Оливер никак не мог поверить, что эта высохшая, еле дышащая старушка — его прабабушка. На мгновение он представил, что Нану похитили и спрятали в другом месте (например, для того, чтобы украсть ее деньги), а вместо нее поселили эту женщину, похожую на куколку бабочки. Но фантазия тут же рассыпалась: он был слишком взрослым, чтобы верить в подобные вымыслы.
Оливер вошел в гостиную. Это была просторная светлая комната, выходящая окнами в сад. Маленьким он любил играть за прабабушкиным письменным столом. Все знакомые ему вещи по-прежнему были здесь. Авторучка, промокашки, флакон чернил, блокнот. И пресс-папье, сделанное из флюорита. Оливер дотронулся до него и удивился, как этот камень может оставаться холодным, когда в доме так жарко. Затем он стал открывать ящики письменного стола.
Альбомы с фотографиями были скучны, в основном там были карточки маленьких девочек с бантами в волосах. Дойдя до своих снимков, на которых он был ужасно толстым и в смешных штанишках, Оливер захлопнул альбом. Он посмотрел на письма. Их было несколько пачек, перевязанных ленточками. Оливер узнал почерк матери — она писала ему в школу два раза в неделю длинные письма, но письма от Наны были интереснее. Он подумал о том, что не получит больше писем от Наны, и в глазах защипало. Чтобы сдержать слезы, он прижал к глазам кулаки. Плачут только девчонки. У них в школе есть один плакса — Патерсон. Чтобы отвлечься, он начал читать письма. Скучные слова о скучных вещах, вроде обоев, ковров и прочего.
Оливер вытащил вторую пачку писем. Чернила настолько выцвели, что читать было трудно, но содержание этих писем было гораздо интереснее — падающие бомбы, пожары. Он уже собирался положить письма обратно, когда на глаза попалась фраза: «Я решила взять Гая обратно». Слова показались Оливеру странными. Как будто Гай (то есть его отец) был вещью, которую мама пыталась обменять в магазине. Он продолжил читать: «Эта мерзость продолжалась всего несколько недель. Поскольку… — далее шли несколько непонятных слов, ужасно похожих на французские, — …и забыто, я уверена, что ты не станешь возражать».
Оливер решил, что письмо имеет отношение к возвращению отца после войны. Ему тогда было шесть лет, он пришел домой из школы и увидел в гостиной какого-то мужчину, и мама сказала: «Оливер, папа вернулся». Мужчина обнял его и долго с ним разговаривал, а Оливеру хотелось поскорее уйти к себе, чтобы поиграть в железную дорогу.
Послышались шаги. Оливер засунул письма обратно в ящик, схватил пресс-папье из флюорита, сунул его в карман и выбежал из комнаты.
Родители разговаривали между собой.
— Неделя — не больше… освобождение для несчастной души…
Оливер облегченно вздохнул. Они не ссорились. Родители Патерсона развелись, и один из мальчиков принес газету, в которой было написано об этом, и все стали дразнить Патерсона, а Патерсон плакал, как девчонка.
После чая Оливера отвезли в школу. Там он поцеловал на прощание мать, но уклонился от объятий отца и вместо этого протянул руку. Оливер запомнил запах смерти и хотел наказать отца за то, что тот заставил его испытать это.
На следующий день Гая вызвали к миссис Майерс на Керзон-стрит. Слуга в ливрее (неужели еще остались такие? Элеонора никак не могла найти подходящую прислугу) проводил его наверх и представил миссис Майерс и ее дочери Сьюзен. Сьюзен Майерс даже не взглянула на него, продолжая с недовольным выражением разглядывать свои ногти, а миссис Майерс посмотрела с таким видом, как будто обнаружила ползущего по ковру таракана.
— А где доктор Стефенс? Нас всегда наблюдал доктор Стефенс.
— Доктор Стефенс болен, миссис Майерс. — Гай наконец-то уговорил тестя, который жаловался на боли в сердце, пройти обследование. — Может быть, я смогу его заменить? — Он заставил себя улыбнуться.
— Вам придется это сделать, — холодно сказала миссис Майерс.
— В таком случае, что вас беспокоит?
— Моя дочь нездорова.
Сьюзен пошевелилась и уставилась на ноги сквозь завесу падающих на лицо гладких темных волос.
Гай осмотрел пациентку в соседней комнате. Ему не понадобилось много времени, чтобы установить причину нездоровья Сьюзен. Незамужняя семнадцатилетняя девушка была на третьем месяце беременности. Когда он мягко объяснил Сьюзен ее состояние, она угрюмо буркнула:
— Я знаю.
— Вы желаете, чтобы я поговорил с вашей матушкой?
Она уставилась на него.
— Мама все знает. Поэтому она и вызвала вас.
— Хотите, чтобы я организовал для вас дородовое наблюдение?
