Провал в сознании, о котором идет речь, корнями уходит в тенденцию к «натурализации» культуры. Мы часто слышим, что рыночная экономика — «естественный» порядок, что частное предприятие — явление «естественное». Это важные тезисы. Если частное предприятие «естественно», то есть, «природно», то и нет необходимости в специальной деятельности по уходу за ним, поддержанию особых условий, ремонту и т. д. Природные создания сами адаптируются к окружающей среде. После промышленной революции, во время которой господствовало представление, что все вокруг — машины разной степени сложности, натурализация культуры мало-помалу вытесняла из сознания заботу о сохранении творений цивилизации. Строительная лихорадка XX века маскировала процессы старения и износа сооружений.
Положение резко изменилось с началом «неолиберальной волны». В 1970 г. в США строительство инфраструктуры стало отставать от ее износа. Сейчас затраты на необходимый срочный ремонт оцениваются в астрономические суммы. Американское Общество Инженеров опубликовало отчет, согласно которому до 2010 г. требуется истратить 1,6 трлн долларов. Речь идет о срочном ремонте 15 главных категорий сооружений (дороги, мосты, водоснабжение, энергетические сети и пр.). Задержка с ремонтом уже создает риски и опасность крупных отказов, ведет к большим издержкам. Так, жители США ежегодно тратят 54 млрд долларов на ремонт автомобилей, поврежденных из-за плохого состояния дорог. 85 % объектов инфраструктуры, о которых идет речь, находится в частном владении. Значит, само по себе «чувство хозяина» недостаточно, чтобы заставить рачительно ухаживать за сооружениями.
В советское время это слабое чувство было заменено планом. Раз советские сооружения «искусственны», значит, им требуется техническое обслуживание, которое предписано нормативами и средства на которое закладываются в план вплоть до списания объекта. А жесткая дисциплина запрещала «нецелевое использование средств», предназначенных для планового ремонта. Эти нормы и дисциплина были моментально отменены после приватизации. Рынок как будто отключил здравый смысл, чувство опасности и дар предвидения.
Перед нами — большая социальная проблема. Утрата важных блоков общественного сознания подкреплена ликвидацией административных механизмов, которые заставляли эти блоки действовать. Это было уже столь привычно, что сохранение и ремонт основных фондов выполнялись как бы сами собой, без усилий разума и памяти. Теперь нужно тренировать разум и память, заставить людей задуматься об ответственности за сохранение технических условий жизни общества. Нужно создавать хотя бы временные, «шунтирующие» механизмы, не позволяющие людям и организациям уклоняться от выполнения этой функции. Само собой это не произойдет, и основной груз по разработке и выполнению этой программы ложится на государство и становится критически важной функцией «общества знания». Больше нет организованной силы для такого дела.
Вернемся к проблеме распада матрицы, соединявшей народ. Опасность гибели возникает вследствие слишком обширных ее изменений — избыточной подвижности. Чтобы устоять перед натиском «иного», нужны механизмы, которые антропологи называют инерцией и пережитками. Это необходимые средства для сохранения народа.
А. Леруа-Гуран пишет: «Инерция по-настоящему бывает видна лишь тогда, когда [этническая] группа отказывается ассимилировать новую технику, когда среда, даже и способная к ассимиляции, не создает для этого благоприятных ассоциаций. В этом можно было бы видеть самый смысл личности группы: народ является самим собою лишь благодаря своим пережиткам» [167, с. 195].
Вот поразительный вывод крупного ученого: «народ является самим собою лишь благодаря своим пережиткам»! Значение традиции как непременного условия сохранения народа доказывали антропологи самых разных школ и направлений. Можно сказать, что они вывели «общий закон» этнологии, который гласит, что традиция есть форма коллективной адаптации общности к среде обитания: «Уничтожьте традицию, и вы лишите социальный организм его защитного покрова и обречете его на медленный, неизбежный процесс умирания» (см. [168, с. 246]).
