Дима Соловьёв бежал по пустому коридору и слышал, как в его кабинете заливается телефон. Почему-то ему пришло в голову, что это Оля, хотя было начало первого ночи и вряд ли она стала бы звонить ему на работу в такое время. На мобильный, наверное, могла бы. Но у мобильного села батарейка.
«В любом случае завтра я позвоню ей сам. Мне нужна её помощь. Я хочу её видеть. Я соскучился, господи, я правда очень соскучился по Оле. Когда она рядом, мне легче работать. Жизнь становится более осмысленной. Я даже молодею. А она? Она ещё не знает, что Молох вернулся? Хотя, собственно, откуда ей знать? Был сюжет в криминальных новостях, и все, вряд ли она видела», — думал Дима, пока возился с ключом, открывал кабинет.
От Лобова он отправился не домой, а в контору. Дома ждал брошенный, обиженный Ганя. Дима знал, что первым делом придётся выгуливать пса, не десять минут, а час. После этого только в душ и в койку. Ни на что уже сил не останется.
Как только он открыл дверь, аппарат затих. Номер не определился. Дима включил компьютер. Проще всего было найти Зою Зацепу в информационной базе ГИБДД.
Через несколько минут компьютер выдал данные двух десятков разных Зацеп, автовладельцев, проживающих в Москве.
Соловьёв сидел, уставившись в экран. Из всех Зацеп его заинтересовал один. Николай Николаевич, 1946 года рождения.
Сначала Дима обнаружил, что этот Зацепа — муж синьоры Зои, владелицы индивидуального эксклюзивного аромата. Потом узнал, что Н.Н. Зацепе принадлежит тёмно-синий спортивный «Пежо».
Пролистав свой блокнот, Дима убедился, что именно этот «Пежо» стоял напротив подъезда Жени Качаловой. Его владелец сидел в салоне, курил и врал по телефону Заиньке, что он сейчас в офисе и у него совещание. Заинька эта не кто иная, как Зоя Федоровна, 1948 года рождения, прописанная по одному адресу с Николаем Николаевичем, законная его супруга.
А если предположить, что флакон попал к Жене случайно? Нашла. Стащила. Наверняка Николай Николаевич так и скажет: «Знать не знаю никакой Жени Качаловой!»
И на следующий вопрос — зачем он сидел в машине напротив подъезда, тоже можно ответить: просто сидел, и все. Отдыхал. Понятия не имею, кто там живёт, в этой убогой панельке у метро «Сокольники».
Но вот если устроить ему очную ставку с Мариной, молодой женой Валерия Качалова, она наверняка узнает в нём профессора древней истории Николо и очень удивится, что итальянец отлично говорит по-русски, без всякого акцента.
Что это даст? Хороший адвокат отобьёт, как мячики, все имеющиеся улики. Да, собственно, и улик пока нет.
Итак, Зацепа Николай Николаевич. Шестьдесят один год. Проживает в Москве. Председатель правления ЗАО «Медиа-Прим». Большая шишка. Весьма состоятельный человек. К уголовной ответственности никогда в жизни не привлекался.
На официальном сайте «Медиа-Прим», а также в закрытых информационных пространствах МИДа и Налоговой полиции Соловьёв нашёл скудные и совершенно стерильные сведения об этом новом персонаже. Единственным мутным пятном в блестящей биографии Зацепы оказался период с 1993 по 1997. В эти четыре года Николай Николаевич был тесно связан со скандально известным олигархом, который ныне числится в розыске по линии Интерпола и ФСБ. Но к Жене Качаловой это, разумеется, отношения не имело.
На своей Заиньке Зацепа женат тридцать лет. У них два сына и внучка. В профиле, составленном Олей, сказано, что Молох одинок. Оля, конечно, могла ошибиться. Вот, пожалуйста, есть профиль, составленный самим профессором Гущенко, где говорится, что Молох — человек семейный, имеет детей, а возможно, и внуков.
Если представить, что Зацепа — Молох, то вряд ли он, такой осторожный, стал бы маячить на следующий день после убийства возле дома жертвы, даже не потрудившись замазать грязью номер своей машины, не убравшись прочь, когда к подъезду подъехала милиция.
А с другой стороны — почему нет? Принято считать, что убийца может вернуться на место преступления. В трёх предыдущих случаях Молох не возвращался. Однако, чтобы освежить в памяти острые ощущения, он вполне мог явиться и к дому жертвы, тем более что подозревал о засаде на месте преступления.
Но вот в ночной клуб за две недели до убийства он вряд ли бы отправился с девочкой, даже под чужим именем.
Духи, деньги — всё говорит о том, что отношения Зацепы и Жени были долгими и достаточно близкими. Маньяки не убивают тех, кого хорошо знают. Гущенко сказал, что в данном случае могло быть иначе. У всякого правила существуют исключения.