Во взгляде девушки появилась презрительная насмешка.
— Не прикидывайтесь, что не понимаете. Мама хочет, чтобы вы помогли мне избавиться от ребенка.
Гай с трудом скрыл шок. Отвернувшись, он принялся убирать в сумку инструменты.
— В таком случае, я объясню вашей матери, что я не занимаюсь подобными вещами.
— Не вы лично. — Ее презрение было слышимым. — Мы хотим, чтобы вы порекомендовали клинику, понимаете? Лорна Каммингз сказала, что доктор Стефенс помог ей с этим.
— Я же сказал вам, что не занимаюсь подобными вещами. — Он повернулся к девушке. — Почему бы вам не выйти замуж за отца ребенка?
На тумбочке стояла открытая коробка шоколадных конфет. Сьюзен запихнула в рот сразу несколько штук.
— Он работает смотрителем спортплощадки в моей школе.
Гай вернулся в гостиную, где ожидала мать Сьюзен.
— Ваша дочь на третьем месяце беременности, миссис Майерс, — сказал он. — Отдых и хорошее питание помогут ей поддержать здоровье. Если вы хотите, чтобы я порекомендовал вам хорошего акушера, я это сделаю.
И он вышел, не дожидаясь ее ответа.
Оставшиеся несколько визитов Гай провел автоматически, как робот. По счастью, это были простые случаи — простуда, вросший ноготь, вывихнутая лодыжка. Закончив обход, он не сразу вернулся в свою приемную. Депрессия, начавшаяся вчера вечером, после прощания с Оливером в школе, усилилась. Гай зашел в паб и заказал виски. После первой порции он сумел отговорить себя от того, чтобы пойти в клинику, где лежал Сельвин, и потребовать у тестя немедленных объяснений. После второй он уже мог предсказать, каким был бы ответ доктора Стефенса. «Если я не отправлю ее в надежную клинику, она будет вынуждена обратиться к какому-нибудь проходимцу или недоучке». Гай даже не мог сказать, был Сельвин прав или нет. Работая на Мальт-стрит, он слишком часто видел последствия подпольных абортов, чтобы наслаждаться моральным триумфом по поводу своего отказа. Но уверенность Майерсов в его покладистости оставила неприятный осадок.
Виски не сумело поднять дух. Шагая пешком в приемную на Чевиот-стрит, Гай вспоминал вчерашнее расставание с Оливером. Сын уклонился от объятий и вместо этого впервые протянул ему руку. А Гай пожал ее и сказал: «Будь молодцом, дружище». Карикатура на английский средний класс. Огорчение, которое принесли мысли об Оливере, пересилило все прочие неприятности. Гай понимал, что вина лежит на нем и разлука с сыном, вначале навязанная Элеонорой, но затем продлившаяся из-за дурацкого романа с Николь Мальгрейв, — главная причина неоднозначного отношения Оливера к нему. Вернувшись на Холланд-сквер в 1946 году, после завершения военной службы, Гай почувствовал себя чужим.
Гай поднялся в регистратуру своей приемной на Чевиот-стрит, намереваясь забрать кое-какие бумаги и пойти домой. Но как только он вошел, регистраторша Сильвия прошипела:
— Там вас ожидают, доктор Невилл… Фамилия Мальгрейв… В наших списках не значится. Выглядит очень странно… Я объяснила, что вы не ведете прием по вечерам… Может, вызвать полицию?
Мальгрейв… У Гая неожиданно заколотилось сердце. Сильвия смотрела на него, ожидая ответа.
— Вызвать полицию, доктор Невилл? — повторила она.
Он моргнул, помотал головой и сказал спокойным голосом:
— Нет, Сильвия, все в порядке, я сам разберусь.
Войдя в приемную, он разглядел темную фигуру на фоне окна, и сердце немного успокоилось.
— Привет, Джейк, — сказал Гай.
— Небольшой несчастный случай, — объяснил Джейк.
Они были во врачебном кабинете. Джейк сидел на стуле, прижимая к голове грязную тряпку, а Гай доставал бинты и дезинфицирующие средства. На тряпке виднелись алые пятна крови.
— Я сначала пошел в больницу, но там в приемной было около сотни бедолаг с разными травмами — говорят, автобус разбился. Я не стал ждать. Вспомнил, что одна моя знакомая учится на медсестру, побежал к ней, а ее дома нет. А из меня кровь хлещет, как из зарезанной свиньи, и тогда я подумал — ведь есть же Гай, старина Гай. — Джейк улыбался, довольный собой. — Правда, мы так давно не виделись…
— Чертовски давно.
— Да. В общем, я нашел твою фамилию в телефонной книге. — Он оглядел комнату. — Здорово тут у тебя, Гай. Чиппендейловская мебель…[43] картины Стаббса[44] на стенах.
