— Ничтожество! По-дурацки провалиться, втянуть нас в такую авантюру и после этого… — Гелен взял бутылку минеральной воды, налил стакан, глотнул и, скривившись, отставил в сторону.
— Разрешите обратиться? — робко спросил Шульц.
— Говорите.
— У меня мелькнула мысль. Вы только что сказали, что русские требуют выдачи Больмана как военного преступника. Не мог кто-либо из персонала больницы, откуда его выкрали, узнать в нем человека, причастного, скажем, к той или иной акции в концлагере или что-либо в этом же роде. Иначе откуда бы русские черпали свою информацию?
— Не исключено. Впрочем, не вам ломать над этим голову. Я приказал вызвать вас сюда по другому поводу. Ваш послужной список, прекрасная характеристика, данная Нунке, навели меня на мысль… — Гелен выдержал паузу. У Григория забилось сердце, — на мысль о том, что ваши знания, подготовка, личные качества и способности используются не по назначению — в интересах дела, особо учитывая ваше превосходнейшее знание русского языка, обычаев и характера русских, вам следует поручить более широкий объем работ.
— Вы очень благосклонны ко мне, экселенц! Хочу заверить, что на какой бы участок вы меня ни поставили, маленький или большой, везде я буду работать с полной отдачей.
— Надо надеяться. Я рассчитываю на вас в связи с разработкой одного плана, но не хочу торопиться, кое-что следует еще взвесить и уточнить. Приблизительно через неделю вам сообщит об этом Нунке. Он будет руководить нашим представительством в Берлине и держать со мной непосредственную связь.
— Итак, я могу использовать эту неделю для ликвидации моего берлинского бюро?
— Ни в коем случае. Бюро розыска — это ваше официальное лицо. К тому же удобнейшая форма нашей связи с широкими кругами населения всех без исключения зон. Ведь по делу розыска нам приходится путешествовать во всех направлениях и по всем секторам. А для нас, для работы, которую мы вам хотим поручить, это имеет первостепенное значение. Упаси бог ликвидировать бюро. Я бы даже открыл филиал бюро в Мюнхене, подобрав, конечно, понимающих и преданных нам людей.
Фред Шульц слушал разглагольствования руководителя разведки со сдержанной вежливостью, а сердце Григория Гончаренко билось звонко и ритмично, словно разжалась рука, которая сжимала его до сих пор.
— Вы не ответили на мой вопрос об открытии филиала бюро в Мюнхене, — напомнил Гелен.
— Простите, экселенц, меня так взволновало ваше предложение, что я на минуту забыл об опасности, которая постоянно нависает надо мной. Для себя я все уже давно решил, поэтому ни с кем об этом не разговаривал, но теперь, когда вы оказали мне такое доверие… — Григорий умолк, и каждая черта его лица выдавала колебание и смятение, руки нервно сжимались.
Гелен настороженно подался вперед.
— Говорите, — властно приказал он, гипнотизируя Шульца взглядом.
Григорий более или менее подробно рассказал о своем знакомстве с Хейендопфом и о встрече с ним в Италии. Потом глубоко вздохнул, перевел дыхание, как делает человек, стремглав бросающийся в ледяную воду.
— Дальше!
— Он предложил мне параллельно работать на американскую разведку.
— Что вы ему ответили?
— Обещал подумать и во время встречи в Германии дать ответ.
— Почему вы об этом не доложили Нунке?
— Нунке в то время в Риме не было, а когда он приехал, история с гибелью Вайса причинила нам много хлопот. В день нашего с Нунке отъезда из Рима мы встретили Хейендопфа в универмаге, с ним была итальянская певичка. Раньше я немного ухаживал за ней, и мой принципал это знал. После этого было неловко рассказывать Нунке о предложении американца. Шеф мог объяснить это соперничеством двух мужчин или ревностью. Так я упустил время, решив, что расскажу после первой же встречи с Хейендопфом в Германии. Кажется, он служит под началом Гордона. К счастью, он до сих пор не появлялся.
— Какую угрозу вы имели в виду? Новую встречу с американцем?
— Ее последствия. Мой отказ, и в этом я не сомневаюсь, заставит их прибегнуть к шантажу. Надо думать, им известна моя подлинная фамилия, на свет тотчас всплывет приговор военного трибунала американских оккупационных войск, приговорившего барона Генриха фон Гольдринга к расстрелу. Приговор еще в силе.
— Я мог бы уладить это дело, но считаю, что лучше принять предложение Хейендопфа.
— Экселенц!
