Однако существует опасность, что этимологические фантазии собьют нас с пути. Поэтому необходимо подвергнуть проверке наши предварительные заключения, основанные на филологии, путем тщательного рассмотрения образов этого иносказания. Но прежде чем приняться за это исследование, уместно отметить, что в самом начале своей второй Брахманы риши сразу переходит от Ашвы, Коня, к aśanāyā mṛtyuḥ, Голоду, который есть Смерть, и называет этот Голод – который есть Смерть – характеристикой, а точнее говоря, самой природой той Силы, что устроила и развила (осуществила путем эволюции, как сказали бы сейчас) материальный мир.
«Заря, – говорит риши, – это голова жертвенного Коня». Но голова это перед, та наша часть, которая обращена к миру и взирает на него, – Заря и есть эта часть Коня Миров. Следовательно, эта богиня должна быть раскрытием мира оку Существа: ибо как день есть символ времени действия, а ночь – времени бездействия, так заря есть образ начала регулярного космического действия – начала несовершенного, но таящего в себе плод будущего; это движение Существа вперед, то есть его стремление обозреть вселенную, в которой оно оказалось, а когда это произошло – пробуждение в нем влечения к ней, желания овладеть этим миром, который выглядит столь ярким из-за яркости взгляда, обращенного на него. Слово Ушас этимологически означает выход в явленное бытие; это слово может также означать желание или влечение. Ушас или Заря для мыслителя тех времен была побуждением к явленному существованию вместо смутного движения в глубинах Непроявленного, олицетворяя что-то уже появляющееся и готовое достичь своего удовлетворения. Мы должны помнить, что имеем дело с текстом, полным мистической образности, который посвящен поиску и рассмотрению психологических и философских истин в самых материальных вещах, и что мы рискуем полностью упустить его смысл, если будем избегать мистики в наших истолкованиях.
Солнце есть око этой великой Силы, ветер – ее жизненное дыхание или витальная энергия, Огонь – ее отверстые уста. Здесь мы встречаемся с хорошо знакомыми символами. Нам еще придется возвращаться к ним, но в своем поверхностном смысле они ясны и понятны. Их одних почти достаточно, чтобы раскрыть смысл символики – но только почти. Ибо, взятые сами по себе, они могут подвести нас к ошибочному предположению, будто Конь Миров есть образ только материальной вселенной, олицетворение тех движений материи и в материи, которыми столь исключительно поглощена современная наука. Однако уже следующий образ спасает нас от ухода в эту боковую калитку, ведущую в материализм. «Время в своей периодичности – это существо, дух, “я” Жертвенного Коня». Если мы примем для слова ātmā его общеупотребительное значение, которое действительно используется в следующей главе, если мы под этим словом будем понимать – а я считаю, что здесь его следует понимать именно так – «субстанцию» или «тело», то это выражение, само по себе поразительное, станет еще более ярким и примечательным. Значит не Материя, а Время, категория ментальная, составляет тело этой силы материальной вселенной, чье око есть солнце, а дыхание – ветер. Должны ли мы отсюда умозаключить, что Провидец отрицает сущностную материальность материи? Утверждает ли он, что она является – как признает Хаксли – «состоянием сознания»? Посмотрим. Пока что нам уже ясно, что Конь Миров это не просто образ материи или материальной силы, но, как мы уже предположили, – образ энергии, которая наполняет и образует собой материальную вселенную. Мы также извлекаем из этого образа, представляющего Время, понятие о Времени как неизвестной энергии – ибо Время, которое есть существо или тело Коня, само по себе является неизвестной величиной. Реальность, которая для нас выражает себя через Время – свое тело, – оставаясь при этом неуловимой, должна все-таки быть именно такой, какой ее всегда ощущали люди: она должна быть непознанным Богом.
Уже в следующих образах к концепции Времени добавляется концепция Пространства. Они сведены вместе как составные части, образующие существо Коня. Ибо небосвод – это плоть его тела, стороны света – его бока, а промежуточные стороны света – ребра Коня, при этом небосвод, nabhas, представляет собой эфирное пространство у нас над головой, в котором располагаются звездные системы; сами же эти звездные системы, сгущения эфира, есть кости, поддерживающие плоть и используемые жизнью в этой пространственной бесконечности, чтобы более прочно обосноваться и организоваться в материи. Однако тут же, наряду с этим пространственным образом, возникает и образ времен года, непосредственно и целенаправленно напоминающий нам о связи Времени и Пространства. Времена года, определяемые для нас движением солнца и звезд, предстают здесь боками Коня, а ногами он опирается на месяцы и на их половины – на лунный календарь. Таким образом, Пространство выступает как плоть или материальное выражение этого тела Времени, которым мудрец наделяет своего Коня Миров, – периоды Времени формируются и определяются движением в Пространстве. Поэтому мы постоянно возвращаемся к полному восприятию Коня – не в качестве образа материи, не в качестве символа неведомой супраматериальной Энергии в ее супраматериальной реальности, но Энергии, выражающей себя в материи, можно даже сказать, материально наполняя и образуя собой вселенную. Время это ее тело – да, но saṁvatsara, а не kāla – Время в его периодах, определяемых движением в Пространстве, а не Время в своей сути.
