Джинн нахмурился, слушая его:
— Все будет в порядке. Послушай, ты даже не взглянул толком на то, что у меня получилось.
Шок отступал, и на его место приходило отчаяние.
— Я должен был предвидеть это, — тихо сказал Арбели. — Ты же ничего не понимаешь в бизнесе. На самом деле это моя собственная вина. Извини, но мне придется пересмотреть наш договор. Возможно, я больше не смогу тебе платить. Одна только жесть стоит…
Теперь уже Джинн смотрел на него не с обидой, а с гневом. Он взглянул на жестяное полотно у своих ног, а потом снова на Арбели. Слишком злой, чтобы подыскивать слова, он молча схватил куртку, прошел мимо жестянщика, который и не пытался удержать его, и выскочил из мастерской, громко хлопнув дверью.
В наступившей тишине Арбели обдумывал свое горестное положение. Какие-то деньги он скопил, еще сколько-то можно будет занять. Потом он станет заниматься только ремонтом, но все нынешние заказы придется отменить. От такого удара по репутации ему никогда не оправиться.
Он прошел вдоль ковра — что-то в очертании этих воли и складок зацепило его, но он был слишком расстроен, чтобы вглядываться, — и заглянул в заднюю комнату, где хранились запасы. Все так и есть: жести больше не осталось. На полках лежали только обрезки и вещи, сделанные на заказ, но еще не законченные.
Арбели снова вернулся в мастерскую, чтобы посмотреть на испорченную жесть, — может, какой-нибудь кусок еще можно использовать и продержаться хоть несколько дней? В этот самый момент луч солнца пробился через пыльное окно и упал на жестяной ковер, ярко осветив пики и скалы и отбросив глубокую тень на впадины. Все тут же встало на свое место, и потрясенный Арбели понял, что именно изобразил Джинн: это был пейзаж огромной пустыни, как будто увиденный сверху.
* * *
Для продажи мороженого день был совсем неподходящим.
Ветер и мокрый снег ненадолго прекратились, но мокрая грязь подмерзала на тротуарах, и отражающийся от нее чахлый дневной свет то и дело заставлял Махмуда Салеха щурить больные глаза. Он осторожно толкал свою маленькую тележку от кафе к ресторану и снова к кафе, стучался в двери, перекладывал мороженое в предложенные миски и кастрюльки и клал в карман полученные в обмен монеты. Он был уверен, что его мороженое тотчас же отправится в мусорный бак: кто захочет есть его в такой день? Он слышал откровенно тяжелые вздохи хозяев или их выразительное молчание, а пожелание «Господь тебе в помощь» произносилось не столько из вежливости, сколько из суеверия, как будто Салех был злобным духом, которого надо задобрить.
Он поплотнее запахнул свое дырявое пальто и уже почти дошел до кофейни Мариам, когда улица вдруг озарилась, словно начался второй рассвет. Пораженный, он прикрыл глаза ладонью.
Это был он, светящийся человек! Он выскочил из расположенной в полуподвале мастерской, и лицо его было искажено гневом. Куртку он сжимал в кулаке. Только тонкая рубашка и комбинезон отделяли его от ледяной стужи, но он, похоже, этого не замечал. Встречные прохожие при его приближении поспешно отступали в сторону. Он шел на север, в сторону овощного рынка.
Никогда раньше Салех не видел светящегося человека при дневном свете. И сейчас он снова потеряет его из виду, если не поспешит.
Со всей скоростью, на которую был способен, он потащил свою тележку к кофейне Мариам. Она, должно быть, заметила его в окно, потому что вышла навстречу:
— Махмуд, что случилось?
— Мариам, — выговорил он, тяжело дыша, — я прошу вас… пожалуйста, присмотрите пока за моей тележкой. Вы сможете?
— Конечно!
— Спасибо, — пробормотал он и бросился на север, туда, где еще виден был силуэт светящегося человека.
Никогда в жизни Джинн не был так зол.
Он не задумывался о том, куда идет, и стремился только оказаться как можно дальше от своего тупоумного нанимателя. После всего, что Джинн сделал для него, целыми днями латая кастрюли до того, что едва не сходил с ума от скуки, Арбели еще смеет упрекать его за какую-то зря потраченную жесть?! Джинн заработал ему кучу денег, расширил клиентуру, и после всего этого — такое бесцеремонное увольнение?
В окрестностях рынка движение стало оживленным, и Джинну невольно пришлось идти медленнее и поглядывать по сторонам. Его гневу требовался выход, направление, цель. Уже давно он даже не думал о Софии Уинстон, но сейчас ему вспомнилось ее лицо с прекрасными и гордыми чертами. А почему бы и нет? Может, она и злится на него за излишнюю самоуверенность, а может, ее дверь окажется открытой, как раньше.