— Ладно, — пробормотал Соловьёв, — то, что Зацепа встречался с Женей и давал ей много денег, ещё не доказывает, что он мог её убить. Скорее, наоборот. Он был к девочке по-своему привязан, очередной клон набоковского Гумберта. К тому же в истории криминалистики нет ни одного серийного убийцы-миллионера. А Зацепа, безусловно, миллионер. Имеет пентхаус в доме на Кутузовском, квартиру в центре Рима, строит себе особняк на Рублёвке.
Соловьёв встал, принялся ходить по кабинету. В тумбочке у окна нашёл банку с остатками растворимого кофе, кружку, кипятильник.
Бывший дипломат к старости свихнулся, влюбился без памяти в девочку-подростка. Кстати, он вполне мог играть роль итальянского профессора и для неё тоже. Это отличная страховка. Но в какой-то момент она узнала правду и занялась шантажом. Он испугался и придушил сгоряча.
Но Молох убивает вовсе не сгоряча. Он все тщательно продумывает, готовится, заранее держит в машине свою амуницию: ножницы, хирургические перчатки, бутылку масла, фонарь или очки ночного видения. Это скорее подходит певцу Вазелину с его изощрёнными садистскими песенками. Майя говорила именно о Вазелине, его она считает возможным отцом ребёнка. О Зацепе ей ничего неизвестно.
— Что же мне с вами делать, уважаемый Николай Николаевич? — пробормотал Соловьёв. — Вы, конечно, не Молох и никого не убивали. Вы просто нашли себе девочку, маленькую, хорошенькую, как ангел, и употребляли её в полное своё удовольствие. Вы очень щедро платили за удовольствие, лично девочке, без всяких посредников. Возможно, вы хорошо относились к ней. Тепло, заботливо. Вы даже рискнули подарить ей духи, которыми пользуется ваша жена. Если бы вы оставались для Жени всего лишь клиентом, вряд ли она потащила бы вас в клуб, на концерт своего обожаемого певца. Как же быть? Доложить о вас руководству? Глупо. Моё руководство занимается такими, как вы, исключительно по указанию сверху. По информации снизу таких, как вы, не трогают. Я не знаю, какие нравы царят там, наверху, среди нынешней номенклатурной элиты, но подозреваю, что ваш тайный роман с маленькой девочкой не произведёт на них сильного впечатления.
Что же с вами делать, господин Зацепа? Может, просто оставить в покое? Или попытаться привлечь к ответственности по статье 134 УК: «Половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим четырнадцатилетнего возраста». Как вам понравится ограничение свободы на срок до трёх лет? Нет. Уже не получится. Девочке исполнилось пятнадцать. Ну ладно. Есть ещё статья 152: «Торговля несовершеннолетними». Вы, конечно, Женю не продавали. Вы её покупали. Как вам понравятся «обязательные работы на срок от ста восьмидесяти до двухсот сорока часов, либо исправительные работы на срок от одного года до двух лет»?
С монитора компьютера на Соловьёва смотрел приятный пожилой господин Зацепа. Лицо дипломата, образованного либерального чиновника. Седые, красиво подстриженные волосы, чёрные брови, крепкая мужская челюсть, тонкий скептический рот. Только глаза не чиновничьи. Глаза собачьи, умные и печальные.
Глава двадцатая
В тёплом старом халате, со взъерошенными мокрыми волосами Борис Александрович бродил по квартире, пытаясь успокоиться и убедить себя, что все не так плохо, и ничего подозрительного в его сегодняшнем госте нет.
Часы в кабинете пробили час ночи. Он привык ложиться рано, однако сейчас спать совсем не хотелось. Он погасил свет в гостиной, сел за стол, проверил несколько сочинений, в том числе Женино, которое передала ему Карина. Машинально отметил про себя, что Женя стала писать значительно лучше. Во всяком случае, рассуждая о любовной лирике Пушкина, она на этот раз не все скатала с учебника, а добавила немного собственных мыслей. Всего три орфографические ошибки, две лишних запятых, одна пропущена.
— Умница, — пробормотал старый учитель.
Кому-нибудь другому он за такое сочинение поставил бы четыре. Но для Жени Качаловой это была пятёрка с минусом. Между прочим, первая пятёрка за весь восьмой класс. Училась девочка неважно. Кто-то из учителей натягивал ей четвёрки как дочке известного певца или просто по доброте душевной. Но в основном тройки. Почти ничего, кроме троек.
Привычная любимая работа успокоила Бориса Александровича. Он зевнул. Пора спать. Пожалуй, после всех переживаний можно позволить себе одну сигаретку. Когда-то он много курил, но из-за астмы пришлось бросить. Он прятал от себя пачку на одной из полок, за книгами, и каждый раз забывал, где именно. Принялся искать и обнаружил за серыми томами собрания сочинений Достоевского розовую пластмассовую заколку для волос.