Более того, это Энергия, отображающая себя в Космосе, – это Конь Миров. Ибо мы читаем: «Небо – его спина, срединное пространство – его брюхо, земля – его подножие» – pājasyam, четыре ноги, на которых он стоит. Нам следует проявлять осмотрительность и не смешивать концепцию вселенной, утверждаемую древним Провидцем, с нашими современными представлениями о ней. Для нас не существует ничего, кроме системы грубого материального мира – annamayaṁ jagat – вот этой земли, этой луны, этого солнца с его планетами, мириад солнц и их систем. Между тем, для ведантистских мыслителей вселенная, явленный Брахман, была гармонией миров внутри миров; они прозревали пространство, находящееся внутри нашего пространства, но связанное с ним; они осознавали время, связанное с нашим временем, но отличное от него. Эта земля была Бхур. Они считали, что, возносясь душой в воздух над землей, в antarikṣam, они вступают в соприкосновение с другими семеричными землями, где – как здесь доминирует принцип материи – доминирующим является принцип нервной или витальной энергии, manas, все еще зависимый от материи и витальной энергии; эти земли они называли Бхувар. Они верили, что, возносясь выше этой атмосферы в эфирную пустоту, они воспринимают новые миры, которые называли Свар или небо, небеса, где теперь уже разум – свободный, блаженный, избавленный от борьбы за утверждение себя в мире, ему не присущем, в мире материи и нервно-материальной жизни – является средой существования и управляющей Силой. Памятуя об этих представлениях, мы с легкостью поймем, почему во фразе, которую я цитировал последней, образы распределяются именно так. Небо – это спина Коня, потому что оно есть разум, на который мы опираемся, разум, который несет и богов, и гандхарвов, и титанов, и людей; срединное пространство – это брюхо, потому что витальная энергия есть то, что испытывает голод и пожирает, беспокойно мечется повсюду, все хватая и все превращая в пищу, или же потому, что ум здесь представляет собой лоно всего высшего сознания; земля – это подножие, ибо материя, наружная форма, есть фундаментальное условие для проявления жизни, разума и всех высших сил. На Материю мы опираемся и в ней находим прочную основу; из Материи мы восходим к своему осуществлению в Духе.
Затем снова, после всех этих возвышенных и отдаленных подсказок, нам напоминают, что Конь символизирует некую Силу, явленную в материи; материальное проявление образует суть его символики. Употребленные символы носят почти грубо материальный характер. В то же время иные из них представляют поразительный интерес для практикующего йогу, так как он распознает в них аллюзии некоторых неясных, но чрезвычайно распространенных йогических феноменов. Песчаные речные берега становятся образом непереваренной пищи в брюхе Коня – это земля, еще не ассимилированная или не обретшая нужной консистенции для обычных трудов жизни; реки, распределяющие воду, которая есть жизненная кровь для деятельности земли, – это кровеносные сосуды Коня; горы, чье дыхание в разреженной вышине несет нам здоровье и бодрость, горы, что рождают реки и ручьи, поддерживающие и питающие труды жизни, – это его легкие и печень; деревья и травы, прорастающие из сока земли, это волосяной покров, одевающий его тело. Все это достаточно понятно и преднамеренно поверхностно. Однако затем Упанишада перестает описывать наружные обстоятельства, но говорит о силах Коня. Иные из них – силы материальные: гром, молния, дождь. «Когда он потягивается, сверкает молния, а когда встряхивается – гремит гром, когда же он мочится – идет дождь». Vijṛmbhate – интенсивно увеличивается, полностью мобилизует свою физическую массу и силу; vidhūnute– энергично расширяется, обращает все свое тело в движение и мощь; эти два слова создают впечатление чрезвычайно порывистого и даже яростного действия; с учетом же образа в целом они приобретают особую важность. Йогин сразу распознает их соотнесенность с электрическими явлениями, зримыми или ощущаемыми, которыми столь часто сопровождается усиление сосредоточенности, мысли и внутренней деятельности в состоянии бодрствования, – электричеством, vidyutas, материальным символом, средой и основой всей деятельности знания, sarvāṇi vijñānavijṛmbhitāni. Йогин также узнает meghadhvani[102] – один из характерных звуков, слышимых при йогическом сосредоточении, символизирующий kṣātratejas[103] и физически свидетельствующий о накоплении силы для действия. Следовательно, первый образ – это образ знания, выражающего себя в материи, второй – образ энергии, выражающей себя в материи. Третий, образ дождя, показывает, что простыми шлаками своего тела эта великая Энергия способна оплодотворить мир и обеспечить пропитание для мириад его тварей. «Речь, воистину, это голос его». Vāgevāsya vāk. Речь с ее ношей определенной мысли есть ржание этого могучего Коня жертвоприношения; с ее помощью эта великая Энергия в материи может материально выразить возникающий в ней прилив мысли, желаний, эмоций – зримые искры сокровенного вселенского огня, guhāhitam, который несет в себе жертвенный Конь.