Он собрался было воспользоваться надземкой, но ему стало тошно при мысли о толпах пассажиров, трясущих у него перед лицом своими газетами. Внутренний голос подсказывал, что бежать до дома Софии не стоит и что это не решит ни одной его проблемы, но он не стал его слушать и только ускорил шаг.
Махмуд Салех следовал за ним, изо всех сил стараясь не упустить светящегося человека из виду. Это оказалось нелегко: у мужчины были длинные ноги и его подгоняла злость. Салеху часто приходилось переходить на бег; он натыкался на людей, тележки и стены и то и дело бормотал извинения. Лавируя между лошадьми, повозками и пешеходами, он часто вступал в лужи полузамерзшей грязи, а на каждом перекрестке ждал, что вот сейчас его собьет лошадь и он услышит над головой топот копыт, но почему-то этого не происходило. На одном из поворотов он оступился и упал, ударившись плечом. Руку пронзила острая боль, но он тут же вскочил и побежал дальше, прижимая локоть к телу.
К этому моменту он уже понял, что ни за что не найдет дорогу домой без чужой помощи. Он даже не мог прочитать вывески. Единственными словами, которые он знал по-английски, были: «простите», «здравствуйте», «спасибо» и «мороженое».
С чувством, похожим на облегчение, он решил полностью довериться судьбе. Либо светящийся человек приведет его домой, либо он умрет на незнакомой улице в окружении незнакомых людей. К утру он превратится в очередного замерзшего нищего без имени и без родных, которые могли бы его оплакать. Такая перспектива ничуть не печалила его, он только недоумевал, что Мариам станет делать с его тележкой.
* * *
В конце концов найти Томаса Малуфа оказалось не так уж сложно. Арбели просто зашел в принадлежащий ему дом — заметив по дороге, что потолок в вестибюле действительно выглядит плачевно, — и начал стучать во все двери подряд. Какая-то женщина откликнулась, Арбели извинился и спросил, не знает ли она, где проживает Томас Малуф? Женщина ответила, что понятия не имеет, что здесь он появляется редко, а вместо себя раз в месяц присылает мальчишку, который и собирает с жильцов плату. После недолгого раздумья Арбели поинтересовался, что это за мальчик.
Выяснилось, что его зовут Мэтью Мунсеф и он живет в этом же доме на четвертом этаже. Его мать, усталая, бледная женщина с запавшими глазами, видимо чем-то больная, сообщила, что сейчас Мэтью в школе, но к трем часам должен прийти. Арбели вернулся в мастерскую и стал ждать, вне себя от тревоги. Теперь, когда он знал, что именно изображено на металлическом потолке, его то и дело тянуло взглянуть на него. Освещение за окном постепенно менялось, и вместе с ним менялась картина, то тонущая в тени, то освещенная яркими вспышками горных пиков, если на них падал луч зимнего солнца.
К трем часам он снова пришел в дом Малуфа. Ему открыл дверь мальчик лет восьми. Чертами лица он напоминал мать, но мордашка под копной черных курчавых волос была здоровой и румяной. Мальчик терпеливо смотрел на Арбели, крутя туда-сюда ручку двери.
— Здравствуй, — неуверенно произнес жестянщик. — Меня зовут Бутрос. Твоя мама сказала, что иногда ты выполняешь поручения Томаса Малуфа?
В ответ мальчик молча кивнул.
— Ты знаешь, где он живет?
Еще один кивок.
— Отведешь меня туда? — На раскрытой ладони Арбели протянул монету в десять центов.
С поразительной скоростью ребенок схватил монету и скрылся в глубине дома. Оттуда до Арбели донесся короткий тихий разговор и звук поцелуя, а через мгновение мальчик в непомерно широкой серой куртке и натянутой на кудряшки шапочке проскользнул мимо Арбели и направился вниз по лестнице.
Арбели шел следом за мальчиком, который уверенно шагал в сторону ирландского квартала. Он чувствовал себя довольно глупо, спеша по пятам этого маленького шерстяного чучела, но, стоило ему догнать мальчика, тот прибавлял шаг. Они прошли мимо группы подростков, рассевшихся на крыльце с сигаретами в зубах. Один из них насмешливо произнес что-то по-английски. Мэтью ничего не ответил, и остальные подростки заржали ему вслед.
— Что он сказал? — спросил Арбели, но мальчик промолчал.
В итоге Мэтью привел его к дому, который выглядел заметно чище и ярче своих соседей. За дверью обнаружился хорошо обставленный холл, а за ним — гостиная. Круглая женщина с мягким лицом вопросительно глядела на них. Мальчик чуть слышно спросил у нее что-то по-английски, женщина в ответ кивнула, недоверчиво посмотрела на Арбели и закрыла дверь. Они остались стоять на крыльце, стараясь не встречаться взглядами.
