зрителями по возвращении Мелехова после многочисленных трагических перипетий Гражданской войны в родной хутор: «Сейчас представить тот спектакль без Борисова — Мелехова невозможно. Не было бы его, не было бы „Тихого Дона“ в БДТ». «Взойдет солнце, и — посмотрите на него, разве оно не мертвец?» — скажет Борисов потом в «Кроткой».
В интервью, опубликованном в журнале «Театрал» в марте 2008 года, Олег Басилашвили фактически назвал Борисова «предателем». А как иначе оценить сказанное им? Басилашвили рассказывал о том, что его приглашали в московские театры, но он не пошел, потому что к тому времени «уже много лет играл в БДТ, занимал там определенное положение». «Олег Борисов, — сказал интервьюер, известный журналист Валерий Выжутович, — тоже был ведущим актером БДТ. Однако нашел в себе силы расстаться с этим театром». И тогда Басилашвили ответил: «Борисов ушел, когда Георгий Александрович вступил в возраст заката, начал болеть и был уже не в силах ставить великие спектакли… Борисов это понял. И ушел только поэтому. А я не мог. Считал, что это было бы предательством по отношению к Товстоногову».
Поразительная по своей абсурдности версия ухода Олега Ивановича из ленинградского театра. Все перевернуто с ног на голову. Только воспаленным воображением можно представить себе Олега Борисова, высчитывающего для себя: ага, возраст у Георгия Александровича закатный, побаливать стал, сил, чтобы поставить что-то внушительное — для меня! — уже у него нет, уйду, пожалуй… Борисов ушел из-за бездействия. Во время прогулок по Москве — на пути от МХАТа к своим домам, — когда Леонид Хейфец и Олег Борисов в основном обсуждали «Павла I», фактически «разминали» пьесу, говорили и о другом. Хейфеца тоже интересовало, почему Борисов ушел из БДТ. Он прямо спросил Олега Ивановича об этом: «Как вас угораздило уйти от Товстоногова?» И услышал ответ: «Я понял, что я не могу больше». Борисов стал в БДТ страдать от мучительного творческого голода.
Сложившиеся у него внутри театра отношения вынуждали простаивать. Ему не хотелось этого делать, потому что жизнь уходила. Товстоногов говорил ему о необходимости бега на длинные дистанции: «Кто-то должен быть стайером». Борисов готов был к стайерскому забегу, но ведь он и спринтером был, каких поискать. И вряд ли талантов в БДТ было больше, чем ролей для каждого. И Борисов видел это.
«Ленинградская история и сложнее, и проще, — сравнивал Борисов уход из БДТ с уходом из Театра им. Леси Украинки. — Проще оттого, что длилась даже не тринадцать, а восемнадцать лет. Целую вечность. И за эти восемнадцать переиграл мальчиков — только уже не розовских. И в один момент (точнее — в 71-м году) это надоело — я решил уходить. Товстоногов удержал тогда Хлестаковым… Я пошел на аккомодацию, как сказала бы княгиня Волконская. Решил ждать… и дождался своих „Мешков“, „Дона“, „Кроткой“. Хотя „Ревизора“ уже быть не могло. Тогда, в 71-м, решение было эмоциональным. Сейчас оно как будто спокойней, взвешенней. Как, впрочем, и реакция на него Товстоногова. Он даже просветлел, когда я сказал, что ухожу. „Куда?“ — поинтересовался из вежливости. „Пока не знаю, — соврал я. — В Москву…“ „Вы потеряете как артист, Олег. Посмотрите, Доронина там кончилась… Да разве только Доронина?“ — И вздохнул с облегчением».
От Товстоногова уходили. Ушли несколько очень хороших артистов. Ушедшие, безусловно, не избавились от мощного влияния Товстоногова. Да и вряд ли они собирались делать это. И Товстоногов, никогда не опускаясь до сведения личных счетов или же каких-то пакостей в спину, переживал уход ведущих исполнителей. А среди покинувших БДТ (причины на то у всех разные) — Татьяна Доронина, Сергей Юрский, Наталья Тенякова, Иннокентий Смоктуновский, Олег Борисов…
Уезжали от Товстоногова, не стоит забывать, артисты сложные. И, как ни странно, быть может, это прозвучит, — артисты, толком у Товстоногова и не игравшие. Во всяком случае, ни на кого из них Георгий Александрович репертуар не выстраивал. Иннокентий Смоктуновский сыграл в БДТ
