Был звонок от Куваева Валентина Фёдоровича, шестьдесят второго года рождения, прописанного в Москве. Ему Женя тоже ответила, и его номер в её книжке был обозначен тремя большими латинскими буквами «VAZ». Тот самый Вазелин.
Имелись ещё три входящих звонка от Родецкого Бориса Александровича, сорок четвёртого года рождения, проживающего также в Москве. Из трёх звонков Родецкого Женя ответила на два. В её записной книжке этого номера не было.
— Шестьдесят один год, — пробормотал Соловьёв. — Родственников с такой фамилией у Жени нет. А ведь он, этот Родецкий, был последним, с кем она говорила, примерно за два часа до убийства.
* * *
Часа два, наверное, а может, и больше, Странник кружил по городу. Он ходил очень быстро, почти не уставал от ходьбы, наоборот, набирался сил. Он отправился в это ночное путешествие потому, что не хотел сразу садиться в машину. Оставалась небольшая вероятность, что старый учитель опять выйдет на балкон. Машина стояла под фонарём. Родецкий мог запомнить цвет, марку, номер. Он ведь заметил Странника, когда тот переходил улицу. Вряд ли узнал в нём своего гостя, но мало ли? Лучше не рисковать, не спешить.
Сначала он шёл, не разбирая пути, переулками, проходными дворами. Вышагивал тяжело, мощно, как ожившая каменная статуя. Лицо его ничего не выражало. Ветер холодил кожу. Но там, где были приклеены борода и усы, неприятно пощипывало.
Он не смотрел по сторонам, ни о чём не думал. Страстное желание освободить, спасти очередного ангела, жгло его внутренности, словно он глотнул уксусной кислоты. Он хотел одного: действовать, твёрдо шагать к намеченной цели. Если бы он остановился сейчас, то, возможно, упал бы замертво.
Мимо мчались машины, и в тёмных салонах мерещились ему детские силуэты. Мелькали редкие прохожие. Когда они проходили близко, его обдавало кислым козлиным запахом гоминидов, который проникал сквозь наслоения разнообразной маскирующей парфюмерии, бензина, холодной городской пыли, птичьего помёта, табачного дыма, шерсти, кожи.
Вроде бы цель у него сейчас была одна, вполне определённая и простая: погулять, подождать, вернуться в переулок, где живёт учитель Родецкий, сесть в свою машину, доехать до дома. Потом останется только лечь спать. А утром он проснётся и продолжит жить по ту сторону Апокалипсиса. Опять станет гоминидом. Обрастёт наружным, дополнительным слоем твёрдой непроницаемой плоти. Улыбчивой, успешной, благополучной плоти. Странник свернётся внутри него, как улитка внутри ракушки, как зародыш в материнской утробе. Страннику нужно спокойно выспаться, набраться сил для очередного священного похода. Однако пока Странник бодрствует и рвётся в бой.
Между тем он прошёл уже порядочно, не меньше трёх станций метро. Район был смутно знаком ему. Кажется, он уже бывал здесь. Память Странника удерживала только то, что необходимо для выполнения великой миссии и обеспечения собственной безопасности. Все ненужные детали, мелочи отлетали, как шелуха. Если бы сейчас его спросили, как его имя, где и кем он работает, есть ли у него семья, жена, дети, он бы не сумел ответить. Он знал, как выглядит его машина, знал, где находится его дом. Машина — средство передвижения. Квартира — убежище. Там еда, тепло, сон.
И вдруг резкий, приторный, ничем не прикрытый запах гоминида ударил ему в ноздри. Прямо перед ним из тёмной подворотни вынырнуло существо. Со спины оно выглядело как располневшая девочка-подросток. Короткое пальтишко, под ним юбка ещё короче. Толстые ляжки обтянуты блестящими чёрными колготками. На уровне подколенной впадины дырка, ровный овал белой кожи. Ноги, широкие сверху, узкие книзу, расползаются в стороны. Высокие каблуки сбиты и перекошены. Голова маленькая, в коротких крашеных чёрно-белых перьях.
Она шла и что-то бормотала. Странник, поравнявшись с ней, услышал тихую матерную брань. Она разговаривала сама с собой, матом. Она ворчала, что не осталось ни одной иглы. Надо шприцы покупать. Эта зараза могла бы бесплатно иголочки выдавать постоянной клиентуре, но нет, удавится, сволочь, не даст, таким, как она, в лом даже пернуть бесплатно, теперь вот приходится пилить до аптеки.
Самка думала матом, вся пропитана была грязью, и ангел в ней уже погиб. Задохнулся. Но как же долго он плакал, как ему пришлось страдать. И никто не явился спасти его. Странник ясно слышал посмертное эхо ангельского плача. Не существовало ни в этом мире, ни в мире теней звука жалобней и безнадёжней.
