остановить вашу драку. Ты бы мог в полицию сразу загреметь и вернуться на нары.
— Заботливая, значит? — усмехается он. — Ну-ну! Так я тебе и поверил!
Он встаёт и идёт из кухни. На пороге останавливается. Высокий, голова упирается в косяк, злой, рот так и кривится ухмылкой, а пальцы сжаты в кулаки.
— Зря ты так.
— Тебе же выгоднее меня снова посадить. Разве нет?
— Степ, а это спасёт нашу ситуацию? — спрашиваю так тихо, что сама едва слышу.
— Не-а!
Одним прыжком он преодолевает расстояние между нами и хватает меня за подбородок. Я как пушинка взлетаю к потолку.
— Что ты делаешь?
Тетка бросается между нами, но Степка отталкивает ее, и она плюхается на стул.
— Отпусти! — прошу, а сердце бьется, как колокол.
— А если не отпущу, что сделаешь?
Он ставит меня на ноги и наклоняется. Его карие глаза так близко! Свет падает от окна, поэтому они сейчас золотистые, отдают желтизной, и кажется, что на меня смотрит дикий зверь. Мурашки бегут по спине и покалывают иголками в кончиках пальцев.
— Ничего… ты сильнее… надеюсь… на… благо… разумие…
Каждое слово даётся с трудом. Горло втянуто спазмом, пытаюсь вдохнуть, но не получается.
— Степка, сынок, — тетя Зина заходится плачем, — не делай больно Жене. У неё приступ удушья начался.
— Что? Какой приступ? — брат подозрительно смотрит на нас.
— После той ночи началось. Задыхается и в обморок падает. Если помощь сразу не оказать, умереть может.
— Это правда? — желтый взгляд сверлит меня до печёнок.
Киваю в ответ, говорить уже не могу, только шарю рукой по брюкам, не могу найти карман. Тетка соображает быстрее: видела меня в таком состоянии. Теперь она отталкивает сына, лезет в мой карман и вытаскивает лекарство.
— Давай, дыши, — умоляет меня и трясущимися руками давит на кнопку спрея.
Степан внезапно поднимает меня и на руках несёт в комнату, осторожно кладёт на диван. Звериный взгляд меняется на тревожный.
— Ну, ты, Жека… как же так вышло? — поворачивается к матери и кричит на неё: — А ты почему молчала? И ведь ни слова…
— Тебе своих проблем хватало, вот и молчала.
Постепенно дыхание приходит в норму. Я сажусь, вытираю пот со лба и собираюсь с мыслями.
— Тетя Зина, Степан. Мне нужно с вами поговорить. Отпустите вы меня, умоляю, хотите, на колени перед вами встану. Степка, будь братом, а не козлом!
Говорю, а в памяти вспыхивает картинка, как тетка также умоляла меня в больничной палате, стоя на коленях. Жизнь сделала оборот, словно цикл замыкается. Бумеранг возвращается ко мне.
— Спятила, девка? — брат вскакивает и начинает маятником метаться по комнате. — Кто тебя держит?
— Ты же сам сказал, что я буду твоей, а у меня…
— Ну-ну, послушаем. Что там у тебя?
Он опять подлетает к дивану, и я вжимаюсь в спинку.
— У меня парень есть. Мы любим друг друга, пожениться хотим, — выпаливаю на одном вдохе, растягивать не могу.
— Женька, правда? — охает тетка. — Ну, ты и сучка! А как же Степан? Он же из-за тебя…
И уже нет тихой забитой женщины. Она с упреком смотрит на меня и тоже надвигается, как грозовая туча. Жалость к племяннице забыта, интересы сына ближе и дороже.
Поддержка в лице тетки, растворяется, словно ее и не было. А я так радовалась, думала: она изменилась, наконец поняла, что вырастила плохого, неблагодарного сына. Теперь передо мной стояли сплоченные враги.
Невольно смотрю на входную дверь: будет ли шанс дать отпор и сбежать?
— Тетя Зина, у меня своя жизнь, — говорю мягко, как с маленьким ребёнком. — Рядом с Тимуром я дышу свободно, приступов нет, не чувствую в нем опасности. Мне с ним легко. Он защитил меня пять лет назад, готов защищать и сейчас, но Степка…
— Чем мой сын опять тебе не угодил? И лицом вышел, и статью. А жизнь потрепала, так это не конец, молод ещё, выправится.
— Я его люблю, но… как старшего братишку.
— А кто говорит о любви? — тетка уже шипит, как змея, а ее сын ухмыляется. — Должок отдай и убирайся.
— К-какой должок? — от шока теряю голос, а сама лихорадочно вспоминаю, где прокололась. — У меня ничего нет, ни квартиры, ни денег.
— Зато есть красивое тело, — Степан придвигается ещё ближе, но мне спрятаться уже некуда.
Он небрежно берет меня за плечо и прижимает к спинке дивана. Максимально откидываюсь назад, чтобы этот человек не коснулся меня.
— Не трогай меня!
Но Степан меня не слышит. Он плотоядно улыбается, большим пальцем правой руки с силой проводит по губам. Кажется, что слизистая вдавится в зубы и останется там навсегда. Рот от боли раскрывается, палец проваливается внутрь, едет по зубам, по языку…
Я яростно сопротивляюсь, пытаюсь оторвать братца руками, пнуть ногами, отвращение настолько сильное, что тошнота поднимается из желудка.
— Пусти ее!
Спасает меня тетка. Она бросается к Степану и оттаскивает сына, а я бегу в туалет. Падаю на колени возле унитаза и дышу, дышу, успокаивая взбунтовавшееся тело.
— Я тебе противен? Отвечай, противен? — рычит сзади Степан. — А тот качок слаще мёда? Так, да?
— Да…
— Никогда не будешь с ним!
Крик поднимается к потолку. Мы с теткой замираем от страха. Звонок телефона разрывает зловещую тишину…
Мы смотрим на диван, откуда несутся звуки рингтона, и я срываюсь с места. Почти удаётся схватить сумочку, но брат меня опережает.
— Отдай! Немедленно отдай! — мой голос поднимается до визга.
— А ты отними, попробуй, — хмыкает Степан и
