по щекам и подбородку тут и там алели свежие царапины. По левой щеке тянулся длинный, уродливый и явно очень старый шрам.
— Может, он сам?
— Ага, — фыркнула Ива. — Потом выпил для храбрости, и палец себе оттяпал. Кедр, ты порой — совершенное дерево!
Светлицкий, наконец, пошевелился.
— Ладно. Сейчас спросим.
Мы перенесли гопника в спальню, где все не успокаивались Мила и Руслан.
— Ты же врач! Ему нужно помочь!
— Ничего, не умрёт.
— Ты клятву давал!
— Нет в России никаких клятв, кроме воинской присяги! Я сказал: переживёт этот неандерталец без моего вмешательства.
— Но…
— Помолчите оба, — попросила Лена.
— Чего тебе вообще приспичило его сюда тащить? — поморщился Рус.
— А что было делать? — вдруг ответила Иволга. Она присела перед Светлицким на корточки и похлопала его по щекам. — С подключением, примат!
Светлицкий действительно очнулся. Дернув головой, он подался назад, потом открыл глаза и обвел комнату мутным взглядом.
— Какого…
— Не выражайся, — я шагнул ближе. — Ты сейчас у меня дома. Лена тебя нашла и сюда притащила. Рассказывай, что случилось.
— Пошёл ты!
— Я уже пришёл. Можем отправить на прогулку тебя, и до сих пор этого не сделали только ради Лены. Ещё раз повторяю вопрос: где ты посеял пальцы и бороду?
Светлицкий вздрогнул и поднёс руку к подбородку. Его нижняя губа предательски дрогнула.
— С-суки!
— Суки, суки, — негромко согласилась Ива. — И под глазом тоже шрам оставили. А кто они, не скажешь?
— Под глазом — это в армии ещё. А суки…
Говорил Светлицкий недолго и грубо, постоянно повторяя простейшие матерки. Из рассказа выходило, что полтора два месяца назад он разбил свою машину, и занял кучу денег у серьёзных людей на ремонт. А вернуть, увы, не получилось — дружки, обещавшие помочь, в последний момент соскочили с несущегося в пропасть локомотива, и Светлицкий остался с кредиторами один-на-один.
— Дальше можешь не продолжать, — вздохнула Иволга.
В комнате повисло тяжёлое молчание. Руслан сел на стул, Мила забралась с ногами на кресло и осторожно поглядывала оттуда на Светлицкого. Я стоял, опершись на стену, Лена — у двери, почти в коридоре.
Ива склонилась над гопником, сцепив за спиной руки в замок. На её лице застыло выражение, которое я видел лишь раз, и не так давно. Точно так же Иволга смотрела на Кира, когда мы застали его во время прихода. Вязкая смесь жалости, отвращения и отчаяния. Светлицкий поднял взгляд и в его бессмысленных глазах отразились красные волосы.
— Сколько ты им должен?
— Двести тысяч. Было больше, но я отдал тачку. И наличку всю. Больше неоткуда взять.
— Тхь!
Маленькая выдохнула и выпрямилась, сделала пару шагов назад.
— И? Что будешь делать?
Светлицкий выругался.
— Что с тобой сделают, если не отдашь?
— Забьют до смерти.
Ива кивнула. Затараторила:
— Ты сейчас возьмешь деньги, пойдешь домой, соберешь шмотки, сядешь на поезд и уедешь, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах мы тебя не видели, а если ты этого не сделаешь, то я обещаю, я клянусь лично настучать на тебя кредиторам! — и, сделав короткий вдох, повысила голос: — Понял?!
— Где я возьму деньги?
— У нас с Глебом.
— Нет! — хором выкрикнули мы с Русом.
— Ты с ума сошла?
— А как же наш переезд?
Иволга повернулась ко мне.
— Пожалуйста.
— Хочешь, чтобы я отдал этому наши деньги? Которые я заработал?
— Да.
— После того, как он дважды меня избил?
— Да.
— Почему?
— Потому что я прошу.
Это был второй звонок. Или двадцатый? Не знаю. Теперь, в преломленном свете прошлого, каждое движение Ивы отдаётся хрустальным звоном. Звук разбивается о стены, осыпается вместе со штукатуркой под ноги, обнажив трещины. Кажется, это я трескаюсь и ломаюсь на части, забывая её взгляд, её голос и запах. А забывать нельзя, ведь если не смогу помнить, не смогу и писать.
Итак, Иволга смотрела прямо и пристально. В который раз я поразился выразительности этих тёмно-карих глаз: сейчас они были такими серьёзными, такими тоскливо-надломленными, будто я снова хочу выгнать их обладательницу на улицу, в темноту и неизвестность летней ночи.
Я подошёл к шкафу. Достал оттуда тугую пачку купюр, перетянутую Ивиной резинкой для волос. Швырнул деньги Светлицкому, надеясь, что попаду в лицо, но удалось лишь задеть по груди.
— Вали отсюда, сейчас же!
Светлицкий покорно поднялся и неровными зигзагами поплелся к выходу. Уже в дверях, до которых он добрался кое-как, гопник обернулся.
— Спасибо.
В полной тишине Иволга вернулась в комнату, сдернула с дивана накидку и понесла её в ванную.
— Стирать поставлю!
И, словно только этих слов все и ждали, друзья вокруг взорвались возмущенными криками.
— Ты совсем двинулась?
— Глеб, ты чё вообще? Почему ты её послушал?!
— Да потому что под каблуком!
Я не отвечал. Ждал, пока вернётся мелкая.
— Ну, чего на дерево бросаетесь? — Ива не заставила себя ждать, лёгкой походкой проскользнув мимо Лены. — Отдали — значит, так надо было. Не считайте чужие деньги.
— Когда его снова изобьют, мне не звони, — хмыкнул Рус. — Вы с Глебом в альтруисты подались?
Иволга вздохнула и плюхнулась на не заправленный диван.
— «Распните и выньте моё доброе сердце. Может быть, вы станете немного добрей…». Правильно ведь поют, гады!
— Чего? — не поняла Мила.
— А если бы на его месте сидела я? — мелкая вздернула носик. — В сущности, теперь он обречён на такое же бегство. Только в случае с бабуинчиком на кону стоит не свобода, а жизнь. Денег у нас было… Чуть больше ста тысяч?
— Ага, — вяло отозвался я. — Примерно так.
— Расплатиться ими он точно не сможет. Что ж… Глебка, мы ещё поживём в Сибе, ты же не против?
— Совсем не против, — я присел рядом
