головой кинулся. Сделал шаг, положил руки ей на плечи, притянул к себе – и поцеловал.
Да так, что разом все до единой мысли из многомудрой головы государыни повымело. Все лишнее, ненужное, наносное. Ясно-ясно стало вдруг в голове и пусто-пусто. А все тело сделалось точно ватное. Никак на ногах самой не устоять – только за богатыря и цепляться.
Кто же знал, что губы его, такие твердые на вид, такими сладкими окажутся, что и оторваться никак нельзя? Точно от жажды умираешь и родник нашел наконец, и вода в нем алмазно-звонкая – вкуснее той воды не пивал никогда, и захлебываясь, никак напиться не можешь.
А когда наконец разомкнулись губы, несколько мгновений еще, задыхаясь, смотрела Наина в глаза воина, пытаясь вспомнить, о чем говорила с ним.
– Это… – с трудом проговорила наконец, – м-меняет… м-многое.
И, сама шалея от своей смелости, прикоснулась кончиками пальцев к щеке богатыря.
– Государыня! – то ли стука они не слышали, а то ли Прашка ворвалась и вовсе без стука, а только хлопнула вдруг дверь светелки. – Ой…
При виде правительницы, стоящей в обнимку с богатырем, горничная покраснела, как маков цвет, однако тут же, опустив голову и зажмурившись, выставила перед собой руку с листком бумаги – будто щитом им прикрываясь от гнева Наинина.
– Государыня, беда! У нас опять царевна сбежала! С богатырем! – выпалила она единым духом.
– Как?! С каким богатырем?! – от оторопи Наина даже покачнулась, да Ратмир поддержал. Впрочем, девушка тотчас выскользнула из его объятий – негоже правительнице!
Не поднимая глаз, Прашка назвала имя, и государыня регент нахмурилась. Что же она о том богатыре знает?
…Поединщик завзятый, из родной страны сбежал, от наследия отказавшись. А еще – ставки делает на все подряд! Стало быть, и игрок азартный.
Вот уж такого царя не надобно!
Нет, всяко лучше, чем Елисей, конечно, кто спорит. Но неужто из семерых не могла выбрать того, кто править мудро сумеет!
– Вот, изволите ли, письмо вам оставила…
Наина протянула дрожащую руку и подхватила чуть мятый листок.
“Здрава будь, сестрица моя старшая, государыня Наина Гавриловна!
…Наинка, ну ты и вычудила! Хоть бы спросила меня прежде чем добро-то чинить!”
Правительница моргнула. Это она-то вычудила?!
Алевтина писала, сбиваясь с одной мысли на другую.
“…Я ведь всегда хотела на самом деле только свободы. А выходит, царствовать – оно не про свободу вовсе. Царь с царицей-то меньше свободны, чем любой слуга распоследний. Он господам поклонится вечером, жалованье заберет да домой пойдет, жену любить, детишек растить, а то на досуге фигурки из дерева вырезать. Или еще что делать – что нравится. А правитель – он всегда правитель. Вон, как ты. Хоть тебя среди ночи разбуди с вестями срочными, я ведь знаю, через минуту выйдешь, точно и не спала. Все чувства свои в узде держать, о себе последним делом думать, все только о стране да людях… не смогу я так, как ты. Нет во мне такой силы.
…Только, думается мне, другая сила у меня есть. Даже на войне – бывают воины, бывают воеводы. И ни один из них двоих другого не заменит. Один мечом рубиться умеет, другой знает, как расставить лучников и мечников. Так вот я, кажется… не гожусь в воеводы. Не мое оно. Мне бы – дороги, подвиги, приключения, людей встречать, на честные улыбки улыбками отвечать, а не думать, кто там что за словесными кружевами прячет да зачем кланяется, в глазах злобу тая.
…Ты когда письмо это читать будешь, так знай – я уже замужем. Без благословения царской семьи. Стало быть, и права на престол утратила.
…А в богатырский отряд я теперь и по праву войду, пожалуй. Подвиг-то, как ни крути, совершила. Государыню вот заслонила собой. Все как полагается – не из долга и не думая о выгоде, собственной жизнью рискуя. Во славу и благополучие Тридевятого.
…А ты свой колдовской факультет и так закончишь преотлично. Ты не думай, я с магистрами нарочно разговаривала. Они тебя и заочно примут. Да еще колдунья старая готова твоей личной наставницей быть, а к ним иногда приезжать читать лекции. Да и муж тебя, глядишь, подучит еще – магистр как-никак. Будет у нас Тридевятое вторым научным центром – с многомудрыми да многоучеными царем да царицею. Станут к нам, как в Однажды, стремиться все.
Трудно тебе станет, знаю. Прости. И ученье, и правление совмещать, а после ты еще исследованиями всяческими захочешь заняться. Да только ты ведь и не одна будешь. Вдвоем со всем справитесь. Да и знаю я тебя – ты ведь без дела все одно не умеешь.
…Ах да. Благословляю тебя, сестрица, на брак с богатырем Ратмиром. Царствуйте мудро и многие лета вам.
…Вы-то уж всяко лучше нас с Анжеем справитесь…”
Наина в ошеломлении подняла глаза от письма.
Что же это выходит…
…По традиции Тридевятого престол получает первый наследник, коли в брак вступит с благословения царской семьи. А не вступит – так право наследования к следующему перейдет.
Только от всей царской семьи нынче две наследницы и осталось. Одни они друг у друга. Вот и выходит, царицей быть – не той, что в родовой книге первой записана. А той, которую сестра первой благословит на брак с избранником ее.
…Быть того не может! Опять дурит Алька. А может, не поздно еще? Ну вдруг да не успела царевна еще глупостей натворить?
…Глупостей ли? Впрочем, размышлять об этом после можно будет. А теперь…
– Догнать! – пришлось сглотнуть вязкий комок в горле. – Остановить! Все храмы закрыть!
Резко обернулась к колдуну, что так и стоял в шаге от правительницы.
– Ну, чего ждешь, богатырь?! Живо!
– Как прикажет моя государыня, – Ратмир склонил голову.
В этот момент из-за окна – откуда-то со стороны конюшен – раздался душераздирающий вопль.
– Алмазушка-а-а!!
– А еще говорят, – Прашка понизила голос до шепота – уж больно невероятным самой казалось то, что хотела сказать, – будто коней они свели. У богатыря Акмаля и королевича Елисея…
Ратмир вышел из светелки государыни чеканным шагом.
Лишь выйдя и заметив, как недоуменно косятся на него стражники – не входил, а выходит! – осознал, что прежде всегда вылетал в окно, да и теперь бы следовало.
Быстро дошел до лестницы, ведущей из башни вниз, к выходу.
А потом на мгновение застыл, прикрыв глаза, точно вспоминая что-то – да такое чудесное, что лицо колдуна будто солнцем в этот миг осветило. А потом вдруг подпрыгнул, щелкнув в воздухе каблуками сапог,