Странник оглянулся, увидел её лицо. Нет, она не подросток. Лет девятнадцать, двадцать. Наркотики, алкоголь, разврат стремительно сжигали последние блёстки привлекательности. Глаза и губы накрашены кое-как. Волос почти не осталось. Она заметила его взгляд и улыбнулась. Во рту не хватало зубов. Эхо посмертного плача звучало все настойчивей. Уничтожить её? Она и так живой труп. Наказать, отомстить за погибшего в ней ангела?
Он сбавил шаг, он не хотел потерять её из виду. Ему следовало принять решение. Жалобный плач не затихал, наоборот, становился все отчётливей, и Странник стал сомневаться, правда ли это посмертное эхо? Вдруг ангел жив? Вдруг дитя ещё играет над пропастью, на самом краю, за мгновение до гибели?
Ему показалось, что у него быстро пульсируют барабанные перепонки и голова сейчас лопнет. Так-так-так. Тикает часовой механизм. Он не сразу понял, что эта пульсация не внутри него, а снаружи. Звук быстрых шагов за спиной, мягкий топот детских ног.
— Мама! Мамочка!
Мальчик, совсем маленький, лет четырёх, не больше, бежал к самке гоминида. Она остановилась, оглянулась. Ни удивления, ни испуга не выразило её отёчное лицо. Из всех возможных эмоций только лёгкая, спокойная досада.
— Петюня, ты чего, блин? Иди домой, простудишься.
— Мама, пошли, пошли вместе. — Мальчик схватил её за рукав, потянул так резко, что она едва удержалась на своих каблучищах.
— Куда вместе? Пусти! Мне в аптеку надо, короче, за лекарством. Петька, да отцепись ты, блин!
— Мама, там Людка плачет, дядя Коля, он её…
— Молчи! Что орёшь на всю улицу? — Она сильно шлёпнула его ладонью по губам.
Странник заметил пятна чёрного лака на её ногтях. Мальчик завертел головой, всхлипнул. Она убрала руку.
— Мама, пойдём домой, прогони этого Кольку, не бери у него денег, прогони его! Он злой, плохой! Прогони! — Ребёнок говорил громким шёпотом и по-взрослому косился на Странника, который застыл возле них.
— Мужчина, короче, все в порядке, чего, блин, встал, деловой такой? — Самка добродушно ощерилась.
— Мама, пошли скорей, Людка там одна с ним, ну, пошли! — хныкал ребёнок.
— Беги, Петюня, я только в аптеку и сразу вернусь, ты понял? Беги, блин, я сказала!
— А Людка?
— Он, это, короче, так играет с ней, понял, нет? Играет.
Она легонько подтолкнула его. Мальчик побежал назад, в подвортню.
— Помоги, спаси меня! — кричал ангел.
Прямо напротив светилась бело-зелёная ослепительная вывеска. «Аптека 24 часа». Странник, не задумываясь, направился туда.
Ему надо купить детское масло после купания «Беби дрим». Самке гоминидихе нужны шприцы. Наркотики она уже купила. Некий Колька дал ей денег, и за это она оставила в полное его распоряжение своих детей.
— Помоги, спаси нас! — надрывались голоса ангелов, уже не одного, а двух. Маленькие дети подбежали к самому краю пропасти, и нельзя было медлить.
* * *
Тусовка — высшая форма жизни. Концерт в ночном клубе поднял Вазелину настроение, прочистил мозги. Деньги, конечно, небольшие, зато успех гарантирован. Публика вся его. Люди, которые балуются травкой, общаются в Интернете, презирают слюнявые обывательские ценности, обожают всё, что круто и прикольно. Поколение Next. Хотя возраст тут ни при чём. Главное — абсолютная внутренняя свобода.
Эстрада размещалась внизу. Зрители сверху, на стилизованных строительных лесах. Там стояли столики. Официанты бегали по шатким деревянным лестницам, разносили спиртное, кофе, сухарики и чипсы. Кто-то сидел перед раскрытым ноутбуком, кто-то читал книжку или журнал, кто-то извивался и ломался в танце. Но большинство слушало Вазелина. Публика гроздьями перевешивалась через перила, стекала вниз по лестницам, поближе к эстраде. Многие подпевали, покачиваясь, закрывали глаза. Пахло потом, парфюмом и марихуаной.
Вазелин спел несколько старых хитов, получил свою порцию воплей, свиста, аплодисментов. Разгорячённые, обкуренные девочки бросались к нему на шею. Он целовал каждую в щёчку, смеялся. Наташа ревниво крутилась рядом. Разумеется, ревность её ничего не значила. Она отлично это понимала и старалась сдерживать свои дурацкие чувства.
— Какой ты классный, Вазелин! Я тебя обожаю! — Незнакомая красоточка лет пятнадцати обхватила его за шею и не отпускала. У неё были гладкие золотые волосы до пояса. Огромные глаза казались совершенно чёрными из-за расширенных зрачков. Высокая, почти одного с ним роста, она ничего не весила. Талию можно было обхватить пальцами.