— Этого требуют интересы Германии, гауптман! Официально мы работаем в содружестве с американской разведкой, на самом же деле… — лицо Гелена нахмурилось, губы сжались, слились в одну черточку, веки опустились… — На самом же деле они до сих пор считают нас филиалом ЦРУ и его исполнительным органом. Рано или поздно это положение изменится, оно не может не измениться. И чем скорее это произойдет, тем лучше. Наша прямая обязанность, и это в наших силах, как можно скорее провести процесс размежевания. Вот почему нам очень важно иметь среди американцев своих людей. Вы будете одним из них. Поставляя им информацию, которую мы для вас подберем, — о, совершенно подлинную, — вы будете информировать нас об их немецкой агентуре и их планах. В процессе работы вы получите соответственные задания. Случай сам бежит вам в руки, этим не надо пренебрегать!
«Может, это проверка, ловушка?» — Григорий сидел неподвижно, весь его вид говорил, как он ошеломлен таким предложением.
— Не знаю, экселенц, боюсь… не справлюсь… я немецкий офицер, и выступать в роли предателя… опозорить свое имя, не знаю… не знаю, хватит ли у меня сил и умения…
— Цель оправдывает средства, Шульц. А цель наша велика: возродить честь и мощь нации. Неужели я ошибся, и вы принадлежите к той категории, которая мечтает прийти на готовенькое?
— За свою страну я готов отдать жизнь.
— Мы требуем от вас меньшего.
Шульц поднялся и вытянулся.
— Готов выполнить любое ваше поручение, — проговорил он торжественно.
— Давно бы так. Вы говорили, Хейендопф служит под началом полковника Гордона? Гордон… Гордон. Ага, он возглавляет здесь в Мюнхене «Техническое бюро». Тогда вот что. Мы дадим вам его координаты. Сделайте так, будто вы встретились с Хейендопфом случайно. Не заводите разговор о его предложении первым. Пусть он сам напомнит о нем. Ну, а тогда… — Гелен оборвал фразу и нажал на кнопку селектора. Дверь бесшумно открылась, и на пороге возникла фигура секретаря. Высоко подняв брови, он застыл в позе почтительного уважения.
— Речь идет об одном из подчиненных полковника Гордона. Дэвид Хейендопф. Вручите герру Шульцу его адрес и все другие координаты, где с ним можно встретиться. Сделайте это немедленно, Готгард.
— Будет исполнено, экселенц.
Секретарь вышел, Фред Шульц вопросительно взглянул на генерал-лейтенанта.
— Должен ли я уведомить Нунке о нашем разговоре?
— Это сделаю я сам. Мы с ним еще не закончили наших дел. Для Думбрайта — наш разговор не существует. Вы были вызваны сюда исключительно по делу Больмана, Бертгольда…
— Смею спросить, будут ли еще какие-либо приказания?
— Приступайте к выполнению задания.
Шульц поднялся.
— Тогда разрешите откланяться. Приложу все усилия, чтобы выполнить ваши поручения как можно лучше и скорее.
— Желаю успеха, Шульц. — Гелен слегка кивнул головой.
Ночь Гончаренко провел на частной квартире, которую заботливый Готгард приготовил заранее. Вечером можно было пошляться по барам, ресторанам, кабаре, где обычно собираются американские офицеры, но меньше всего Григорию хотелось сегодня встретиться с Хейендопфом. Слишком напряженным был день, чтобы пройти сквозь еще одно испытание. Бывший заместитель коменданта лагеря для перемещенных лиц, ограниченный, хвастливый, думающий только о бизнесе, вызывал у него непреодолимое отвращение. Не такое, как Гелен, Думбрайт, Нунке, — те, по крайней мере, были сильными противниками и каждая победа над кем-либо из них приносила чувство глубокого внутреннего удовлетворения. С Хейендопфом не нужно было мудрствовать, придумывать какой-либо особый подход. Все его интересы были сосредоточены вокруг одного — обогатиться, разбогатеть любой ценой, используя удобную ситуацию. Примитивная амеба, которая выбрасывает псевдоножки в направлении поживы. Нет уж, черт с ним, с Хейендопфом. Лучше пораньше лечь спать.
И Григорий крепко заснул, едва коснувшись головой подушки: разговор с Геленом сильно его измучил.
Девушка из кабаре
Утро следующего дня было таким же хмурым, как и вчерашнее, к тому же прибавился еще и ветер. Он гнал по небу караваны туч, а по печальной земле — уже почерневшие листья, обрывки газет, использованные билеты в кино, пустые пачки из-под сигарет, одним словом, весь тот мусор, который собирается за ночь в большом городе, где полным-полно всяких кабаре, варьете, казино и других увеселительных заведений, жизнь в которых кипит почти до утра.