Перемена устоявшихся порядков — всегда болезненный процесс, но когда господствующие политические силы начинают ломать всю систему жизнеустройства, это создает обстановку «гибели богов» — все обесценивается. Это наносит народу столь тяжелую травму, что его сохранение ставится под вопрос. Такую травму и нанесла российскому обществу реформа, всем его социальным группам и слоям. После 1991 г. в России была провозглашена программа изменения всех больших систем.
Пробежим мысленно все стороны жизнеустройства — везде реформаторы пытаются переделать те системы, которые сложились в России, по западным образцам. Сложилась, например, в России своеобразная школа. Ее проект вырабатывался в длительных поисках и притирке к культурным традициям народа, с внимательным изучением зарубежного опыта. Результаты были не просто хорошими, а блестящими, что было подтверждено множеством исследователей и Запада, и Востока. Эту школу было решено кардинально изменить, перестроив по специфическому шаблону западной школы.
Как странно. Попробуйте снести заурядный особняк в центре Москвы — поднимется страшный шум. Но вот, сносят здание российской школы — полное равнодушие. Говорят о зарплате учителей, о подведении Интернета, о перегрузке программ. Тот факт, что ликвидируется уникальное творение национальной культуры, ценность которого со временем будет только расти, не интересует ни государство, ни интеллигенцию, ни родителей. Из когнитивной структуры российского общества выпал целый краеугольный камень. В одном из важных срезов общество распалось.
Сложился в России, за 300 лет, своеобразный тип армии, отличный от западных армий с их традицией наемничества. Армию сразу стали перестраивать по типу западной (даже ввели нашивки с угрожающими символами — хищным орлом, оскаленным тигром — то, что всегда претило русской военной культуре). Но что означает для страны смена социального и культурного генотипа армии, какими это чревато издержками, никого на институциональном уровне не волнует. Гласа немногих вопиющих никто не слышит.
Сложилась в России, с середины XIX века, государственная пенсионная система, отличная и от немецкой, и от французской. В СССР она была распространена на всех граждан, включая колхозников. Система эта устоялась, была всем понятной и нормально выполняла свои явные и скрытые функции — ее сразу стали переделывать по англосаксонской схеме, чтобы каждый сам себе, индивидуально, копил на старость, поручая частным фирмам «растить» его накопления.
Система высшего образования России складывалась почти 300 лет. Это — один из самых сложных и дорогих продуктов русской культуры, это и одна из матриц, на которых воспроизводится культура. Уклад нашей высшей школы, организация учебного процесса и учебные программы — это инструменты создания специалистов с высшим образованием особого типа — интеллигенции. Заменить все эти выработанные отечественной культурой инструменты на те, что предусмотрены Болонской конвенцией, — значит сломать механизм воспроизводства культуры России.
Но особенно поражает согласие российской интеллигенции на уничтожение самой крупной институциональной матрицы — отечественной промышленности. Каковы будут последствия приватизации промышленности, даже если бы она проводилась в соответствии с законом, а не по указу, было довольно точно предсказано специалистами в 1991 г. Следовало ожидать утраты очень большой части промышленного потенциала России.
Приступая к строительству постсоветского «общества знания», мы обязаны разобраться в этом моменте, ведь речь идет о глубоком болезненном срыве в мышлении значительной части высокообразованных людей, многомиллионной интеллигенции. Такое отношение к отечественной промышленности, к нашему национальному достоянию, поразило специалистов во всем мире. Провал колоссальный, ряд отраслей почти утрачен. Производство машиностроения в 2006 году на треть меньше, чем в 1990 г. (рис. 6).
Рис. 6. Индекс производства в машиностроении и металлообработке РСФСР и РФ (1975 = 100)70
Понятно, что деиндустриализация означает и деклассирование рабочих, утрату огромного «человеческого капитала». Об этой стороне дела вообще никто не заикнулся при прохождении закона о приватизации и после нее. А ведь в любой промышленно развитой стране контингент квалифицированных рабочих считается особо ценным национальным достоянием. Сформировать его стоит большого труда и творчества, а восстановить очень трудно. В России в ходе реформы контингент промышленных рабочих сократился вдвое, на 10 млн человек (рис. 7). Значительная часть их опустилась на «социальное дно». Но даже чисто прагматической оценки этой стороны реформ не было дано.
